Пятьсот оттенков красного

By the grace of the fire and the flame you're the face of the future, the blood in my veins [1].

Словами не передать, как Урюу ненавидел зиму: она создавала массу проблем на ровном месте. Как человеку (три раза «ха» за такой плоский каламбур), который носил очки, переход из холодного окружения улиц в тёплое помещение казался адом. И ад этот был расплывчатым, нечётким и подёрнутым туманом, потому что линзы запотевали с жуткой скоростью и нужно было дышать на них потом, усердно протирая три миллиарда раз. И несмотря на духовную силу и плотные перчатки, минусовая температура морозила пальцы каждый год назло. В зиму он медленнее шил и медленнее стрелял: опять же — пальцы гнулись с трудом и были слабо подвижны, сколько бы он не тёр ладони друг о друга перед любым действием. Стороннему наблюдателю это было не заметить, но сам Исида досадливо чертыхался сам на себя, когда ловил взгляды тех, кто тоже имел духовную силу и знал, насколько квинси мог бы быть быстрым и точным. Особенно раздражало то, что его слабость видели шинигами: на них погода влияла примерно никак. Конечно, ведь по Каракуре они гоняли в рейтаях, в то время как он носил свои кости и мясо на себе, не собираясь расставаться с телом или как-либо упрощать себе задачу. Если шинигами были хороши в умертвлении Пустых двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, то он не собирался им уступать и… — Тебе холодно? — Рукия всегда у него спрашивала что-либо осторожно: умная девочка хорошо знала историю, хорошо знала о распре между проводниками душ и лучниками, хорошо знала, что взгляды у двух рас на «минусов» были диаметрально противоположными. И пускай они были боевыми друзьями, многое прошли вместе и многое повидали, она до сих пор обращалась с ним деликатно. Урюу ценил эту тактичность, особенно в окружении громких и назойливых Абарая и Куросаки. — Я могу помочь, — она шагнула навстречу; пальто у неё было нараспашку, будто бы на улице стояла душная весна, розовый шарфик небрежно сползал по шее вниз, кое-как замотанный и растрёпанный ветром. Опомнившись, она замерла и неуверенно уточнила: — Если ты хочешь. Мой занпакто может оставить на тебе след своей духовной силы, и тебе будет легче переносить холод. Ты будешь его чувствовать, но не так сильно, как сейчас. Исида чопорно поправил собственный тёмно-синий шарф крупной вязки, свысока посмотрев на Рукию. Та, смутившись, отвернулась влево, засунув свои крохотные ручки в карманы пальто, будто бы не она тут недавно строила из себя сестру милосердия. На фоне Ренжи с громкими воплями закапывал Ичиго в подтаявший сугроб. Ичиго, надо отдать ему должное, упорно сопротивлялся, поэтому Абарай был в снегу даже больше, чем его «жертва». — Я по-другому справляюсь с холодом, — отозвался Исида после непродолжительного молчания. — Я запекаю яблоки с орехами и мёдом и пью кофе с корицей. Если ты хочешь, — он усмехнулся, повторив ту же словесную конструкцию, что и Кучики несколькими минутами ранее, — то можешь составить мне компанию. Эти двое, я уверен, ещё не скоро отлипнут друг от друга. Рукия на это предложение откликнулась со странным энтузиазмом: щёки её слегка покраснели — но не от холода, это парень уже знал наверняка: — Конечно. На входе в его дом Рукия поскользнулась, но Исида, как истинный джентльмен, ловко подхватил её под руку, попутно удивляясь тому, что сейчас порог обители благородных квинси переступала шинигами — заклятый идейный враг. — Как надоела эта зима, — недовольно пробормотал он, протерев раза четыре очки, пока Кучики вежливо снимала обувь и оглядывала незнакомый ей коридор. Рукия обернулась на него и рассмеялась: по велению хохота на стёклах прочертили себе дорогу красивые морозные узоры. Урюу видел смутно и не был особо доволен их наличием, но то, что этот вечер он может провести не один, вновь и вновь заучивая параграфы или стирая подушечки пальцев в кровь об иглы или тетиву, а в компании… это здорово поднимало настроение и заставляло смягчаться. — Знаешь, Урюу, зима всегда заканчивается, — беспечно заметила девушка, следуя на небольшую кухню за хозяином дома и с интересом разглядывая всё, что только могла увидеть. — Я знаю. Всё заканчивается, — прозвучало горько и жалко, но Исиде было всё равно. Сегодня такое позволить себе можно было. Морозные узоры растаяли от тепла, так что пришлось ещё раз тщательно протереть очки. Больше Рукия не говорила ничего, а потому была лучшим собеседником из всех, с кем только доводилось общаться Урюу. Даже когда перед её носом появилось пышущее жаром и сладостью яблоко и дымящаяся кружка кофе с кривым сердечком из корицы, она кивнула ему одобрительно — и молча. За окном медленно таяли сугробы.