Пятьсот оттенков красного

Well it seems that I was lost in intoxicated nights following the trace of ecstasy with no future and no past. Just the present was alive like a prisoner chained on to a dream I was drowning in a feeling that obsession rules until the morning kills the creatures of the night. [1]

Не яркий, но приятный глазу цвет — цвет её кожи, когда искусственное солнце только-только падает на волосы, вызолачивая их, на ресницы, которые бросают длинные тени на скулы. А дальше идёт только мертвенно-белая кость — тут даже настоящему солнцу ничем не помочь. Кажется, он помешался. Ичимару фыркнул себе под нос и отвернулся: такой пристальный взгляд, хоть и из-под приспущенных серебряных ресниц, но от этого не менее внимательный, мог заметить любой, даже самый неопытный в этом арранкар. Ему надо было быть более осторожным, ведь опасность была даже не из-за того, что заметит Халлибел, а из-за того, что это мог увидеть Айзен. Айзен, у которого по всему Лас Ночес были растыканы глаза и уши, иногда — даже живые, типа Улькиорры, если можно было назвать «сломавшего маску» живым в полном смысле этого слова. Ещё неизвестно, как Соуске мог извратиться и извратить чужие чувства своим занпакто или простыми, на первый взгляд, словами. Когда «богу» было что-то нужно, он мог быть и сладкоголосым, как змей-искуситель, а мог и иголки под ногти вставлять под приторные речи. Тиа поймала его где-то в пустыне — хотя, скорее, это он позволил себя поймать, чем действительно убегал от неё. — Чего тебе нужно? — настороженно спросила Трес, тщетно пытаясь скрыть некую нервозность за привычной холодностью. Но Гин знал, какого оттенка были скулы, когда её захлёстывали эмоции, а когда она была убийственно спокойна. И сейчас арранкар явно теряла самообладание, не зная, как реагировать на такое пристальное внимание, не зная, как пресечь это. Халлибел никому, даже верным фрасьёнам, ни за что не позволила бы узнать, что тайные взгляды вызывали в ней непонятную дрожь, странный отклик, желание ответить, посмотреть глаза в глаза. И даже самой себе она не смогла бы сознаться в том, что изредка позволяла себе украдкой пройтись по худощавой мужской спине, облачённой в стандартное белое. — Почему ты постоянно… — Эспада запнулась, пытаясь подобрать наименее резкие слова; будь у неё губы, она бы наверняка прикусила нижнюю, — пялишься на меня? Ичимару искренне улыбнулся. И так широко, что заболели щёки. Давно он не растягивал губы в не лживой ухмылке, заставлявшей некоторых противников содрогнуться от предположений, что хранилось за этим оскалом. — Потому что ты красива, — просто ответил он, пожав плечами. Больше бывший капитан третьего отряда не видел смысла скрываться. По крайней мере от той, что увлекла его своей внутренней хрупкостью, потому что внешне она была очень горячей. Халлибел опустила ресницы и отвела взгляд, полностью смущённая. — В другой жизни, быть может, я и могла бы… — она оборвала себя, позволяя шинигами самому додумать то, что Трес хотела или не хотела сказать. — Но сейчас мы на войне, а я не больше, чем оружие. Наша связь может стать фатальной для нас обоих. — Я знаю, — Гин, наоборот, приоткрыл один глаз, чтобы видеть, как тень волшебной, завораживающей печали легла на её скулы, глаза и брови, ещё больше отдаляя её от него. — Однако, — она рывком, похожим на прыжок в Сонидо, сократила расстояние между ними и прижалась своим лбом к чужому, за неимением губ, чтобы лучше выразить свои чувства, — выживи — и тогда у нас будет шанс дать этому цветку распуститься. Выживи. Ичимару согласно кивнул, касаясь носом костяной части её лица. Он знал, что обещание сдержать не сможет.