Пятьсот оттенков красного

Мы не знаем, что жизнь приготовит нам завтра, возможно, прекрасный дворец превратится в развалины. Мы идём от окраины к центру, чтобы вдохнуть красоты и уйти на другие окраины.

На улице дождь перемеживается с жарой так часто, что Татсуки, устав наблюдать за тем, как капли на стекле быстро высыхают под солнцем, решает — время для тренировки! Хотя, если так подумать, то для неё любое время — время тренировки. Когда скучно и когда весело, когда нечего делать и когда голова забита мыслями, когда пропадает Иноуэ, а за ней — Ичиго, Чад и Исида вместе с новенькими… с Рукией и Ренжи, точно, которые вечно тусуются теперь рядом с Ичиго — тогда тоже время тренировки. В додзё никого нет: будний день, непонятная погода, странное настроение, витавшее в воздухе с самого утра, разгоняют всех тех, кто обычно составляет ей компанию — даже тренера нет. Несколько мгновений она тратит на то, чтобы окончательно решить, что некоторое время точно побудет тут, выуживает из рюкзака с формой запасной ключ (тренер доверяет ей, как самому себе) и отпирает подсобку с инвентарём и раздевалку. Главный зал не запирается: воровать там нечего, а если кто и решится на вандализм в додзё, то только последний дурак на этом районе. В Каракуре, должно быть, уже всем известно, что сюда ходит Арисава Татсуки. А если и этого имени становилось мало, то тренер без зазрения совести врал, что тут на огонёк заглядывает и Куросаки Ичиго (частично это правда: Ичиго порой заходит обновить навыки, неизменно ровным рядом укладывая на маты всех, кто бросал ему вызов; кроме Татсуки, с ней он чаще всего сходится в ничью). Позалипав на стену, она приходит к выводу, что настроение у неё сегодня больше лежит в сторону какой-то аэробики, а не лупцевания манекенов и груш. Ей не нужна какая-то музыка, чтобы тщательно размять все мышцы: с лихвой хватает тихого фонового шума из ненавязчивого пения птиц, гула дороги и далёкого грома… Не далёкого, с удивлением понимает девушка, когда спустя всего минут шесть по крыше начинает внушительно греметь самым настоящим градом. К берегу додзё мгновенно прибивает незадачливого одинокого путника, не ожидавшего, что гроза настигнет его так рано. По голосу ещё издалека Татсуки ошеломлённо узнаёт то и дело бродящего в гости к Ичиго Ренжи и идёт ему навстречу, прерывая разминку. Под козырьком стоит тот самый Ренжи, мокрый с ног до головы, огромный и широкоплечий, внезапно осознаёт она, гораздо более внушительный, чем по-подростковому худощавый Куросаки. Тёмно-карие, почти чёрные глаза как-то дико встречают её появление — наверное потому, что красно-рыжие волосы расплелись из высокого (и странного, но практичного) хвоста и падали ему на лоб, скрывая татуировки и обрамляя лицо. Разговор категорически не вяжется просто потому, что они безмолвно пялятся друг на друга. Первой решается Татсуки: — Если не ошибаюсь — Ренжи, — фамильярно заводит разговор, интуитивно зная, что с ним так можно, а если завести уважительную шарманку, то Абарай наверняка скривится, как будто лимон ест — знакомо, плавали, Куросаки в этом плане такой же. — Если подождёшь (а куда ты денешься?), то я попробую отыскать сменную одежду, чтобы просушить эту, — она окидывает обычные бриджи и широкую белую майку с глуповатой надписью «Oppai» на груди взглядом, хмыкает и машет рукой, мол, иди следом. Татсуки не видит его лица, но лопатками чует жутковатую усмешку: — Как гостеприимно… Ты здесь тренируешься? — улыбка вмиг меняется на заинтересованность, когда он, наконец, замечает на ней форму. — Ага. Можешь присоединиться, если знаешь, что делать. Мне как раз не помешал бы партнёр, чтобы было кого на маты валить! Ренжи рассудительно отзывается: — Кто ещё кого завалит — это мы посмотрим! У меня всё же опыта в драках побольше будет, — он непрозрачно намекает на то, что он шинигами, его ремесло, буквально, сражение и убийство, а занимается этим Абарай не менее ста лет. — Да и чисто физически я сильнее… Татсуки для острастки пинает его по заднице, чтобы не задирал нос, а после ногой же захлопывает за ним дверь раздевалки, предварительно всучив в руки самый большой размер формы, которая когда-либо была в этом додзё. Уверенности в том, что одежда налезет на этого бугая, как не было — так и нет. — Если не воспринимаешь меня как серьёзного противника — это только твой прокол. Не вини меня и не разревись, когда будешь лежать на полу кверху пузом! — Ты меня на понт берёшь?! — громко рычат ей в ответ из-за двери, судя по пыхтению, яростно при этом сражаясь с поясом. — Сама не плачь в конце!.. Абарай встаёт напротив весь красный, в тон своим волосам (они заплетены в гулечку, как мило!), церемониально кланяется и сразу бросается в бой. Татсуки же быстро находит брешь в защите и валит его на маты, используя чужой рост и вес. Ей явно не в первый раз приходится биться против таких лосей, как он. — Вот это выражение я хочу видеть от любого, кто бросает мне вызов, — негромко высказывается она, давя пяткой ему на грудь так, что дышать становится немного тяжело; возвышается нерушимым бастионом с растрёпанными тёмными волосами и лихорадочно румяными щеками. — Восхищение моей силой и мастерством, а не уверенность в том, что я проиграю чисто из-за пола или возраста. Вечер они встречают вдвоём, сидя на крыльце в помятой и грязной от пота форме под перестук капель о крышу, распивая раздобытый из рюкзака Татсуки морковный сок и делясь амбициями. Гроза не спешит покидать Каракуру.