Плохие люди

Recuerdo que al llegar ni me miraste Помню, когда пришёл ты и не взглянул на меня Zahara — Con Las Ganas

Порой говорить и нести чепуху проще, чем молчать. Особенно, когда помолчать есть о чем. Особенно, когда вы сидите в машине и тихо не слушаете радио, песни которого шепчут: «вам надо поговорить, я не буду играть вечно». Каждая строчка выбешивала. Если даже с Куртом у нее появились причина играть в байкот, как Рейчел вообще дальше жить собиралась? У них нет причины. Они играли в игру, которая порой напрягала лишь Курта, который смотрел на Рейчел, когда не надо, или задерживал взгляд дольше, чем обычно. Тогда и приходилось молчать. Слегка сдерживать себя. Слегка убеждать себя в нормальности. Ты в порядке? Наверное, нет. Наверное, я тоже. Но ты говоришь мне, что нет причины для беспокойства и я охотно верю. Но Курт привык держать себя в руках. А Рейчел не настолько железная и непробиваемая, чтобы не чувствовать взглядов. — Не понимаю, — тихо протянул Курт под конец дороги, когда Рейчел заглушила машину и начала натягивать сумку на плечо. Подняла глаза к другу слишком быстро и слишком внимательно на него засмотрелась. Курт всю дорогу проехал с локтем на двери, а сейчас сидел, поддерживая голову указательным пальцем у краешка глаза. — Что? — так же тихо спросила Рейчел. — Почему школа Кармел тоже бежит марафон? — они отстранено выходят из машины и хлопают дверями. — Мы не обязаны никого приглашать. Рейчел вздыхает и уделяет Хаммелу одну секунду, после чего смотрит вперед. Но она ничего не видит. — Тренер Бист сочла хорошей идеей пригласить и другую школу участвовать. — Но Кармел. Вокальный адреналин растопчет нас. — Значит, мы должны растоптать его первыми, — игриво сказала Рейчел и Курт, шагая рядом, мягко улыбнулся. Пришлось остановится, потому что у Рейчел заиграл телефон скучной стандартной мелодией и она сразу же достала его из сумки. Ее долгий и волнительный взгляд на экран вынудил Курт сдвинуть брови. — Финн? Он приподнял брови, но остался невозмутимым. Вокруг проходили ученики, смеялись, толкались, шумели, но они вдвоем отключили звуки мира и закрылись в своей маленькой и уютной комнате. — Да, конечно. Я могу. Могу, — она говорила четко, но запнулась пару раз. Это ее не смущало. Рейчел засветилась слишком резко и слишком ярко. Обычно, подобные огни в скором времени затухают. Курту лишь оставалось не упасть, когда она будет прыгать вокруг него, держа за рукава, и адекватно отвечать, когда голос Рейчел станет раздражительно высоким и писклявым, что стекла поблизости начнут трескаться. После того, как (Курт предположил) Финн выключил звонок, Рейчел еще несколько секунд держала телефон у уха и ждала, что сон прервется и она с наигранной грустью проснется с своей кровати и злобно посмотрит на розовую стену. — Репетировать перед занятиями сегодня я буду один, верно? — как обычно, милая и теплая улыбка. На самом деле, ему не хотелось репетировать одному. — Прости, — на автомате. — Если что, я буду в Лайме Бин, — она приобнимает его; Хаммел успевает обнять в ответ, — с Финном. Он за нее искренне рад, но не рад предстоящему одиночеству. Девушка едва держится, чтобы не взорваться, и быстрым веселым шагом, идет назад к машине. Но в машину не садится, потому что до кафешки — пять минут пешком. Может, ему пока занять мысли вопросом, зачем Финну встречаться с Рейчел, если он с Квинн? Может, она снова беременна? Смешно. Курт тратит время на то, чтобы посмотреть ей вслед. Усмехается. Пора бы уматывать с дневной многолюдной парковки, потому что он мешал людям парковаться. Но Уилл спокойно заехал с другой стороны, а Курт даже не сдвинулся с места, зная, что он хорошо водит машину и точно его не задавит. Черт, он чувствует себя лишним в эпицентре событий. А что если именно он — нужнее всех? — Привет, Курт. Сегодня рано? — на плече сумка, в одной руке, видимо, бумажный пакет с едой, на другой руке висела серая куртка. Уиллу то ли весело, то ли он куда-то действительно опаздывал. Курту не интересно, но он наблюдал. Проходя мимо, Шустер успел похлопать парня по спине и умчаться на два метра вперед. — Хотел подготовиться к заданию и порепетировать в зале, — почти крикнул вдогонку и зажмурился, потому учитель шел в сторону солнца. Крик заставил Уилла развернуться в пол оборота и притормозить. Задуматься. — Разве он не занят чирлидершами до семи? Дождавшись от Курта немое и продолжительное «О…», Уилл пожал плечами, улыбнулся и вновь, будто включив четвертую скорость, направился к входу. Выкинуть девочек Сью из зала было ему не по зубам. Можно попытаться и получить по лбу. У Шустера максимум есть власть над хором, в который и то умудряются вмешаться и сломать идеально продуманную схему. А иногда он сам ломает. Теперь, Курт смотрит в спину учителя. Может, хватит провожать уходящих людей взглядом? Может, уйти с парковки наконец? — Чудно, — с этой саркастичной фразой он и зашагал медленно к школе. *** Рейчел скромно заходит в Лайму Бин и сжимается, вся сжимается, будто все смотрят и движутся на нее, как хищники на беззащитное скулящее животное. Людей не много и нет, никто на нее не смотрит; кроме Финна, который торопливо взял чашки в руки и пошел к своему столику. Она его не видит. Она зашла с улыбкой, но упустила ее. Кто-то украл. Выпала из кармана. Рейчел лихорадочно проверяет карманы и ничего не находит. Когда они встречаются взглядами — они улыбаются. — Привет, Финн, — набравшись воздуха, она вытащила руки из карманов. — О, привет, Эм, — громкий и высокий голос Эммы вырывает Уилла из пустого солнечного коридора, и тот с улыбкой делает несколько шагов назад. Не особо любопытно рассматривает. — Не виделись целых… — он пишет математику у Эммы на лице, — двадцать восемь часов. — Двадцать семь с половиной, — Эмма широко улыбается, но будто молоток бьет ее по голове и она приходит в себя. Хочет заговорить. — Ты что-то хотела? Я, — его взгляд хочет устремиться в сторону коридора, но сначала он смотрит на наручные часы, — мне нужно успеть распечатать тес… — Зайдешь на пару секунд? — Я приготовил для нас столик, вот, — Финн потер джинсы и обошел стол. Он находился почти в середине кафе, но не у окна. Столик с видом занят. — И взял тебе сладкий кофе, а себе лимонад. Ты же его любишь? — О, нет-нет, ни в коем случае, — отмазывается Эмма, когда Шустер протягивает ей пакет с орехами, — их наверняка трогал продавец грязными, немытыми руками, а потом все это сыпал в одну большую, — она много и аккуратно жестикулирует. — В общем, как, как дела? — Отлично. Уже с порога Эмма показалась Уиллу слишком настойчивой и не такой растерянной, как обычно. Ее глаза — как заряженные радужные пистолеты. Только ждет, чтобы спустить курок, но мужчина лишь терпеливо и снисходительно улыбается. Кто он в конце концов, чтобы бегать? От чего? Он думал о побеге каждый день. — Ну, мы же друзья, верно? А друзья иногда встречаются. В общественных местах. Я имею право пригласить тебя в кафе, тем более физика в этом году… хотя и в прошлом, — Финн исключил девушку из диалога, — но в прошлом году мы не так общались, как… — Финн, — тихо обрывает Берри поток воды и пока что не притрагивается к кофе. — Мы друзья, — до него долго доходит, но он несколько раз кивает и перестает поглаживать стеклянный стакан, делая глоток из трубочки. Рейчел дергает головой, улыбается и пьет кофе. Смотрит по сторонам. Не слушает музыку по радио, которая вновь шепчет: «вы не о том говорите, не о том», но Рейчел нравится говорить не о том. Ей нравилось чувствовать себя хорошо, завернувшись в золотую блестящую обертку. — Как дела у Карла? — ну Уилл просто феерический идиот и самоубийца. Опять его скажи-мне-что-нибудь-чего-я-не-знаю взгляд и улыбка, говорящая, что у него тошнотные порывы от его имени. — Хорошо, — заготовленная фраза, которую Финн не готовил. Он громко вздыхает и опускает плечи. — Нет, не хорошо, не знаю… Теперь когда вернулся Сэм, она отдаляется. Я не знаю, чего она хочет, и я тоже не могу разобраться, чего хочу, — явные намеки радовали Рейчел. Или должны радовать. Она забыла. Нет, точно радовали. Она хотела чувствовать себя так же рядом с Финном, но она будто уехала на каникулы к бабушке, а вернувшись, поняла что дом стал чужим. Нет, его не красили в желтый цвет, и никто другой не поселился по соседству. Смотрите, он чужой. Он мне не нравится. Она не чувствует патриотизм. Любовь. Трепет. Крылья бабочек не щекотали желудок, как прежде. Рейчел по прежнему в облаках, но на этаж ниже, и вместо того, чтобы смотреть на солнце, — смотрит под ноги. Это как отражать сияние своих звезд, пока смотришь на них, а потом смотреть и больше не узнавать. Больше не отражаться. Дальше без зеркал. Дальше — сама. — Ну, ты знаешь Квинн, — подходящий ответ долго придумывался. — Никогда не ясно, что у нее на уме. — Как и у тебя, — комплимент или претензия, Рейчел смущенно улыбнулась и положила руки на чашку с кофе. Рассматривает его и думает, как далеко зайдут их отношения в процессе разговора. Финн нарушает гипнотизирующую тишину: — Так, как прошел мюзикл? Она слышит отдаленный звук поезда, который еще далеко, но несется прямо на нее. Она делает вид, и идет дальше. Поезд приближается, но она бы ушла с рельс, если бы могла. Рейчел хочет разозлиться. В последнее время, ее воспоминания о мюзикле перестали пылать красным. Нет, они не поблекли; если бы они потеряли цвет, Рейчел бы было плевать, а ей, видимо, не наплевать. Они загорелись синим. Холодным, синим льдом. Это было что-то вроде мести. Что-то вроде ее очередной игры, в которую она заигралась и сама поверила в существующие правила. В каждом вопросе она видела подсмешку, болезненный подкол, удар в грудь, взгляд Шустера мимо нее. Мимо. Его молчание, как сотня жалящих пчел каждый день. Она перестала смотреть на него, так же, как перестал и он. Она не перебирает варианты ответов в голове на его возможные вопросы, потому что они все равно не разговаривают. Она не оправдывает себя. И его. Она не думает так углубленно о поцелуе и не вспоминает вкус … вспоминает каждый день и отводит взгляд, моргает. Гордость. Откуда она у них двоих? Она просто хочет оставить мюзикл в покое. Вопрос о мистере Шу вызвал шторм. Стоп, нет, вопрос же не о нем. — О чем ты? — Шустер действительно не понял вопрос и передумал садиться в кресло. Оно выглядело опасным, как капкан. Ловушка. Если сядешь — то надолго. Если сядешь — придется говорить правду. Наверно, поэтому она сидит, а он стоит напротив. — Я имею в виду, как дела с хором? Все идет по плану? Конечно. План. Какой у Уилла был план изначально? Каким бы он ни был, по плану ничего не шло, но он ответит. Даже скажет правду. — Мы едем на Национальные, сто процентов, но в хоре хаос, — Эмма знает, что хочет сказать, но молчит. — Все смешалось, понимаешь? Я хотел дать соло Сантане, в прошлом году она отлично спела, а сейчас вернулся Сэм и чтобы его оставить, мы должны произвести хорошее впечатление и показать важность его участия. С другой стороны, каждый заслуживает шанс, и, честно говоря, — он должен сесть, сесть в гребанное кресло, чтобы он не был таким уязвимым, — я потерялся… Молчание. Эмма хочет выдержать паузу. — И, — тихо начала Эмма, прибирая и так аккуратно разложенные бумаги на столе, — ты знаешь, почему чувствуешь себя потерянным? Она будто и не спрашивала. Чуть другую интонацию и она констатировала факт. Могла бы вместо «привет» просто сказать «как тебе поцелуй с ученицей?». Уилл стоял с серьезным и задумчивым взглядом, но он был вынужден коротко усмехнуться. Ладно, он хотел усмехнуться, но был слишком занят мыслью о том, как до Эммы дошел весь этот бред. Он ведь дошел, бесспорно; ему знакомы ее наводящие вопросы и прямой взгляд. Через Сью? Может, она сама проникла на сайт театра? Значит, она ему не верит? Подозревает? И правильно делает. — Я думаю, дело не в самом хоре, а в тебе, — ему не нравилась такая Эмма. Определенно. Серьезная. Непробиваемая. Решительная. И осуждающая. Пусть не лезет к нему в душу, только не сейчас. Она ничего не поймет. — Ты закрылся от мира. Ты каждый день паркуешь машину на одно и тоже место, а когда однажды кто-то приехал раньше и занял его, ты был расстроен. Я видела, я была рядом. Расстроен, из-за места на парковке, когда она вся пустая, — ему сначала хотелось счесть это полнейшей глупостью, но он лишь сглотнул. — Ты уходишь домой слишком поздно, засиживаясь в кабинете, уходя с головой в работу, пытаясь делать то, что делал всегда, но ты, — Эмма смягчилась под конец и посмотрела на него жалостными и щенячьими глазами, — сам не замечаешь, как фокусируешься на другой проблеме. В хоре беспорядок, потому что тебя там нет. Тебя там нет. Тебя там нет, Уилл. Он не может ответить. Ждет, что она добавит что-то еще; может быть, передумает и извиниться. — Может, главный вопрос: где ты? — Не веди себя, как психолог. Это лишнее, — холодеет температура, холодеет. Один лед против другого. Разбиваются. Она явно не знала, что они целовались. Точно не знала, а по Уиллу все равно словно грузовик проехался (он даже в Эмме узнал опасность). Интересно, каково было бы узнать? Она бы не вела себя так. Она пока не знает, куда давить. — Почему? — голос тихий, но громче любого крика за пределами кабинета. Этот голос будто выедал мозг; больно колол ножами в виски. Проникал отравленным газом в грудь. От него хотелось уйти прочь или попросить заткнуться. — Ты чего-то боишься? Ты совершил ошибку, Уилл, ты должен признать это, и позволить мне поговорить с тобой, потому что мы друзья и всегда ими будем. Но она не это говорит, потому что она не знает. А когда узнает, они по другому будут разговаривать. Кажется, звенит звонок. Где-то там. Не у них. Звонок пробивается сквозь стены, которые выстроил вокруг себя Шустер. Он не дергается и не сразу реагирует: некоторое время они смотрят друг на друга, а Уилл думает, как сильно ненавидит это место. И Эмма ненавидит его. Может, не ненавидит, но он ждет этого. Ждет всеобщую ненависть. Не он же один будет копать себе могилу. Взгляд сворачивает с дороги. — Красивые цветы, — мягко бросает он и медленно уходит, словно никуда и не спешил. Эмма пытается остаться железной, но фраза задевает: у нее аллергия на тюльпаны и Уилл это знал. Видимо, ухажер нет. Уилл хочет сесть в машину и уехать, но идет в офис. Открывает дверь, кладет сумку в кресло в тысячный раз, осторожно ставит пакет с орехами на стол, садится на стул, позволяет себе на две секунды закрыть глаза и вздохнуть. Надо выпить воды. Может, пиво. Нет, чего-нибудь покрепче. Нет. Не сейчас, он так и не распечатал тесты. Он обездвижен. Парализован. Прикован к креслу. Он сделал ноль попыток исправить ситуацию. Он дает понять другим, а главное себе, что поцелуй с какой-то ученицей — не пустое событие. У него на лбу написано: «моя маска скоро треснет и развалиться, мне нужна помощь, не подходите». Рейчел зна­чит… нет, ситуация зна­чит слиш­ком мно­го, слиш­ком то­го все­го, что муж­чи­на не в сос­то­янии вы­разить и он не в си­лах бить ку­лака­ми в сте­ну, не в сос­то­янии злить­ся на нее. Слиш­ком мно­го пе­рерос­ло в ни­чего. Впро­чем, Рей­чел раз­дра­жало то­ же са­мое — его мер­твое и спо­кой­ное, слов­но так и на­до, без­дей­ствие. Осоз­нанное без­дей­ствие. Осоз­нанная ти­шина. Нам надо поговорить, пока всего не стало слишком много. Конечно, он знает, что Рейчел приняла его тактику. Он видел как демонстративно она проходит мимо и он ждал от нее что-то вроде мести. Ее гордости. Но память о том, как она убежала прочь со сцены, как только они друг от друга отлепились, ломала голову на части. Как бы сильно они не молчали и делали вид, Уилл не мог забыть сбившееся дыхание Рейчел и ее отодвинутое плечо от него, как она пыталась избежать прикосновения, впервые в жизни. Он уже тогда решил молчать. Порой, непонятно, какое чувство должно быть приоритетом. Но сейчас, когда Сэм с гитарой пел Ma perke Адриано Челентано, Шустер был более сосредоточеннее, чем на прошлых репетициях. Слова Эммы задели по лицу. Уилл отказывался верить в такую правду. Он существует на репетициях хора. Он слушает. Он качает головой в такт музыке. Квинн завораживающе смотрит на парня и иногда улыбается. Финн этого не видел. Он смотрел на Рейчел в том же ряду, в котором сидел он. Кто-нибудь вообще слушает? На перемене Уилл случайно прошел мимо окна, притормозил и заметил чирлидирш, занимающихся на футбольном поле. Мозг медленно обрабатывал информацию, но все же, обработал: актовый зал свободен, значит, следующие номера можно исполнять в обстановке по профиссиональней. А следующая — Сантана, с песней Hero Энрике Иглесиаса, которую она перевела на испанский. Уилл сидел один в пустом ряду, пока ребята заняли сиденья выше. Он пришел позже — он сел отдельно. Ах, как же он умел ненавидеть себя, жалеть себя. Второе хобби после хорового кружка. Умел строить высокие непробиваемые стены, чтобы в итоге, Рейчел смогла протянуть руку и растворить его материал. Он не думает о Рейчел. Нет. Уже не так часто. Усиленно работать в школе, но на самом деле, плыть трупом по течению — вот чем он занимался. Только когда внешний фактор внезапно толкнет его снова к пропасти, мол, посмотри, что случилось. Посмотри, как далеко вас разбросало. Открой глаза, не прячься, ведь так всегда было: смысл лгать давно обесценен... ...Тогда он думал, что сорвется вниз. Он был на грани, но как же он крепко держался за воздух. Наверно, поэтому он вел себя тише. Больше молчал и пытался улыбаться. От срыва отделяет натянутая нить, последняя не лопнувшая струна гитары, которую все будто нарочно задевают и тянут еще дальше. А что имеется в виду под срывом, он сам не знал, но чувствовал бомбу замедленного действия внутри. Тик-так, тик-так, еще минута и он не выдержит. И что он сделает тогда? Застрелиться? Застрелит Рейчел? Хуже. Он поговорит с ней. Но черта с два. Он ничего не делает. Она ничего не делает. Они вдвоем ничего не делают, тем самым, делая слишком много. Песня заканчивается и на сцену идет Рейчел; он заметил боковым зрением движение и невольно повернул голову, чтобы увидеть ее темно-синее платье с мелкими белыми узорами. Рейчел идет спокойным шагом, размеренным. Не как на войну, нет, она хочет спеть, ведь сколько времени прошло, а они так и не говорили. А сейчас поговорят. И Уилл снаружи камень, но внутри он ерзал на неудобном сидении. Ты же хотел, как обычно. Вот тебе как обычно. Лицо сдает. Он старается быть слишком холодным, и сам не замечает, как становится айсбергом для всех. Конечно, он дал задание, потому что хочет вернуться (он хочет приблизить Рейчел, как можно больше, но убрать ее от себя как можно дальше); чтобы они вернулись и его работа, жизнь — стала обычной, нормальной, заурядной, с привычной надоедливой Рейчел Берри, которой бы он изредка объяснял, что соло не всегда будет получать она. Он хотел бы не знать язык, на котором она будет петь, но он знал его в начале недели. Он преподает его шесть лет в МакКинли. В ее глазах сейчас этот испанский. Она вся такая же непредсказуемая, сложная, четкая и размытая водой, но он ощущает недопустимую близость с ней. Опять. Где же ты был раньше со своей недопустимостью? Ему не нравится здесь сидеть, потому что сейчас Рейчел очень близко. Сидит рядом, кончиками пальцев проводит линии на его руке, быстро поднимает взгляд, чтобы уловить его реакцию, а Уилл сгибает пальцы в кулак на секунду и выпрямляет их снова. Приходит в себя. Смотрит на Рейчел, освещенную светом на сцене. Здесь целый хор, но существовали только они вдвоем, верно? Уберите Финна, Эмму; оставьте их в покое и посмотрите друг на друга. Кроме вас здесь никого. Что она ему скажет? Что бы не сказала, он будет слушать. Ему же, да? Он делает вид для самого себя, что Рейчел поет песню не ему, но он знает. У нее слишком грустные и не решительные глаза; Уилл вынужден растопить лед на пару минут. Сколько вещей он еще будет вынужден сделать? Он ждал ее выступления спокойно. Сдержанно. Немного даже равнодушно и строго, будто Уилл всерьез собрался оценивать ее вокальные данные. И он ждал ее, как молнию. Он точно знал, когда она ударит. Он готов. Он защищен. Он непробиваем. Он знает, что выживет. Но любопытство разъедало: как же она ударит? Он не за что не признается, что ждал грозу. Recuerdo que al llegar ni me miraste Финну песня с порога показалось странной, и он сдвинул брови. Уилла прошибает током. Дыхание останавливается и он больше не хочет отводить взгляд к рукам. Испанский. Конечно. Только почему же испанский Рейчел так больно бьет по ушам, в отличии от испанского Сантаны? Fui sólo una más de cientos Я была лишь одной из сотен. Нужен ли ему перевод? Частично. Он не знал испанский в идеале и, наверно, тогда, когда он сидел и внимательно пытался разобрать каждое слово, но в итоге, просто смотрел на Рейчел — меньше всего понял. Как можно более безразлично, он стукает по клавишам, набирает слова, которые поймал с ее губ. Cómo no pude darme cuenta Как я могла не заметить, que hay ascensores prohibidos, Что есть лифты под запретом? Она пыталась сделать свой голос тише и мягче, и все же оттенки ее самой окрашивали песню в нужный цвет, придавали нужный смысл, который им двоим так необходим. Испанский — их язык, но, честно говоря, Уилл — неизведанная территория. Уилл — открытие. Новая государство со своим законами. Неизвестная страна, на языке которой Рейчел не говорила. Que hay pecados compartidos, Что есть грехи, общие на двоих, y que tú estabas tan cerca И что ты был так близко Его выражение лица — признание, и по прежнему, попытка сбежать. Это вопрос: «Зачем ты это делаешь, Рейчел?». Он на невыносимо длинную секунду опустил взгляд и незаметно, медленно дернул губами. Когда все успело зайти так далеко. Уилл поднимает взгляд вновь и смотрит. Курт спокойно переводит взгляд с Рейчел на затылок учителя. Me disfrazo de ti. Я притворяюсь перед тобой, Te disfrazas de mí Ты притворяешься передо мной Читая на экране уже спетые слова, Шустер даже не удивляется переводу. Он его знал, он же знал. Он только понимает, что все, куда же он в очередной раз вляпался. Финну песня кажется слишком слабой для Рейчел, для ее голосовых связок; для нот, которых она может достигнуть. Он не понимает слов, но внимательно смотрит, в отличии от Квинн, которая не могла быть сосредоточена на ее выступлении. Y jugamos a ser humanos Мы изображаем естественность en esta habitación gris В этой серой комнате. Он читает уже услышанный текст, уже спетый испанский, и он ненавидит свою работу и… его начинает тошнить от испанского. Рейчел использовала испанский, как проводник, как мост, ключ к Уиллу Шустеру. Как по другому до него достучаться? До них. До себя, Рейчел, ты ведь сама знаешь, о чем поешь. Она знает о чем поет, но не плачет. Она мало жестикулирует. Мало двигается. Часто закрывает глаза. Лучше бы плакала, думала она, но она не умеет плакать из-за мистера Шустера. No sé que acabó sucediendo, Не знаю, что в конце концов случилось, sólo sentí dentro dardos. Я просто почувствовала уколы внутри. Nuestra incómoda postura Наша неудобная позиция se dilata en el espacio Затянулась во времени. Мгновенный срыв случается и Уилл быстро закрывает браузер, вздыхает, и ненавидит себя вновь, за то что вообще решил искать песню. Ему интересно. Он хочет знать. Будто и так не знает. Мазохист. Рейчел не сразу аплодируют, потому что она осталась до конца непонятой. Но, Курт встал первым. Встал единственный, одарил всех мимолетным незначительным взглядом и захлопал. После него захлопали и другие. Бриттани улыбалась, точно не понимая, что происходит. Сантана хлопала неуверенно, недоуменно наблюдая за реакцией остальных. Остальные поняли, что песня странная и неподходящая Рейчел. Уилл резко захлопнул ноутбук и откинул его на диван. Сглотнул и не сразу вышел из астрала. Оживленное аплодирование донеслось до него позже, как тогда в кабинете Эммы, когда звенел звонок. Он его упорно не слышал. Сжал губы, коротко улыбнулся. Он, не доверяя своим действиям, захлопал последним.