Пятьсот оттенков красного

Молча в жертву принёс всё, что в сердце своём хранил

Ичиго не знал, что было тому причиной, хотя имел пару соображений на этот счёт. В детстве эта особенность приносила ещё больше проблем, чем в подростковом возрасте, ведь примерно тогда маленький — тогда — мальчик, заметил, что вопреки тридцатиградусной жаре лезет под плед, чувствуя, как леденеют руки и ноги, как холод пробирается под тонкую майку, заставляя постоянно ходить в зимнем шарфе. Да и загорал он плохо: кожа как будто отвергала все попытки солнца согреть жилистое тело и подарить лицу более живые краски, а не ту мертвенную бледность породистого аристократа. Со временем все местные свыклись с тем, что даже летом рыжеволосый Куросаки-младший щеголял в перчатках и шарфе необычного то ли бледного оранжевого, то ли красноватого оттенка — бисмарк-фуриозо. Когда летним вечером в окно спальни запрыгнула незнакомая девушка в старинном чёрном шикахушо (хотя на вид она была больше похожа на девочку), Ичиго отчётливо ощутил знакомый холодный шлейф, как будто в открытое окно подул лёгкий зимний ветерок. Он не знал, судьба это или нет, но втайне захотел подружиться с «ши-ни-га-ми» — надо же! они существуют! — чтобы узнать: она тоже страдает от вечного внутреннего холода или нет? Но всё оказалось куда более запутанно, чем он думал в начале. И когда он поднял меч против настоящего аристократа (судя по снобистскому выражению лица), который, как и сам Ичиго, носил гинпаку, несмотря на внушительный вес этого длинного клочка ткани, явственно указывающего на статус, то вопреки всему ощутил какое-то противоестественное единение. У Кенпачи была обжигающая лёгкие реатсу, которая многотонным прессом давила на плечи, против воли заставляя покорно согнуть колени, если вообще не пасть ниц лицом в сейретеевскую пыль. Но только тех, кто не мог капитану одиннадцатого отряда воспротивиться. Ичиго быстро сообразил, что шарф на шее всколыхнул слишком много желаний и воспоминаний в памяти Зараки, раз в единственном видном глазу оппонента мгновенно заплескалось жидкое золото, выплеснувшееся в яркую вспышку энергии в виде головы какого-то монстра. И на миг — всего на миг! — Куросаки почувствовал, как под этим непреодолимым на первый взгляд напором кончики пальцев, которые крепко сжимали рукоять верного занпакто, потеплели. Лёжа в луже собственной крови и теряя сознание, временный шинигами не мог заставить себя перестать улыбаться: уголки губ то и дело предательски ползли вверх, делая похожим на сбежавшего из психушки сумасшедшего. Открыв глаза и почувствовав, что вся грудь перемотана плотным слоем бинтов, узнав, что говорящая кошка Йороуичи — женщина-шинигами, Ичиго резко усомнился в том, что «Богиня Скорости» была способна произвести настолько тонкие манипуляции по обработке таких тяжёлых ран, да ещё и в одиночку, не засветив реатсу, пронести бесчувственную тушу риока через половину Сейретея. Скорее всего, она имела здесь молчаливых, но умелых в плане медицины союзников, но только не хотела раскрывать все карты, чтобы на всякий случай иметь козырь в рукаве. Что же, это было право Йороуичи — не говорить неопытному мальцу, кто спас его никчёмную жизнь на грани смерти от такого бесславного конца. И всё же… Куросаки хотел бы встретить этого шинигами и поблагодарить за столь умелую и быструю работу. Медик не полностью исцелил все раны, но прилично успел залатать самую большую, остановив кровотечение. Наверняка он выглядел ужасно, не иначе, как ходячий труп, но сейчас было не до этого. Сейчас нужно было спасать Рукию от незаслуженной казни и брата-отморозка. *** Порой Ичиго жалел, что стал настолько силён. Уже давно на пути не встречались такие сильные противники, чтобы кровь, как раньше, стыла в жилах, а реатсу, наоборот, клокотала сжигающей даже кости лавой. Со временем он научился греться не только проливая кровь и сталкиваясь с чужой мощной духовной энергией, но и другими путями, более безопасными. Унохана склонилась над парнем, приоткрыв ловкими пальцами веко и поведя над суетливо бегающим зрачком ладонью, которая светилась мягким зелёным. — Всё в полном порядке, — кротко улыбнулась она, глядя на то, как Куросаки плавно поднимается и суетливо задёргивает шикахушо. Было непонятно, правда, зачем: то ли он стеснялся, то ли думал, что женщине неудобно. Шинигами улыбнулась. Сам факт того, что бывший риока так заботится о медике, который повидал что-то пострашнее, чем худощавое подростковое тело (но красивое для его возраста, нельзя было не признать), заставлял уголки изящных пухлых губ приподниматься вверх. В такие моменты Унохана чувствовала себя маленькой неопытной девочкой. И — видит Король Душ! — она бы многое отдала за то, чтобы быть такой, какой себе представлял Ичиго, потуже заматываясь в странного оттенка шарф, хотя на ближайшие пару недель холод не грозил. Оказалось, если регулярно пропитывать тело нейтральной энергией, мороз отступал. Но не одного рыжего временного шинигами колотило. Иногда, когда Унохана ловила на себе взгляд Кенпачи (сколько иронии в этом имени!), то чувствовала, как немеют ноги и руки от холодных предчувствий, которые охватывали богиню смерти, когда капитана одиннадцатого отряда в очередной раз насильно приводили лечить в бараки четвёртого. Она была великолепным медиком, хотя это бы не сравнилось с другим непревзойдённым талантом — убивать. Убивать так, чтобы кровь хлестала в разные стороны, чтобы горы трупов заслоняли горизонт, чтобы реатсу горела яростным лихорадочным бредом, чтобы сам мир окрашивался во все возможные красные оттенки. Ретсу могла бы с лёгкостью продемонстрировать, что не уступила бы в бою один на один ни одному капитану, кроме, пожалуй, старого костяка в виде Джоуширо, Шунсуя и Генрюсая. По прогнозам всех медиков, первый должен был бы откинуться ещё в детстве, но что-то спасло жизнь Укитаке, затаившись в глубине души неугасимым источником опасной мощи, которую она чувствовала всякий раз, когда диагностировала коллегу. В способностях шикая второго было слишком много подводных камней, занпакто внушал определённые опасения капризностью, потому что такое поведение духовного меча означало лишь одно — частичное безумие хозяина и банкай, способный при правильном использовании разрушить все известные женщине миры. У того же милого Ичиго, что украдкой оставлял на подоконнике её кабинета полевые цветы, вторая ступень высвобождения занпакто внушала… внушала. И отдельной темой для разговора шёл Главнокомандующий, которого старость ничуть не ослабила, а, наоборот, только укрепила. Реатсу Ямамото даже в «свёрнутом» состоянии рвала внутренности на части у более слабых и отдавалась неприятным запахом чего-то палёного у сильных. Унохана — это имя уже чертовски опостылело, это не её имя! — посмотрела в окно, наблюдая за тем, как уходить прочь Ичиго, нервно теребящий в руках шарф, и подумала, что более идеальных противников, чем Кенпачи и Куросаки не нашла бы и за следующую тысячу лет. А потому каждому из них она подарит свою особенную заботу и любовь, даже если это будет выглядеть как вырывание печени живого и находящегося в сознании человека. Такие мелочи не так важны, в конце концов.