Плохие люди

I have questions for you

В детстве Уилла учили, как справляться с плохими парнями, несправедливостью в школе, несправедливостью за ее пределами, или заголовок бы этого списка был: «Как справиться с желанием врезать по морде». Конечно, как нормальному и среднестатистическому пацану, ему всегда хотелось ответить тем же, и бросить камень в ответ, и он даже бросал! Пока не понял, что война затягивается, у войны есть свойство затягиваться, ведь если она началась, обе стороны достаточно упрямы, чтобы не сходить с поля боя. Только он не понимал, почему опустив руки, ему не становилось легче. Почему кулаки чесались сильнее. Почему промолчав, он кричал внутри. Почему снисходительность не спасала его от плохих вещей. Отец однажды остановил его на пороге, заставив водителя школьного автобуса шумно вздохнуть. Бить можно, но не в те же места. Можно культурно. Можно красиво. А Уиллу нравилось танцевать, поэтому их танцевальный кружок занял первое место на городском конкурсе. Все должны были быть в том зале и аплодировать, даже противные и злые мальчишки, которым не нравился хороший и послушный мальчик. Ах, если бы они знали, какой он хороший. Даже в те времена он списывал, сбегал с уроков, возвращался ночью домой, и засыпал с невыносимым чувством вины. В тридцать с лишним он не изменился; разве что, поменялась точка обзора в кабинетах. Все так же он возвращается домой поздно, но не пытается идти на цыпочках, ведь все равно никто не будет отчитывать. Не прячет алкоголь под кровать. Не встает на тазик, чтобы увидеть в зеркале процесс чистки зубов. Сейчас, у него подходящий рост, но он не смотрит в зеркало. Все так же не может заснуть, проводя вечера в офисе, либо за просмотром баскетбольных матчей, которые он до последней минуты смотрит с кирпичным выражением лица. А еще, он не удивится, если дети сбегут с испанского. Он бы вздохнул, оглянулся по сторонам и тихо сел за рабочий стол, наслаждаясь тишиной и видом пустых парт. Он бы сам сбежал. Особенно в последнее время на уроках присутствовать не хочется. Особенно заходить в школу вообще, потому что наверняка там варится каша, в которую затянет и Шустера, словно он необходимый ингредиент. Да. Сегодня, плохие мальчики бы похлопали его по плечу и позвали выпить пива. — Успокойся. Но сейчас, стоя в переполненном коридоре, его никто по плечу не хлопает. Он вообще не должен стоять в самом центре и чувствовать десятки взглядов; почему-то он стал объектом внимания. Сначала две девчонки, затем одна, а после, из-за этой одной — он. — Я должна успокоиться? Он тяжело дышит из-за драки, которую они с Финном предотвратили. Начали новую. Начал новую. Не хотел. Если бы был выбор между войной и тюрьмой, он бы выбрал тюрьму. Ничего интересного в коридоре больше не происходило: они смотрели, но интересное скрыто от их глаз. Скрыто от его глаз, было однажды. У Уилла тоже есть причины не двигаться с места, несмотря на сколько некомфортно ему стоять в кругу толпы. Он не любил причины. Словно каждый пытается уловить его выражение лица, словно оно ключевое, оно решает, но там ничего сверхъестественного. Он удивлен и вдавлен в землю. Ты не лжешь, когда промокший, в грязи, прибит к асфальту, смотришь бесцветно в небо. Камень должен был быть настоящим, но взгляни на осколки: он явно подделка. — Может, правильный вопрос, почему спокоен ты? Финн действительно хотел броситься за Рейчел и наконец-то, наконец-то! Поговорить с ней. Схватить за руку и поговорить. Но он верит Шустеру. Верит, потому что не заходил на сайт театра Лаймы. Наверняка информация о Рокки Хорроре либо удалена с сайта, либо съехала на последние страницы, куда всем лень заходить. Уилл не проверял. Он и не думал скрывать, но если никто не знает - он здесь ни при чем. Школа бы перевернулась, если бы кому-то было дело. Финн бесился, что Рейчел не говорит с ним о вещах, которые скрывает. Его буквально трясло, кулаки сжимались и разжимались; если не вылить эмоции на Рейчел, то пнуть стул или мусорный бачок. Он уже понял, секреты есть и он даже узнает, только он хочет узнать от нее. Не важно, с кем он встречается: он должен быть частью жизни Рейчел, а она медленно изолируется. Медленно плетет паутину, осторожно перебирая ее пальцами таким образом, что Финн был загипнотизирован на секунду. Интересно наблюдать. Наблюдать, какого черта. В непонимании усмехаться. Что же ты делаешь, Рейчел? Нет-нет… Почему ты это делаешь? Рейчел предпочла знать причины. — Потому что у меня куча причин, по которым я не могу чувствовать себя нормально. Уилл очнулся не у себя дома. В МакКинли, в переполненном коридоре. Когда бьют, толкают в грудь — неприятно. Ее руки заставляют задуматься. Легким неприятно, но легкие давно не слушаются. До него доносятся множество голосов, все звучат как один бесполезный шум, и он их не слышит. Слышит не их и видит перед собой не Финна, а эту, от приторного ощущения имени на языке он сжимает зубы, эту Рейчел, которую он вспомнил. Рейчел Берри, отношения с которой у тебя сломались. Забавно. та самая единственная пропасть, где ты лежишь на дне. тот самый театр без дверей. Брэд Мейджерс был не таким болезненным, как Уилл Шустер. Забавно. Он толком и не углублялся в роль. Только сейчас начал играть. Он все еще отчетливо видит глаза, которыми она пытается его разбудить. Он не мог увидеть себя своими глазами, он видел себя в ее. И понимал, падал. Не могу чувствовать себя нормально. Она уверенна, что он не знает. Не могу чувствовать себя нормально. Она права, он не знал, что у них общая Марианская впадина. Узнав, он захочет найти свое личное дно. Без Рейчел Берри. Он упрямый, гордый, и любит оправдывать себя. Любит оправдывать даже ее. Финн сжимает руки в кулаки и быстрым шагом идет в другую сторону. Шустер грустно смотрит ему вслед, а затем, в другую сторону. Замечает Эмму, которую не уносит человеческое течение. — Может, правильный вопрос, почему спокоен ты? Интересно, она тоже слышит голоса? Слышит, раз так жалобно и вопросительно смотрит на Шустера. Он отводит взгляд, ему это сейчас не надо. Никаких психологических сеансов. Он ненадолго сливается с толпой и растворяется, рассыпается. Проще развалиться на кусочки, чем чувствовать себя одним целым. Одним. Проще одним. *** — Они первые начали, мистер Шу! Следующие дни не отличаются от предыдущих. Иногда он злился, срывался, говорил: «Хватит! Достаточно». Он начал чувствовать, чувствовать смысл, который не хотел чувствовать. Чувствовать горячее дыхание Национальных за спиной, которое казалось горячее обычного. Ребята все равно не могли спокойно сидеть на задницах и светиться идеями, как ожидал Уилл. Ждал улыбки на лицах, энтузиазма, позитивной энергии, которая бы переросла в номера для Национальных, но все, о чем говорил хор — Вокальный Адреналин. Еще день, и директор вызовет Шустера, чтобы поговорить о сгоревшей школе Кармел. Они их сровняли с землей, конечно! А Новые Направления играют по-хорошему. Уилл не идиот, он сам планировал пробраться ночью в школу и хотя бы спереть их кубок. Но если его поймают, будет еще одна интересная тема для обсуждения с Фиггинсом. Ему хватает интересных тем. Например, выслушивать злобные комментарии Пака по поводу его исчезнувшего ирокеза. — Они сделали из меня черного Брюса Уиллиса. Однажды, они вообще молчали, когда Шустер быстро вошел в кабинет и начал говорить… сам с собой? Он приготовил джазовые песни, как вариант для Национальных; убил весь вчерашний вечер в библиотеке. — …Сперва, я хотел поставить Луи Амстронга; пришлось послушать почти все альбомы, но его джаз слишком спокойный для Национальных, — он по прежнему говорил с бумагами на пианино, отделяя их друг от друга. — Поэтому, вступить можно с «Hit the road Jack» Рэя Чарльза, а на финальной точке… Он развернулся, чтобы увидеть молчание на серых лицах. Был ли смысл стараться, если Вокальному Адреналину не надо ждать соревнований, чтобы выиграть? Он не любил придавать смысл. Смысл расставляет точки в конце предложений. Смысл не дает другого исхода событий; он дает то, что ты наделил смыслом. Был ли смысл идти дальше? Может, надо просто идти? Без него в хоре творился хаос, но разве была гарантия, что возвращение не усугубит ситуацию? Эй, я здесь, я полон соревновательного духа и хочу, чтобы вы… почему вы не… Хватит прикидываться, обе стороны мертвы. Обездвижены на поле боя. Когда их поляна успела превратиться в поле боя… — И всегда без меня у вас так тихо? — на самом деле, они молчали не больше десяти секунд и вопрос Холли просто неуместен. Она лишь зашла в неподходящий момент, который в хоре длится уже целый месяц. Неподходящий месяц. Многие подскакивают и расцветают при виде Холли Холлидей, даже Уилл. Он обернулся с незапланированной улыбкой, любопытно оглядывая ее с ног до головы. — Что ты здесь делаешь? — он усмехается, не сводя с нее глаз. — В новой школе нет хорового кружка, представляешь? — наигранное удивление никому не помешает. Уилл так же наигранно изображает понимание. — Я и подумала: к черту тебя, Небраска. В МакКинли все равно осталась открытая вакансия учителя географии. — Боже, и, — он рад старой подруге, — и насколько ты остаешься? Смех и перешептывания замирают в кабинете, позволяя Холли улыбнуться и окинуть всех ее неподдельно веселым взглядом. — Я думала, ты никогда не спросишь. *** — Пока зарплаты будет хватать, чтобы платить аренду, — с улыбкой пожимает плечами Холли и берет губами трубочку, воткнутую в стакан с соком. До Шустера медленно доходит информация, и он продолжительно кивает, неосознанно улыбаясь коллеге. — Если конечно, не случится какая-то заварушка и я снова не сбегу… — Нет, — включается Уилл и становится действительно серьезным. — Я этого не допущу. Ты заслужила спокойной и стабильной жизни. — Как и ты, — она откидывается на спинку стула и указывает на Шустера бумажным стаканчиком. — Как идут дела с хором? Не нужна одинокая блондинка с плохим чувством юмора, которая бы взбодрила обстановку? — даже взгляд тигрицы не заставляет Уилла рассмеяться. — Я не говорю, что обстановка сейчас не… — На самом деле — нужна. Он достаточно отмахивался от помощи. Холли была простым человеком, которая не будет нападать, осуждать, делать кислые грустные гримасы и говорить: «Все будет хорошо», когда ситуация явно не хорошая. Ему нужно было чуть-чуть правды, хоть где-нибудь. — У нас была, — осторожно подходит Уилл к теме, — у детей была стычка с Вокальным Адреналином. Сначала они брили друг другу волосы, затем кидались яйцами, — Холли искренне удивилась, открыв глаза шире и поставив стакан на стол. Уилл морщился от картины в голове. — Потом хоровая была с полу до потолка в стикерах, в общем, — Шустер махнул рукой, вздыхая, теряя желание вспоминать дальше, — ребята хотят мести. Я имею ввиду, настоящей мести, — усмехается. — А у вас на носу Национальные… — заканчивает и кивает себе Холли. — Именно, — снова безнадежно вздыхает Уилл и откидывается на спинку стула, как это минуту назад сделала Холли. — Тогда, надо утроить битву хоров. Женский голос до него не сразу дошел, потому что Шустер погрузился в свои аккуратные и безопасные варианты ответов, которые он обсасывал всю неделю. Битва хоров… он поднимает взгляд. Они уже проделывали подобное два года назад, практически уничтожая друг друга голосами и танцами. — Битву хоров? — Они же хотят уделать их. Отомстить, — легко выбрасывает из себя идеи Холли, будто они вечно в ней росли. Будто разбудив ее ночью и попросив спрятать труп, она бы рванула на помощь. — Пусть делают то, в чем они лучшие. Уилл окончательно задумался и растворился в своих же мыслях, направив взгляд мимо Холли Холлидей. Куда-то за другой столик, за его пределы, стены, школу. По щелчку пальцев, он вернулся в хоровую комнату. Или лучше сказать, по хлопку в ладоши. — Способ потягаться с Вокальным Адреналином есть, но, — сделав акцент на «но» и повысив на нем голос, Шустер загляделся в ожидающие лица. Слушающие, — без кулаков и яичницы в волосах. — О каких волосах Вы говорите? — возмущается Сантана. — Вы видели Пакермана? — Если без кулаков, можно хотя бы взять нож? — без шуток интересуется Пак. — У меня дома висит ружье, — плечами пожимает Сэм. — Правда, не проверял есть ли там пули, но можно их запугать с фразой I’ll be back, — он снова имитировал акцент. — Ребят! — Шустеру приходится развести руками и вновь заткнуть детей. Шестой раз на этой неделе. — Послушайте себя. Вы ведете себя, как Вокальный Адреналин, как машины, — он перестает контролировать свой тон, — у которых заела одна старая пластинка: «Месть, месть, месть», — голос становится низким. — Необязательно бить в ответ. Необязательно в те же места. Ему нужно знать, что он поймал их внимание. Уиллу нужно застыть и посмотреть на каждого (не на каждого), понять, что каждый наполнен гневом и желанием. Это отличная возможность подготовки к Национальным. Почему бы их негативные чувства не направить в нужное русло? — Мы устроим битву хоров, — после секундного молчания, хор принялся еразть и шуршаться. — Я схожу в Кармел и вежливо приглашу ребят выступить на нашей сцене, но не в любом стиле. Фанк. Тогда шуршания переросли в настоящие и оживленные разговоры. Они делали фанк. И они знают, что это единственный стиль, в котором Вокальный Адреналин уступает Новым Направлениям. Фанк — это чувства. Отсутствие плана. Наслаждение моментом. Все вещи, противоположные их соперникам. — А если они откажутся? — Арти был одним из тех, кто не радовался. Он думал. — Значит, мы уже выиграли. Кабинет наполнился непонятным шумом, смехом, шагами… энергией, которая не могла не вызвать улыбку на лице Уилла. Им хочется выиграть любым способом. Горят желанием. Просто сгорают. Новые Направление снова в строю. Уилл Шустер снова в строю. Звонок медленно вычищает кабинет. — Мистер Шу, — громкий голос заставил Шустера обернуться и увидеть, что Финн не спешил собирать вещи. Нарочно делал это медленно. — Я хочу пойти с Вами. Кто-то слышал, кто-то нет, по прежнему звенел звонок и хлопали двери. Уилл сужает глаза и выпрямляется. — В Кармел, — уточняет Хадсон, смотря на Шустера через все помещение; они смотрели в глаза. — Кто-то из них взломал наш дом и, — Уилл уже слышал это, он помнил. Он помнил, ладно? — я просто хочу узнать — кто. Звучит не очень безопасно. Не как план, которому бы доверился Шустер, но он доверял Финну. Если ему надо — значит надо. Только маленькие червячки сомнения грызли его решительность, которых он никогда не мог вытравить. Почему Финн не сходил сам? Уилл думает над этим, ищет дурацкие причины, пока стоит в хоровой и чувствует на себе ожидание Хадсона. Почему играл в послушного мальчика и ждал… он ждал. У Шустера нет времени на это. Не хочет. Он мягко кивает с улыбкой и уходит. *** Она была похожа на одну из тех идеальных улыбающихся кукол на витрине. Они смотрели. Восхищались. Поражались. Никогда не дотрагивались, ведь стекло достаточно толстое и прочное. У куклы, может, и были изъяны, но они скрыты под засохшим и твердым пластиком. Чистым, белым платьем в горошек. Нарисованным лицом; в этот раз, краску смыть невозможно. При нажатии, она говорила заложенные в нее фразы. Их миллион. Сколько бы раз они не нажимали, она говорила новые идеальные вещи, что однажды… однажды ты перестаешь. Однажды ты сам перестанешь улыбаться, слушая ее, ведь совершенство так утомляет. Совершенство убивает изнутри совершенную. Поэтому дотрагиваться нельзя. Дотронуться можно до зашитых ран и пластырей. Тогда ей придется сойти с витрины и оглянуться; искать других кукол, но увидеть кучу манекенов с платьями, ожерельями и песнями в руках. Ты не в магазине игрушек. Твой замок прочный. Стены приближались. Толкающиеся ученики спасали от стен. К стенам Рейчел не хотелось подходить. Она шла по золотой прямой линии вперед, избегая каждого прикосновения. Избегая, игнорируя. Они и не пыталась установить телесный контакт, просто потому что золото светилось только для нее. Она начинает светиться ослепляющее белым цветом при виде Курта. Его не слепило. Их цвета не уничтожали друг друга. Его белый пусть и был спокойнее, но он знал оттенки других белых, ему не страшно. Их цвета научились существовать рядом, чтобы потом перестать. Однажды ты перестаешь. — Ты не поверишь, что я только что узнала директора Фиггинса. Рейчел не кричала Курту на ухо. Неосознанно держала дистанцию. Курт давно почувствовал запах пластика, поэтому не обратил внимание. Внимание сосредоточено на розовом плакате с его лицом, края которого он пытался прилепить к стене. — Если я помогу школе с провождением выборов, то это поможет мне при поступлении в НЙАДУ, — Рейчел не могла свести взгляда с профиля Курта. Он полностью белый. Не двигался. — Представляешь? Выходит, счет бюллетеней оказывает влияние на качество заявления, которое ты подаешь в университет, — идеальный голос, ее повышения и понижения. Выученное жестикулирование. Уголок рта Курта дергается, он даже может не смотреть. Он наверняка улыбнулся плакату. — Видимо, тут они проверяют у кандидатов чувство ответственности, — закивала сама себе Рейчел, отстранившись от Курта на секунду. Вздыхает, позволяя Хаммелу провести большими пальцами по краям плаката. — Поэтому, в выборах мы оба принимаем участие. И мы вместе поедем в Нью-Йорк. Разве это не удивительно? — она позволяет приблизиться, вызывая у Курта, смотрящего на свое отражение, слабую улыбку. — Просто шикарно, — для себя повторяет Рейчел. Убеждает себя в потрясности. Курт и так знал, насколько потрясающе сказанное. Знал это… сегодня утром и ждал. Теперь ждала Рейчел, не спуская улыбку с лица. Смотрела на него с фейверками в глазах, ждала, когда же Курт их зажжет, а пока, уголки начинают опускаться. — Ты слушаешь? — Я знаю, — коротко отвечает Курт так, что Рейчел приходится читать по губам. Курт провел оценивающий взгляд по своему плакату и терпеливо прошел вперед на пять метров. Рейчел, конечно же, сразу села ему на хвост. — Знаешь? — удивляется Рейчел на подходе, позволив губам отдохнуть от натянутости. Все равно Курт не смотрел, а приклеивал очередной плакат. — Когда ты узнал? — Сегодня утром, — он отвечал тихо и монотонно, словно уже приготовил ответы. Словно эти ответы не должны вызвать недоумение у Берри. Словно у Курта тоже под ребрами батарейка, а при нажатии — миллион, миллион фраз. Хочешь играть — давай поиграем. — И ты ничего не сказал мне? Длинная и гудящая тишина повисла между их мыслями, несмотря на перемену. На переменах никто не затыкается. Взгляд Курта на плакате опустел и притупился. Руки опустились; все равно плакат приклеен, а Рейчел не отступает. Рейчел до дикости интересно знать причины. Курт глубоко выдыхает и поворачивается к подруге, встречая ее широко открытые глаза и приоткрытый рот. Он знал, что именно так она и выглядит. — Я расстался с Блейном. Ее лицо изменяется, как он и ждал. Швы распускаются и глаза, глазами она пытается его обнять, она обнимает его у себя в мыслях, но боится подойти. Вопросы, вопросы, вопросы: куда их, Рейчел? Ты ведь точно знаешь, что делать. Об этом мы и молчим. — Боже, Курт, мне так жаль, — заикается Берри и решает поднести руку к его кисти, но отступает, отступает. Незаметно подняла и опустила. Страшно? Ваши руки уже не того цвета, чтобы сплетаться, сливаться в один красивый и прекрасный. Прозрачная стена не позволяет сделать шаг. Стены ближе, чем ты думала, Рейчел. — Когда, — слова не лезут, Рейчел давится словами, через пару секунд она начнет задыхаться. Любой вопрос кажется бесполезным. Зачем пускать воду, когда ей перестала нравится вода? Она закрывает глаза и там, там панически собирает мысли, — когда это случилось? — Два дня назад, — уверенно ответил Курт и сглотнул, будто расстался с парнем не он, а потускневшая перед ними Рейчел; будто вспоминал решения на тесте по математике, а не десяток сообщений от Блейна сегодня утром. Рейчел быстро открывает рот, но прозрачная стена еще ближе. Она ничего не говорит. Курт внимательно смотрит. — Почему я не сказал тебе? — мягко озвучивает он вопрос вместо Рейчел и на него невозможно злиться, а так хотелось. — Ну, я хотел. Я звонил тебе. Хотел сказать, что не приду в школу, что мне надо побыть одному, — Рейчел очень много моргает, не понимая. — И знаешь что? Я не пришел. Его не было в школе? Рейчел дают по лицу и она медленно выпрямляется, смотря на Курта уже без вопросительных взглядов. В конце того предложения, которое застыло в глазах Рейчел нет вопроса. Там вообще нет знака. После предложения — ничего, пропасть. Падай. И только Рейчел и срывается. — Не может быть, я, — карабкается, цепляется за ветки и выступы. Взгляд рассеивается в экране телефона и Рейчел не сразу заходит в пропущенные, — я всегда отвечаю на звонки, и если получится так, что я не ответила, я всегда… — палец застывает на экране вместе с взглядом, собравшись в одной точке. Три пропущенных горели красным шрифтом. От Курта Хаммела. Два дня назад. Рейчел спорит с собой, но понимает, что второй Рейчел нет. Она забыла, куда сунула ее и где ключ к ящику. Возможно, лежит полумертвая на песке в пустыне и смотрит в небо, иногда на расплавленный пластик, не хочет двигаться. Расскажи о себе, вторая Рейчел, даже если не любишь разговаривать. Или ты первая? Она помнила о звонках и помнила, что обещала взять телефон, но обновленная версия Рейчел пришла раньше. Новой Рейчел нужен Курт, но у Курта нет и не было новых версий. Сразу рядом с другим плакатом, Курт аккуратно вешал еще один. — Курт, я, наверно, была занята, — тонким и тихим голосом произносит Рейчел, готовая быть прибита к земле. Нарисованное лицо стекает, словно кукла попала под дождь. — Чем? Самоанализом? — Что? — Самоанализом, затем отрицанием, — вновь поворачивается Курт к Рейчел, чтобы доходило быстрее. — В перерывах — драками с Квинн Фабрей. У Рейчел быстро открывается рот и легкие набирают максимум воздуха для того, чтобы выпустить всех прикормленных собак. — Это, — как оказалось, воздух уже кончился, — это было всего один раз. Я вообще не хотела с ней драться, — Рейчел раздражало умное и понимающее лицо Курта, будто он из будущего, вернулся в прошлое, чтобы насладиться монологами Рейчел еще раз. — Ее отношения с Финном проходят не самые лучшие времена, и она решила обвинить меня, меня в этом, — указательный палец касается груди. Рейчел довольно серьезно настроена, — я даже не знала, что Финн врал ей! — Рейчел уверенна, что звучит убедительно, даже заикаясь. Она заикалась, потому что не могла дождаться, когда достанет из себя всю правду. — Я не знала, что происходит, — на последнем вздохе, последний аргумент. Последний шанс, сказать Курту в фирменном стиле: «Да, тебе плохо, но посмотри на меня! Если даже тебе плохо из-за меня, посмотри, посмотри почему плохо мне!». Курт мягко улыбается, опуская голову. Это вводит Рейчел в ступор. Я не знала, что происходит. — Ты не первая, — вздыхает Курт и спокойно уходит на следующую локацию. Незаметно, коридор освободился. Когда успел прозвенеть звонок? Несмотря на натянутое равнодушие Курта, он тоже профукал звонок. По крайней мере, у него есть алиби с президентскими выборами. Рейчел стоит в одиночестве несколько секунд, не переваривая разговор с Куртом. Она смотрит ему в спину, пытаясь вспомнить, когда потеряла Курта Хаммела? Когда его рука отпустила ее? Когда он позволил себе уйти, оставив ее замерзать в школьном коридоре? Рейчел злится на обоих. — Курт, — укоризненно произносит она его имя и шагает вперед, по диагонали к другой стене, как маленький разъяренный солдатик. Кулачки сжаты. Волосы собраны. Идеально приготовленная ко всему, но не ко всем. — Возможно, в последнее время я не вела себя как твой лучший друг, и мне жаль, — бок одной ладони ударяется об поверхность другой, — но ты не имеешь права устраивать мне байкот, — Рейчел согласилась продолжать разговор с его спиной. Да у него даже спина спокойная. — А что я должен делать? — быстро развернулся он и слегка развел руками, не напрягая лицо и голосовые связки. Вопрос очевиден, но ему интересно услышать ответ. Что он должен делать? Махать разноцветными флажками у Рейчел под окнами? Или может, украсть свисток у Сью Сильвестр и свистеть в лицо Рейчел каждый раз, когда она заглядывается в вперед и пропадает? Потому что на вопрос: «Все хорошо?» он знает ответ и знает молчание, которое после этого следует. Возможно, стоило задавать другие вопросы. Рейчел тоже выглядит так, будто вопрос очевиден. Настолько очевиден, что слова не подбираются. Даже с ее генератором случайных беспроигрышных ответов на вопросы — Рейчел стоит и пытается то ли улыбнуться, то ли удивится. — Поговорить со мной. — Боже, да у вас даже фразочки одинаковые, — не выдержал и простонал Курт, устремив взгляд высоко к потолку. Эхо в коридоре не раздается, но Рейчел слышит Курта у себя в голове несколько раз. В глазах Рейчел нет вопроса, нет знаков, нет ни одного предложения вообще. Когда заходишь в тупик — заходишь в тупик. Там не три стены, их четыре, к другой дороге не вернешься. В глазах нет вопроса. Глаза — треснувшее стекло. Изменения на ее лице — как внезапно появившаяся кривая линия на этом треснутом стекле. Время для идеальных заготовленных фраз, но они больше не идеальные. Самое грустное в конце дня, это… понимать. Лучше бы они были глупее. Она училась не связывать каждую часть себя с ним, но ведь они даже не связанны. Мы даже не связанны, ты сам существуешь везде, где меня нет и самое ужасное, где я есть… Рейчел чувствует его. У нее были причины не чувствовать себя прежней. Она чувствует, как он держит, прижимает к себе и не дает вырваться, кричит что-то Финну, а она брыкается, как маленький непослушный ребенок и хватается за его руки вокруг ее талии. Рейчел вздрагивает, только сейчас осознавая. Только сейчас, замерзая здесь в одиночестве, она лихорадочно пытается закрыть глаза, будто это спасает от ощущений на коже. Ей это не надо. Она поняла, что не надо. Рейчел помнит себя в хоровой, помнит как сжимала зубы и пробивала дыру в затылке Курта, пока он пробивал ее в Шустере. На самом деле, он тогда и не старался особо… так выходило. Рейчел помнит, что говорил мистер Шу. Еще бы она не помнила. Она наизусть знает время, за которое он раскладывает тексты песен на пианино. Знает, сколько шагов ему нужно, чтобы оказаться в хоровой по центру. Она знает, что ему требуется меньше времени, чтобы уйти. Возможно, так выглядит сумасшествие. В таком случае, Рейчел сходит с ума. Она не может видеть мистера Шу целиком, поэтому разбирает его по частям, по касаниям, по предложениям, по секундам. Помнить его слова? Будто для этого требуются усилия. Будто его голос и так не будит по утрам, в машине по радио, посреди репетиции. — Что Вы предлагаете, мистер Шу? — Поговорить со мной. А Курт умен. Он ненавидел их обоих. Он наступал и прощупывал обе почвы, хотя, в начале не понимал. Честно. Не понимал, почему никак не может добраться до другой почвы, до Рейчел, не понимал, почему они одинаковые. И он должен удивиться, должен драматично ахнуть, но он ловит себя на мысли, что не удивляется. Господи, насколько же все сгнило, раз он не удивляется. Он не открыл Америку, не изобрел ничего нового, он лишь заострил внимание не на том. — Ты не замечаешь, — пожимает плечами Курт и мотает головой. Его остро наточенный голос режет слух и Рейчел отпускает взгляд. Отводит. — Зачем замечать, когда можно этого не делать, правда? — его улыбка не сглаживала ситуацию. Его улыбка, это — холодное весеннее море. На Рейчел не нажимают, ей не нужно говорить. Ее заставляют слушать. Ей кажется, что ее может стошнить. — Рейчел, мы не на сцене, — громче произносит Курт. — Постановка закончилась, поэтому прошу тебя, — он действительно просит, — можешь лгать мне, я понимаю, — он понимает и смотрит в глаза, которые не смотрят на него, — но не лги себе. В конце концов, у тебя были причины не быть в порядке. Он мягкий, он до сих пор светлый, и поэтому Рейчел не выносит свет, ей нужно отвернуться. Курт делает шаг вперед, потому что уходит. Потому что плакаты развешены и в руках ничего не осталось. Отдав ей последний, не жалеющий взгляд — он проходит мимо, даже не коснувшись воздуха вокруг нее. Может, его там просто нет. Может, стоять в последнем ряду без попкорна не самый лучший вариант. Может, стоило протиснуться вперед, чтобы увидеть ее глаза в тот момент? Чтобы увидеть драку на большом экране, а не улавливать шепот чирлидирш, вырванный из контекста? Будто он не знал, как она смотрит. А Шустер стал слишком непробиваемым и скучным для Курта. Разговор с ним — как игра в настольный теннис. Мячик не врезается в сетку и не падает на пол, он просто отлетает от одной ракетки к другой. Он ушел посреди спектакля. И сейчас уходит раньше Рейчел. Рейчел застывает окончательно и медленно, мучительно медленно вдыхает. Закрывает глаза. Там же было что-то про НЙАДУ, про заявление, успешное будущее на Бродвее, знакомство с Барброй за кулисами, ну же… он здесь ни при чем, он давно ни при чем. Причины были, но Рейчел: ты сильнее причин. Да, вкус на губах, возможно, не выведешь, но ты сильнее, сильнее. Сильнее бьешься об землю. Ты там не первая. *** Даже со стороны Кармел выглядела как огромный черный дворец, войдя в который, тебя засосет и не выплюнет обратно. Огромная дверь с узорами по краям будто ехидно улыбалась, тем самым представляя каждую змею школы. Там же водятся змеи и крысы. А если кто-то другой, их сжирают, выпивают всю кровь и запускают свою. Все-таки Уилл потерял хватку, раз додумался до такого. Он медленно поворачивает руль к бордюру, поглядывая по сторонам. Не его район. Не его школа. Не его люди. И он сам уже какой-то не такой. Шустер поворачивает ключ зажигания и машина глохнет. — Выглядит как дом графа Дракулы, — почти шепотом говорит Финн, рассматривая тусклые стены здания. Уилл на секунду забыл, что приехал не один. Вздохнул, обернулся и вздохнул еще раз, уже потянувшись к ручке. — И не говори. Наверно, Уилл выдумывал, но холодный воздух сильнее резал горло. На самом деле, на улице давно исчезла зимняя погода и простой осенней куртки было достаточно, но Уилл все-таки решает дышать носом. Он прокашлялся и недоверчиво сделал уверенный шаг вперед. Если приехали — не надо топтаться у входа. Он дожидается Финна, который хлопает дверью и с руками в карманах подходит ближе. Время четыре. Уроки кончились. Школа выглядит заброшенной. Как спящая собака, которая в любой момент очнется и накинется на тебя: скорее всего Вокальный Адреналин и был зверем. Уилл думает о Вокальном Адреналине. Пару секунд думает о холоде. Думает о песне, которая подойдет для битвы, но варианты в голове начинают свою собственную, и он забывает. Думает о Финне и о его желании поехать сюда. Страшная дверь дракулы открывается под давлением руки. — Мистер Шу, — Финн сбивает его мысли о себе. Уилл поворачивает голову. — Можно поговорить с Вами кое о чем? — он звучит неуверенно. Будто хотел признаться, что разбил вазу в спальне родителей. — Конечно, — Уилл выглядит так, словно простит ему даже две разбитые вазы. Его отцовский инстинкт моментально включается. Еще, он должен добавить фразу «о чем угодно, Финн», но он не добавляет. — Что, — ему нужно время, чтобы вспомнить вопрос, который он крутил в голове с прошлой недели, — что случилось с Рейчел, тогда в коридоре? Слишком очевидно. Он был слишком очевиден с самого начала, а Шустер блокировал очевидное. По крайней мере, заблокировал его и теперь стоит удивленный, словно Рейчел с ним никак не связана. Спрашивать о ней у Шустера? Вот уж бесполезная трата времени. Очевидно же? У Финна с Шустером очевидные вещи на разных берегах. Уилл не смотрит на Финна, как минуту назад, а смотрит вперед. Он не знал правильного ответа: а если бы знал, он бы постарался не знать. Он бы хотел не знать. — Что там могло случится, — выдыхает Шустер и понимает, что сам не может ответить на свой вопрос. — Обычная девчачья драка. Он не об этом. Ты же умеешь читать между строк. — Я не об этом, — Финн тоже не смотрит на учителя, а смотрит под ноги. Если бы ему попался камушек, он бы обязательно его пнул. Они идут невыносимо медленно по пустому коридору, ориентируясь на эхо музыки, разносившиеся по школе. Уилл бы хотел двигаться быстрее, но Финн специально тормозит. Словно и не рвался в Кармел. Словно причина не в Кармел. Уилл не любил думать о причинах. — Она кричала на Вас. Слышишь? Слышишь ее голос и взгляд, который продирал лучше любого крика? Уилл сам останавливается, без чужой помощи и без слов, тянущих назад. Его мысли слишком тяжелые, чтобы идти дальше. Черт, он же был уверен, что в голове ничего не жужжит. Как так случилось, что его мысли не доверяют ему самому? Чистая взаимность. Но он же как обычно: ничего не чувствовал, ничего не хотел чувствовать. Он не знает, зачем остановился. Финн остановился рядом, но на пол шага впереди. Финн, тебе здесь не место. Никому из вас здесь не место. То место на сцене должно было быть всегда пустым. У Уилла обыкновенный задумчивый вид. — Она злилась на Квинн, — поясняет Шустер, будто сказанное — самое страшное и запретное, что только можно было ответить Финну, с глазами «Черт, ладно, я расскажу тебе». — Хотела ее ударить, и… я не позволил. Ты видел. Ей это не понравилось, — жестокая и кровавая правда. Сенсация. Лицо Хадсона выдавало еще большее недоумение. Но ты прав, ей мешали твои руки. Она, она, она, так сложно называть по имени. Сложно признать, что вы знакомы. Финн обдумывает его слова, пытаясь найти в них скрытый и глубокий смысл и ждет еще. Он бы хотел услышать еще: того, чего не знал, ведь он не слышит ничего от Рейчел. Он услышит от мистера Шустера. Ведь Уилл бы наверняка рассказал все, как есть. Он врал Финну? Уилл не думает об этом. Финн сдержанно кивает и усмехается; удивленная и грустная усмешка, способная сломать Шустера. Он обязательно сломается и возьмет бутылку пива из пустого холодильника, но не сейчас. Ноги двинулись в том направлении, в котором они шли. — Странно, — досадно выплевывет он, разговаривая сам с собой. Задумчивее, чем обычно. — Что «странно»? — Рейчел ведет себя странно, — невинно пожимает плечами парень, а Уилл мог с облегчением вздохнуть, но он не вздыхает. — Она постоянно молчит. А если мы разговариваем, то разговор будто не о том. Будто есть другое, — взгляд Финна блуждает впереди. Уилл должен выглядеть удивленным, внимательно слушающим, и он именно таким и выглядит. Ему дают новую информацию, которой он раньше умел не давиться, — понимаете? Финн хочет найти дорогу к Рейчел и пришел за советами к Шустеру — какая ирония. Как вывести Рейчел на чистую воду? Действительно странно, ведь когда Шустер с ней разговаривает, они плавают исключительно в чистой воде. Ничего лишнего. Даже если бы он захотел, у него с Рейчел получилось говорить только «о том». Только в мишень. В яблочко. Летишь мимо и прилетаешь в цель. Уилл приехал в чужую школу и ударился в… Рейчел. Захотелось внезапно покончить с этим, завести машину и уехать. Молчание затянулось до поворота. За поворотом — актовый зал. Уилл выдергивает себя из астрала. — Да, понимаю. — У вас с мисс Пиллсбери бывает так? Кто? Уилл не должен был с такими непонимающими глазами смотреть на Хадсона. Говорить не о том с Эммой. Говорить вообще. Разве можно иначе? — Бывает. Финн, это нормально, — как можно быстрее отмахивается Шустер и идет на шаг вперед, к двери. — Да, но не с Рейчел. Вы знаете ее, мистер Шу. Вы же так хорошо ее знаете. Знаешь. Он ее знал. Он сидел с ней на трибунах однажды. На секунду показалось, что у них общая пробитая лодка, но Кен закричал, что его вызывают к директору и Уилла бросило на асфальт. Он посмотрел на Рейчел и ушел. Однажды он перед всеми читал рэп, подойдя очень близко к ней: не было смысла, он просто подошел, чтобы она улыбнулась. Он отчитывал ее за неудачную идею для хора, вести себя вызывающе на сцене. Потом, он ненавидел себя, потому что никогда так не злился. Он никогда не кричал на детей. Кроме Рейчел, конечно, потому что она особенная. Она хотела быть особенной и он так сказал, на кой-то черт; правда не ей. Они пели балладу, два раза: до сих пор непонятно зачем. Там не нужен был смысл, он нужен только сейчас, он возвращается сейчас. Она была у него дома и даже прибиралась в кладовке; после того, как он отвез ее домой и вернулся, он застыл перед единственным чистым уголком квартиры. Галстук с золотыми звездочками лежал на самом видном месте. Терри по-прежнему радовалась, что умно воспользовалась влюбленностью ученицы, а Уилл лишь устало захлопнул дверь и исчез в ванной. Они шли последними, пока остальные шли впереди, и разговаривали. Они не думали о причинах, они просто шли. Она спросила о Рождестве и пригласила его домой на выходные: он всегда нравился ее папам и он всегда нравился ей, поэтому Рейчел не считала странным приглашать учителя в гости. И он бы пришел, если бы она не вспомнила слово «одиночество». Давай будем одинокими вместе, вот ее смысл? Уилл понял. И он отказался. Он смотрел на нее, как и она на него. И ни в одном разговоре, ни в чем, никогда не было гребанного смысла. Пока вы не стоите в коридоре и не смотрите, в поисках той беззаботной пустоты и бессмысленности, которыми когда-то был наполнен воздух. Пока вы не поймете, что смысл был. Они никогда не были незаметными. Может, он и не связывал ее с собой, связывали другие, а он забыл, захотел забыть… Потому что, это так очевидно. Очевидно же, что они в хороших отношениях. Очевидно, что Уилл знал ее. Поэтому, расскажи ему, Уилл, как хорошо ты знаешь Рейчел Берри. Он открыл дверь и музыка с голосами стала намного живее и реалистичнее. Пробилась в уши и растрясла порядок в голове. Конечно, Вокальный Адреналин. Шустер оборачивается, чтобы убедится, что Финн за спиной. Он за спиной. И Уилл, войдя внутрь, сразу же уходит в сторону к последнему ряду. Пускай закончат репетицию. — Тебе нужно разобраться в своей личной жизни, Финн. А тебе в своей жизни не нужно? — Ты, вроде как, встречаешься с Квинн? — с этими словами, Уилл опустил сидение и сел, оставив сидение у прохода Финну. Он замолчал и это странно, учитывая его рвение поговорить с Шустером. Он начинает моргать, особо не следя за танцами Вокального Адреналина. — Мне все еще нравится Рейчел. Она мне всегда нравилась. Он ничего не чувствует. Он чувствует вину в груди. Разъедала легкие, как кислота, не позволяя взглянуть на Финна, не позволяя понимающе улыбнуться. С чего бы? Если он чувствует вину, у него будут причины еще раз ее почувствовать. Он всегда готов помочь ученикам с любыми проблемами, даже решить любовные треугольники. Но сегодня его разъедает. — Тогда, ты знаешь, что делать, — нашел в себе капли совести повернуться к Хадсону и вернуться к просмотру репетиции, но они слишком хороши в своих синих платьях и куртках, чтобы продолжать смотреть. В него выстреливает мысль. — Это «Hit the road Jack»? Финн так же коротко посмотрел на Шустера и двинул челюстью, резко отвлекшись на происходящее впереди. — Разве это не было нашей идеей? — Уже нет, — коротко отвечает Уилл и сглатывает, вычеркивая джаз из списка вариантов. — Мне, мне надо в туалет, — Уилл лишь кивнул на это и продолжил смотреть. Хадсон исчез на шесть минут, а Шустер успел понять, что в их номере не только джаз, но и классический рок. Они не бежали за новейшими хитами двадцать первого века. Может, они знали имена судей? Или у Джесси весьма интересный и старомодный вкус. Уилл наполняет голову всяким мусором, лишь бы не сидеть пустым. Вокальный Адреналин больше фокусировался на новых танцевальных движениях, чем на самом пении. Откуда они брали танцоров? В их хоре отличались только Майк и Британни. Уилл не в счет. Свет на сцене мигал. Джесси обернулся на пару секунд и продолжил смотреть то, на что он смотрит в сотый раз. Финн вернулся к концу. Ребята на сцене сделали последний прыжок и застыли в своих позах, тяжело дыша и держась друг за друга. Тишина. Даже они не посмели вздохнуть. Черт, Финну внезапно захотелось покашлять. — Лучше, чем сегодня утром, — сказал надменный голос в микрофон. Честно говоря, микрофон совершенно не делал говорящего громче. Делал круче. Уилл переводит взгляд на кудрявый затылок. Конечно. — Но меня все еще не ослепляет белизна ваших зубов. Знаете почему? — отвечать на риторические вопросы Джесси вошло в привычку. — Потому что вы поете, как рыбы. Я хочу видеть улыбку Джокера у каждого из вас, — он проводит пальцем по линии, в которой они стояли. Они по прежнему задыхались. — Пять минут, чтобы исправить ошибки и делаем заново. Выражения лиц впервые у них были одинаковыми. Поднятые брови и немая усмешка на губах. Люди начали торопливо рассасываться, а им нужно вставать и идти, идти вниз. Уилл хотел битвы сильнее, чем Финн. Его рвало на приключения сильнее, чем обычно. Уилл поднимается медленно, держась за подлокотники. За ним поднимается Финн и выходит на лестницу, внимательно следя за Джесси, уверенно шагающим между сидений. Он не пойдет к ним, он спустится к сцене. И почему Уилл вновь идет впереди? — Финн. Шустер, — здоровается он, не дождавшись, пока они подойдут достаточно близко. — Не думал, что из вас получатся такие отвратительные шпионы. — Мы не шпионим, — спокойно выдыхает Уилл, наконец-то спустившись на его уровень. Они оба гордо смотрели друг другу в глаза, не боялись. Джесси старался еще и легко улыбаться, показывая, что они с Шустером на одном уровне. Когда-то не были, но сейчас — да, и Уилл не беспокоился по этому поводу. — Мы хотим предложить битву хоров, — твердо произносит Финн. Джесси заинтересован. Он поднимает брови. — Вокальный Адреналин. Новые Направления. В понедельник в нашем зале. Он улыбается чуть шире. — О, хотите бесплатный мастер класс. — Нет, это всего лишь способ отомстить. Еще большее удивление. — Отомстить за что? — Не делай это глупое выражение лица, будто ты ничего не знаешь, — голос Финна начинает скрипеть. — Вы закидали нас яйцами. — После того, как вы побрили моего солиста. — Он толкнул меня на марафоне! — Значит, у нас пока что ничья, Финн. Это между ними. Между ними Рейчел. Между ними нерешенная, нерешаемая Рейчел, и Боже мой, если бы Джесси знал, что Финн не может ее получить, что он мучается. Он бы мог ходить с умным видом намного чаще. — Пока что, — добавляет Шустер, прерывая словами их не дружеский зрительный контакт. Финн же всегда готов набить кому-нибудь морду. — Если вы не побоитесь придти, и сделать номер в стиле фанк, — Джесси только сейчас взглянул на Уилла без своей легкой улыбки. Она выглядела легкой. Королевской. Он сам похож на юного сына короля, наследника короны. И как ты будешь справляться с фанком, мальчик-король? — Кто-то из нас выйдет вперед. Фанк — их заранее проигранная битва. Болото в их океане, в котором они добровольно не увязнут. Их палки в колесах. Единственный стиль, который находится в черном списке. Но поднимать белый флаг… Руководителя позвал один из певцов, и тот лишь дернул головой. — Тогда, увидимся в понедельник, — сказал он, элегантно поместив руки в карманы брюк и направившись обратно к трону. От него пахло, кажется, кофе. Да, точно кофе. И сколько кофе он выпивает за день? Сколько выпивают его дети, чтобы не терять сознание на репетициях? К черту их. Они вдвоем еще недолго стоят и понимают, что смысла находиться в Кармел больше нет. Можно возвращаться на родину с хорошими новостями. Ребята начнут готовиться, петь, танцевать, вести активную жизнь в хоре, ведь проиграть Вокальному Адреналину снова они не захотят. Не позволят себе. Отлично. Уилл подумал, что сделал хорошую работу. — Победа в битве не сравнится с тем, что они сделали с нами, — даже сейчас Хадсон не доволен. — Ну, они нанесли нам вред в физическом плане, — Уилл озвучил свои недавние мысли, — мы отыграемся на моральном. — На том первом плане тоже. Около дверей, ведущих на улицу, Шустер был вынужден остановиться и дождаться, когда Финн тоже остановиться. Он не хотел поворачиваться. Ладно, повернулся, и встретился с вопросительным взглядом учителя. Финн поджал губы, закатил глаза. — Я не ходил в туалет. То есть, потом я сходил, но сначала я, — взгляд блуждал выше головы Уилла, пытаясь разобраться в своей голове, — я обрезал несколько проводов в подвале. — Финн! — тут же сорвался Шустер и подошел ближе, оглянувшись, но рядом все равно не было ни души. Вот почему стены школы больше не трясутся от громкой джазовой музыки! Они не могут репетировать. — Ты не должен был, — уже тише произносит Шустер, понимая, что Финну ни черта не жаль. Он лишь стоял и ждал, когда Уилл закончит со своими лекциями и они поедут. Уилл молчит с приоткрытым ртом. Установив зрительный контакт, Уилл сворачивает с дороги. Облизывает губы. — Потому что я спрятал ключи от их звуковой, пока ты был в туалете, — практически шепотом. Шустеру жутко не хотелось говорить об этом с Финном, потому что способ мести ребятам он устроил, а сам он никогда не был железным. Признаваться детям, что у тебя тоже чесались руки, чтобы сделать гадость — не профессионально. Особенно, после всех моральных тирад, которые он зачитывал каждую репетицию. Вокальный Адреналин, мягко говоря… его бесит. Финн долго на него смотрит, а Уилл не может разобрать его взгляд. — Вы намного круче, чем я думал. Шустер резко выдыхает, сменяя озадаченное выражение лица уставшим. — Давай иди уже.