Пятьсот оттенков красного

I know it's been a while since I could look you in the eyes because I am foolish and I am sorry but sorry never made it feel alright [1].

— Эх, Ичиго-Ичиго, тебе бы не помешало есть больше овощей. А то выглядишь уставшим и бледным. Ичиго радостно оборачивается, не пытаясь подавить улыбку: давно он не слышал этого голоса и не видел его обладателя. То есть, для шинигами такой срок — песчинка в море, не больше, но для него самого проходят годы. И смысла в этих годах — через край. Он успел окончить институт, устроиться на работу, жениться и завести сына, пока боги смерти всего-то закончили разбираться с последствиями войны с квинси. Урахара выверенно небрежен даже в щетине, которая миллиметр в миллиметр такая же, как и раньше. Он ловит Куросаки-старшего — хотя скорее среднего, ведь Ишшин по-прежнему здравствует и по-своему бесится — около какого-то нового ресторанчика, вальяжно развалившись под гигантским зонтиком на красном пластиковом стульчике. Рядом, на таком же столике, стоит небольшая плетёная корзинка с зелёно-жёлтыми яблоками. Ичиго не передёргивает от этого фрукта лишь потому, что он не красный. — Давно не виделись, Урахара, — он не протягивает ему руку, боясь испачкаться или попасть в очередную подлянку, невзначай устроенную бывшим капитаном просто из принципа, чтобы никто не расслаблялся. Урахара радушно кивает на соседний стул и с жутким звуком вгрызается в яблоко, неразборчиво мямля прямо в процессе жевания: — Это да. А ты подрос, сменил стрижку, — Ичиго, словно только заметив, проводит по обритому рыжему затылку, немного смущённо кривя губы в улыбке. Урахара в этом видит гораздо больше: повадки у всех Куросаки в корне одинаковые, главное — это чётко видеть этот корень. Но вопреки своим мыслям он беззаботно продолжает вещать: ...— Обзавёлся семьёй, как я слышал. «Только вот шрамы твои не зажили, я же вижу, — с тоской думает Киске, ловя усталый отблеск в чужих глазах и в нервно сведённых плечах, несмотря на расслабленную в остальном позу. — Мои на моём лице, — он привычно давит в себе желание провести ладонью по щеке, от нижних век к подбородку, чтобы ощутить шероховатость швов, но это невозможно, поскольку гигаи для себя он всё ещё делает идеально, — свои ты запрятал под одеждами, кожей, сжал в комок и закинул далеко во внутренний мир, но кровоточишь ты для меня столь же ясно, как будто бы тебе распороли живот». Смех Бенихиме дрожит во внутреннем мире, будто кто-то ткнул вилкой в желе. Принцессе всегда по нраву кровавые сравнения. Ичиго ровно отвечает на все вопросы, по-старому хохочет, когда Урахара рассказывает ему новости из Сейретея (в этот момент они оба оживают), заказывает отвратительно сладкий клубничный коктейль, не замечая, как строят ему глазки все более-менее симпатичные официантки, обслуживая других посетителей, получает свой заказ и так пристально сверлит розово-красный стаканчик, будто бы не ожидал такого. Теперь уже в голос ржёт Киске: вновь по-подростковому хмурый Куросаки с «девчачьим» стаканчиком ловит губами более яркую трубочку, равнодушно мажет взглядом по цифрам чьего-то телефона (ах, официантки не теряют надежду до последнего, почему-то не замечая кольцо на том-самом-пальце) и прощается. Прежде, чем Урахара захочет крикнуть ему вслед вопрос о том, что Ичиго тут делает, у них синхронно вопит удостоверение временного — ха-ха — шинигами и мобильный телефон. Пустой. «Так вот в чём дело».