Плохие люди

You say you love me, but you don’t know.

Рейчел гуляла по библиотеке, строгим взглядом цепляясь за каждую книжку, и анализируя ее возможное содержимое в голове за несколько секунд. Искала песню для Национальных. Пусть никто еще ничего не решал, но Рейчел знала, что соло будет ее. Даже если придется раздавить несколько голосов и порвать парочку отношений — она в деле. Может, у Квинн и Сэма была возможность спеть в прошлом году, но не в этом. Это последний год и Рейчел не позволит ничему, никому, его испортить. Тем более, Квинн не встречается с Сэмом. И если не хочет потерять Финна — не будет давить. А Квинн ясно дала понять, что терять Финна она не хочет. У Рейчел до сих пор болело плечо, но ей так сильно хотелось не замечать, что она перестала. Идеально. В библиотеке больше шума, чем должно быть. Или он доносился из коридора? За окном долбил дождь, пусть окна и были плотно закрыты, — давление крыши под тяжелыми каплями она ощущала. Не придавала значения. Никогда не позволяла. Ей не слышно. В ушах бьют только собственные голоса. Рейчел берет с верхней полки биографию Уитни Хьюстон и открывает ее, с легкой улыбкой перелистывая первую страничку. — Покажешь свою грудь, Берри, и я отдам «Чистильщика» бесплатно, — практически воткнувшись в другой конец красной книжки, около нее припарковался Джейкоб Бен Израиль. Взгляд Рейчел становился тверже и серьезнее, когда он начал медленно покидать двенадцатилетнюю Уитни и подниматься к стопке школьных газет в его руках. Рейчел бьет острым взглядом его дурацкое улыбчивое выражение лица, обратно на газеты, и снова на лицо. Быстро взять верхнюю газету не составляет труда. — Школьные газеты бесплатные. Все это знают, — она не боится вытянуть к нему шею и сузить глаза. Книжка остается захлопнутой в другой руке. Джейкоб по прежнему стоит, наслаждаясь видом Рейчел Берри. В ней ничего особенного сегодня: она красивая, вкусно пахнет сладкими духами и блеском для губ, облегающий свитер в полоску и темная юбка. Недостаточно короткая для извращенца. Она всегда выглядела, как недоступная принцесса, только что сошедшая с диснеевских каналов. Рука с газетой замахивается и Рейчел действительно собирается ударить его, но школьник нагибается и убегает в противоположную сторону прежде, чем ему достанется. А он уверен — она бы врезала и было бы больно. Взгляд убеждается, что ничье внезапное появление больше не отвлечет Рейчел, и она раскрывает газету, забыв про соло и Уитни Хьюстон. Взгляд серьезен. Пробегает по всем заголовкам, в поисках чего-то, что может улучшить ей жизнь или ухудшить кому-то другому. Третьего варианта не бывает. Не бывает же? «Почему у Новых Направлений есть шанс в этом году?» Да вы должно быть шутите. Рейчел напрягается каждой мышцей и начинает читать. Кто пишет газеты? Обычно, каждый ученик причастен. То есть, хор получает наконец свое уважение? Не может быть. » …несмотря на их весьма непопулярное положение в МакКинли и прошлогодний провал, в этом году грузовики «Холодное наслаждение» приезжали только пятнадцать раз, что на 40% меньше, чем в прошлом году. Делаем вывод: ученики наливали слаш только ради утоления жажды, а это значит, что лузеров из хора поливали меньше!» Рейчел до сих пор чувствует ледяную жидкость скользящую вниз по ее спине. Она дергает плечами, не позволяя себе улыбаться раньше времени. Конечно, через несколько минут она рванет в хоровую, чтобы поднять настроение друзьям, но пока… «Мы не могли не взять интервью у тренера Сильвестр: «Я думаю, что хор должен остаться там, где он барахтается сейчас. Главное, не дать им думать, что отношение к ним может измениться, если они чего-то добьются. Пускай выигрывают Национальные! Почему нас должно это волновать? Эта забота Уилла Шустера, который в этом году просто в ударе. С той любовью, которой пропитано его отношение ко всем ученикам абсолютно без исключения, их точно ждет успех. Он готов на любую крайность ради победы». Поездка на лифте закончена. Двери со звонком открываются. В них стоит Рейчел, не готовая покидать свои четыре стенки. Мозг назло выделяет слова черным: любовью, любовью, любовью, ко всем ученикам, крайность, Рейчел. Нет. Там не было ее имени. У него есть столько крайностей и Рейчел не одна из них: она даже не в рамках его ужасного и неправильного. Испанский был проще когда-то. Из всех них, этих людей, Сью била сильнее и грязнее всех. Она говорила с воздухом, а его колебания задевали. Рейчел забыла, что его имя относится к этой школе. Ты относишься к той же школе. Он работает здесь. Он ходит по тем же коридорам. И скорее всего, сегодня он в школе. Нет. Рейчел не перечитывает и поднимает голову. Чувствует себя голой на сцене, пустой сцене, но в любой момент может кто-нибудь зайти. Она видит Финна в коридоре сквозь прозрачную дверь облепленную разноцветными плакатами. С той же газетой. И ей очень жаль, что она не может телепортироваться к нему в ту же секунду, в которой ее начали душить колючей проволкой. Проткнутая шея не так страшно. Она дышит горячим и густым воздухом и легким наполняется не тем. И она буквально падает в сторону Финна. — Не выносить книги из библиотеки! — кричит женщина за стойкой, которая обычно шикает на детей, повышающих голос. Какая ирония. Рейчел не обращает особого внимания и оставляет книжку на первом попавшемся столике. Взгляд привязан к беглому взгляду Финна по этой газете. Пытается остановить его, не касаясь, на расстоянии. Ей нужно быть рядом, но она не успевает даже подойти. Финн не дает ей приблизиться. — Ты видела это? — усмехается Финн в газету. Его губы дергаются и глаза еле сдерживаются, чтобы не загореться, не спалить все, на что он посмотрит. Он пока держится, до дыр сжимает края газеты. — Ты знаешь Сью. Она всегда перегибает палку, — быстро. Дрожит. Голос дрожит, заикается. Улыбка непонятная. Не улыбка вообще. Нет, Рейчел: палку перегнула в этот раз ты. И сломала. Финн слышит Рейчел и поэтому в недоумении поднимает взгляд, вдавливая Рейчел еще больше в эту прозрачную дверь. Рейчел готова сама отойти туда и вжаться, держаться самой. Надоело тянуть руки и сжимать в руках воздух. Может, она сама себя и вдавливает в стены. — Сью похвалила нас. Я говорю о Квинн. Рейчел смотрит на него. Не моргая, в ожидании снегопада. В ожидании чего-то другого, чего-то, что перевернет их, снесет с ног и повалит на пол. Рейчел хочется. Рейчел не понимала, как сильно ей хотелось порой конца света. Может, тогда бы мы изменились? Мы бы начали шевелиться. Но как она могла забыть. Как могла вообще подумать, что Финн прочтет между строк. Ему там нечего читать. Он не был между этих строк, он понятия не имеет. Рейчел забыла, что Финн не начнет быстрее дышать, когда увидит его имя. У него нет проблем с его именем. Он не злится на нее, ведь понятия не имеет, что должен. Рейчел смотрит на него. Смотрит. Он говорит о Квинн. Рейчел моргает и открывает вновь свою газету, понимая, что упустила заголовок «Как чирлидирша меняет футболистов». Бла-бла-бла… Рейчел вчитывается в предложение «были замечены у кинотеатра в пятницу вечером». Вот что задело Финна. А Финна уже нет. Его спина в последний раз мелькнула в дверном проеме хоровой. По сценарию, он должен набить морду Сэму. Рейчел бежит за Финном и успевает, прежде чем голоса повысятся и будут слышны в других кабинетах. Еще пять минут до звонка. — Какого хрена, чувак? — залетает Финн в хоровую, отрывая Сэма от разговора с Мерседес. Он сидел напротив нее, на стуле, повернутый к ней спинкой. Их улыбки моментально расплавляют горящие глаза Хадсона. Все-таки он решил спалить школу. Конечно, всю школу он не спалит, но хоровой кабинет — запросто. А хоровая — все, что у нас есть. Без нее их задавят в первый же день. Сэм замечает, что взглядом он сканирует именно его и встает, спокойно дожидаясь друга. Бывшего? Бывшего. Если честно, он не понимал, почему вулкан извергался над его домом. — Я думал, мы друзья и мы решили это, — он замахивается и бросает газету на освободившийся стул, не сводя глаз с каждой секундой все больше недоумевающего Сэма. — О чем ты говоришь? — его взгляд нехотя косится на газету, а руки медленно тянутся к ней. Мерседес встает за Сэмом. — Что происходит? — в кабинет входит Квинн и Финн резко оборачивается. Он весь дерганный. — Ты была с ним? — выплевывает он слова, вынуждая Квинн открыть рот. — Ты была с ним в пятницу вечером? — Мы не занимались тем, чем ты думаешь, — тихо произносит девушка, где-то между фразами удивляясь, усмехаясь. Ее типичный голос в таких ситуациях его раздражал. Он морщится и поворачивается обратно к Сэму, только потому что не может стоять на месте. Уже в следующую секунду — он смотрит на девушку. Бывшую? Сэм только сейчас читал, что писал еженедельный «Чистильщик» и он не имел права злиться. Если только на себя. Если только закрыть глаза и попытаться успокоить Финна тем же дебильным спокойным докторским голосом, который включила Квинн. Рейчел стояла у пианино, обнимая себя за плечи. Она в этом не виновата. Она виновата не в этом. — Я не уводил твою девушку, Финн. — Конечно. С тех пор, как ты вернулся сюда, вы оба ведете себя странно. — Финн! Я не изменяла тебе. Не в этот раз. — Поэтому ты сказала, что будешь занята уроками в пятницу? — он полностью разворачивается к Квинн, когда та дотронулась до его плеча. Рука сразу же возвращается на место. — Скажи. Поэтому? — он разводит руками, понимая, что не в силах смотреть ей в глаза. Понимая, что может расплакаться как девчонка. — Мы были в кино, как друзья. Как скала обрушивается в океан и вся вода выливается из корыта. Тишина. Каждый думает о своем, ненавидит свое и защищает свое. Единственное, кого они не учли в своих срачках — Мерседес. Которая практически выбегает из хоровой, прикрывая рукой рот. Голова Сэма поворачивается в ее сторону. Он смотрит до последней пряди волос, которая мелькает перед глазами. — Это отстой. — Финн. — Нет, серьезно. — Мне жаль, что ты расстроен, — поднимает руку Сэм, привлекая внимание бокового зрения Финна. — Но я не лгу тебе. — Вы все врете. Рейчел стреляет взглядом Финну в спину. Квинн будто почувствовала, поворачиваясь. Квинн держит некоторое время язык за зубами, убивая Рейчел только взглядом. Рейчел на данный момент было все равно, что думает Квинн и что хочет делать. У нее не работали чувства, которые всегда работали, когда приходилось сталкиваться с Фабрей. У нее другое. — Что здесь происходит? Конечно. Иди к черту. Она не станет учить испанский. Рейчел выдыхает себе в плечо, отворачиваясь, пытаясь оставаться призраком, воздухом, частью пианино. Пытаясь просто существовать некоторые минуты здесь, пока страшные черные сундуки снова не покроются пылью. — Вы все мне врете, — в последний раз шипит Финн и улетает из хоровой, как недавно Мерседес. Он прошел мимо Шустера, не позволив его глазам остановить его. Сэм стоит на месте. Даже если хотел, не сдвинулся бы. У Квинн есть время подумать и она быстро соображает, что должна бежать за своим парнем. И она бежит. Репетиция разваливается, как обычно, оставляя под развалинами нетронутую Рейчел, потому что она видела, куда рушатся строения, научилась видеть, научилась следить за своими ошибками. Их трое. И наверняка в кабинет зайдут те, кто не принял участия в шоу: Сантана, Пак, Тина… Но пока, Сэм уходит и Рейчел понимает, что не может остаться одна. Конечно, здесь Уилл. Но она останется одна. Школа для нас слишком маленькая, до невозможности тесная. Для всех нас, мы все тут мечемся, как мухи и задыхаемся, бьемся друг о друга. Стены слишком близки, стены слишком тонкие, чтобы чувствовать себя в безопасности. В хоровой она чувствует одиночество. С каких пор? Когда здесь никого нет, кажется, что помещение переполнено. Воздух сухой и теплый. Она всегда лишняя, когда видит его. Ненужная, ее откидывает в сторону с огромной неизмеримой силой, которую она сама создает. Рейчел уходит через другую дверь прежде, чем Сэм вообще приближается к проему. Нет-нет, к черту. Не надо. Нахрен это. Это отстой, как говорит Финн. Вы ему врете. Хадсон прав, они все отстой. Ты сама, Рейчел, отстой. Ты врешь. Он старался не врать, хотя, где-то далеко, в задней части мозга понимал, что старания ухудшают ситуацию. Старания подозрительны сами по себе и превращаются в новое вранье, в одну длинную колючую проволку, которая рано или поздно уколит. Одного из них. Нас ничего не берет. И он даже ради приличия не кричит вслед Сэму «Эй!», пытаясь оставить хоть несколько учеников на репетиции. Сейчас, со своей педагогической помощью он никому не нужен. И он опускает руки, опускает взгляд на газету. Конечно. Можно и не гадать. Он с любопытством подходит к стулу, к уже помятой газете и читает первый заголовок на первой странице. Компьютерный кружок, чирлидирши, выпускной, выборы, что-то о Квинн и Сэме… Он перелистывает, без какой-либо симпатии к написанному. Медленно идет к своему офису, не отрывая глаз. Конечно. Он привык, что в этих газетах сплетни, которыми кормятся ученики. Учителя обходят их мимо. Конечно, не Сью. …их точно ждет успех. Он готов на любую крайность ради победы. Он автоматически застывает в проходе: буквы не дают ему пройти, создавая прозрачную кирпичную стену перед носом. Он дальше не читает. Бросает газету в мусор. В столовой все тихо, как и предполагал. С ребятами, которые появились на репетиции, они еще раз прогнали фанк-номер и разошлись раньше времени. Здесь тихо. Один учитель в углу пил кофе с газетой и Уилл не понял, почему так долго смотрел на эту развернутую газету. New York Times его не интересует. Он пришел за кофе. — Что не так с этими школьными газетами? — Уилл разворачивается на голос Холли. Она шла прямо к нему, в одной руке держа эту… эту бесполезную вещь. Уилл выглядел так, словно сам напечатал эти газеты и осторожно отвернулся, чтобы взять стаканчик. — Одни сплетни. И еще называется «Чистильщик». Типа, он чистит. За всеми. Холли подошла слишком близко и Шустер взглянул на нее, кивнул мол «и не говори», упорно дожидаясь кофе. Как интересно смотреть на этот пустой пластмассовый стаканчик. — По моему, газеты только еще больше мусорят, — выдыхает женщина, облокотившись на стенку. — Тебе не кажется? Да что она докопалась. Придется Уиллу подобрать слова. Ему так лень. — Чего только дети не напишут, — вскидывает брови наверх, усмехается, уделяя Холли одну секунду своего времени, так как кофе несомненно увлекательнее и берет горячий стаканчик. Холли несколько раз кивает. Она не хотела кофе. Уилл почти разворачивается, чтобы оценить обстановку. Да он знает, что никого нет: кого он обманывает? — Во всяком случае, — начинает Холли, когда на самом деле, продолжает. Шустер невинно обращает на нее внимание и подносит кофе к губам. — Что у тебя с Рейчел Берри? Он давится и выплевывает кофе в стаканчик. Наверно, потому что кофе обжег губы. — Прости? — Ну, я видела все эти странные намеки Сью в газете, — он глотает непонятно что в ожидании. Холли закатывает глаза, смеется, — на самом деле я не такая умная, я видела фотки в интернете, — Холли отводит от губ свой длинный стакан и смотрит вперед. Откуда она взяла напиток? — и подумала, вау, у вас в хоре должно быть совсем все плохо. Настолько, что ему пришлось целовать Рейчел? С хором все в порядке — с ним что-то не так. Уилл почти уходит. В последнее время, почти — это все, что у него получается. Уилл не мог попросить ее заткнуться и внести Холли в черный список, потому что она не нападала. Она не осуждала! Она не пыталась его унизить, она просто была Холли Холлидей. — Не надо. — Но меня раздирает любопытство, Уилл. Если что-то происходит, я не осуждаю. Однажды в Детроите я замутила с парнем. Он был сексуален и я подумала, почему нет? Но из школы меня выгнали не за это. Я притащила лошадь на урок. Ну, одолжила. — Ничего, — обрезает Уилл, громче чем предполагалось, прежде чем Холли заведет разговор в далекие дали. Он знает, что в эти дали ему самому не надо, не надо было, а другим тем более. Смотреть ей в глаза и пытаться телепатически объяснить ей, что нельзя говорить о таких вещах — кажется хорошей идеей. — Ничего не происходит, — уже тише, только губами, только поймите уже. Холли умела различать юмор и серьезные вещи, и внезапно, она перестает строить рожи и улыбаться. Она замолкает, ведь ничего не происходит. Ладно? Ладно. Ему жаль, что он заткнул свою подругу. Он отдалил ее от себя. Ах, если бы он не всеми так разбрасывался. Если бы можно было переводить стрелки, не сломав механизм. Он знает. Пока не видно, но он знает, он сбежит и от нее, пока на очереди не окажется он сам. Мудак. Он все равно не почувствовал вкуса на языке, не от чего уже не чувствует, ничего, блять, не чувствует. Он привык к своему ничегоникогданечувствую, он живет этим, он молча просыпается, непонятно зачем добавляя сахар во все напитки, непонятно зачем включая радио по дороге, которое он не слушал, а наслаждался тишиной в мыслях. Как долго он воспитывал эту тишину. Сочинял тесты по испанскому, думая не про испанский. Его черно-белое затянулось, превратившись в серое и только сейчас ему только сейчас вдруг стало тошно от происходящего. Он выдохнул, оставив кофе у кофеварки и не спеша покинул столовую. Холли смотрела на него, теперь злясь на себя. От досады мотнула головой, потому что не хотела терять Уилла Шустера. Не таким образом. Ничего страшного, он уже потерян. *** Она начала бояться испанского. Она не избегала его, нет, и у нее не было панических атак при виде плаката кружка испанского языка… она относилась к нему снисходительно, когда однажды, она относилась к нему… никак. Плевать. Все равно. Еще одна хорошая оценка, еще один тест, у Рейчел есть способность быстро учить и запоминать. Жизнь над ней издевается. Дико угарает за спиной, потому что сейчас Рейчел не может сосредоточиться. Она начала делать вещи, которые никогда не делала. С осторожностью читать слова, которые не знает и смотреть их перевод. Словно любое слово могло уколоть, укусить, ударить. Каждое слово кричало о другом, другом значении и то, что она пишет не обычные предложения. Ей так кажется. Ей неудобно сидеть на этом диване, возможно, в нем дело. Испанский был проще, но это не значит, что она его плохо знает. Она неплохо его знала, и ее на секунду выбесил этот факт. Она всегда учила испанский, как любой другой предмет, а сейчас, прилагает к учебе усилия. Он по непонятным причинами выделяется, светится красным. Даже бордовым. Рейчел словно произносит «ладно» себе под нос и решается учить испанский последним. Так вышло, просто другие предметы важнее и сложнее… казалось, что сложнее не он. Или мысли ее съедят за ночь. Чувство вины. Она привыкла к чувству вины. Забавно. Рейчел сделала тест за двадцать минут и если честно, лучше бы она была одним из тех неудачников в первых рядах, которые не учили и у которых нет возможности списать. Поэтому они просидят весь урок, притворяясь, что пытаются сделать хоть что-то. Рейчел хороша в притворстве, но не в рамках этого кабинета. Она не могла сидеть следующие двадцать минут пялясь в учителя. Она единственная закончила и она чувствует, как на нее давит горячий воздух. Ей надо уйти. Не дай Бог он еще заметит ее и скажет выйти. Конечно же, он ничего ей не скажет. Она ему тоже. Она пытается не греметь, задвигая за собой стул. Но ее дыхание громче любого стула. Она выглядела слишком наигранно, слишком искусственно и фальшиво. Она бросает листок аккуратно, словно больше никогда не хочет иметь с ним дела. — Рейчел, — говорит голос в ее голове и Рейчел останавливается, как бы случайно оборачиваясь, словно мы просто знакомые, словно причин вести себя неестественно нет. — Останься. Шустер поднимает взгляд со своих бумаг. Смотрит на тест. Ведет дальше, к ее юбке. Ему этого достаточно, чтобы ничего не говорить. Дверь за ней закрывается. Мы стали слишком жестокие. И быстрый тест к лучшему, потому что Рейчел нужно приготовить приборы для химии, по которой сегодня, неудивительно, тоже тест в виде эксперимента. Последний месяц. Последний год. Старшие классы заваливают контрольными, но Рейчел уделяла этому минимум времени и нервов. Химия проходит. У шкафчиков она не видит Финна. День проходит на автомате. Тело Рейчел будто само скользило по коридорам, а разум временно мертв. Если бы ее попросили описать сегодняшний день, она бы не вспомнила. До четырех часов. Ученики вываливаются на улицу после звонка, а хористы перебираются в актовым зал. Рейчел приходит первая и переодевается в зеленую кофту, бриджи, дурацкую кепку и кроссовки, чтобы выступить в батле с Вокальным Адреналином. Ей важно это выступление. У нее, как и у всех, чесались кулаки. Девушке понравилось ее одиночество в актовом зале, но не успела она прокрутить свои слова в голове, как в зал ворвалась Квинн с Куртом. Мило беседовали. Сэм шел один. Сантана, Брит, Пак, остальные. И в число остальных не вошел Финн. Рейчел долго смотрела на открытые двери и часы по середине. Взгляд сам тикал как длинная стрелка, но Финн не появился, и Рейчел впервые в жизни не стала проводить мысленный анализ. Просто вздохнула. — Кто первый? — говорит главный лысый парень, набравшись откуда-то смелости с последнего раза. Он был похож на инопланетянина с такой головой. Два Брюса Уиллиса встречаются лицом к лицу и в этот раз, не будут бить друг другу морды. — Орел или решка? — выходит Пак из толпы Новых Направлений и идет к кучке отбросов, подбрасывая в руке монету. Голова главного дергается в сторону ребят и послушав их шептания несколько секунд, он вновь выпрямляет спину и натягивает довольную ухмылку. — Решка. Пака это не смущает. Он будто такой ответ и ждал. Подойдя на безопасное растояние, он подкидывает монету и она падает на тыльную сторону ладони Пака. — Черт, — проворчал он про себя. — Приготовьте подушки, мальчики и девочки. Мы. Будем. Спать. Пак им улыбается и махает своему хору рукой. Give up the funk Вокальный Адреналин не то что не спали на сидениях, они внимательно и ненавистно смотрели, переговариваясь между собой. Рейчел это подняло настроение. По моему, ее существование по прежнему происходит на автомате. Gangnam style Что не является фанком, но, видимо, хористы из Кармел даже не ознакомились с жанром, что делает МакКинли автоматическим победителем. Даже учителей не надо. Но хорошего исполнения и хореографии им не занимать. А еще Тина была оскорблена их корейским произношением. — У них жуткий акцент, — мотает головой Рейчел, скрещивая руки на груди. Минуты назад с ней стояли еще пару человек, но сейчас, когда Рейчел повернулась, она увидела Курта, смотрящего на выступление за кулисами вместе с ней. — Будто у тебя бы его не было, — усмехается Курт и Рейчел закатывает глаза. — Я бы закончила курсы корейского языка в Огайо, проучилась в Корее минимум год, затем спела сто песен на корейском и только тогда бы вернулась на сцену с иностранной песней, — как-то раздраженно отвечает девушка, будто это настолько очевидно, что Курту и комментировать запрещено. В голове она промотала каждую фазу ее изучения языка и восприняла это слишком серьезно. Он снова улыбается вдаль, а Рейчел не видит. Они смотрят на них в тишине. В своей тишине, в своем привычном и комфортном молчании, которое затянулось. Уже как на неделю. Молчание дает время подумать о причинах молчания, так что, лучше бы им говорить. Комфортное молчание так переоценено. — Та песня на испанском, — растягивает мысли Курт, не видя конкретного окончания предложения. Говорит слишком искренне, слишком по-доброму, без скрытых колющих намеков, и Рейчел сразу замолкает дыхание, превращаясь в неживое, в пластик, ее выученный рефлекс. Задрал ее этот испанский, — была неплохой, — как Рейчел может ему ответить? Она на него смотрит, понимая, как же бессмысленно выглядит стена между ними. Рейчел делает что-то на подобии вздоха, пожимая плечами. Она казалась такой легкой и не разрушенной. — Мой голос подходил не всем нотам, — тихо, но решительно произносит она. — Нет. Мне понравилось, — а Курт был уверен в своем мнении, заглядевшись мимо и выше Рейчел Берри, восстанавливая объективную картину ее выступления. Будто он действительно вспоминал ее очередную песню, не оценивая ничего, кроме голоса. Ты не оценивал ничего больше, Курт? Порой ничего заслуживает внимания, нам ли не знать. Больше оценивать нечего, потому кроме в песне важен только голос, правда? О смысле говорить не принято. Рейчел не улыбается его комплименту и это была ее крайность. Ее пение нравится людям, а ей все равно. Может, потому что Курту понравилось не пение. Рейчел закрывает глаза, некоторое время игнорируя вибрирующий телефон в кармане. Один короткий звук. Это сообщение. Лишь бы Курт молчал. Ей кажется, она слетит со скалы еще раз. Курт знает, что ничего больше не скажет, а Рейчел достает розовый телефон-раскладушку и видит имейл, который обозначен синеньким в белом высветившемся окне. Вдох-выдох, читай еще раз, Рейч. Прочти еще раз имя. От Уилла Шустера. Его имя. Она не реагирует. Реакции на мистера Шу у нее не работали, потому что подобного в принципе не могло случится. Он сам дал ей знать. А имейл не простое сообщение. Скорее всего, связано со школой. Конечно со школой. Их больше ничего не связывает. «Ты могла сделать тест лучше» Реагирует; реакции в организме отражаются на лице Рейчел и она не может не удивиться, не может не разозлиться на него, на его гордость и демонстрацию учительских полномочий. Она представляет взгляд, которым смотрит на него, и которым он смотрит на нее. Все еще выглядит неправильно. Он же специально, да? Он же мстит. Рейчел повернулась спиной к нему, он поворачивается спиной к ней. Он мстит так, что только Рейчел могла знать, что он мстит. Потому что тест она сделала идеально. Она клянется, что сделала каждое задание. Пусть спорит с ней. Пусть блеснет своим знанием испанского, она его уделает. Она не думает и делает, верит чувствам. Чаша переполнена. Она бежит прочь из зала. Взгляд прямой. Уверенный. Настроенный на драку. Только Рейчел забыла, забыла, что быть уверенной в себе не достаточно, уже не достаточно. Тебя самой, Рейчел, недостаточно, потому что слишком много. Исчезни. Обязательно исчезнет. Спрячу голову в облака И может тогда И может тогда. Можно подумать, она знала, что делала. Можно было посмотреть на нее и увидеть уверенную, стойкую, раздраженную Рейчел Берри, и множество ручных звездочек рядом, которые добавляли решительности. Напоминали не сворачивать с асфальтированной дороги, не переводить стрелки. Напоминали, зачем ей все это. Все это ей не надо. Зачем ей конкретно это. Но пока она бурей неслась по коридору, искры отлетали, улетали. Оставляя. Давая знать, что если она и пойдет к нему, то одна. Ты же так уверена сейчас: только сейчас так и уверена. А взгляд то и дело спотыкается, падает, разбивает прямоту, как стеклянную вазу и времени на сборку нет. У нее нет времени приводить себя в порядок. Рейчел понимает, что вслед за взглядом сбилось и дыхание, но идет дальше, теряя четкую мысль. Спрячу голову в облака И может тогда И может тогда. И даже тогда я не птица, а бабочка. Понимает еще кое-что: ты обратишься к нему и он обратит внимание на тебя. Она хочет его внимание? Так ведь делают культурные люди с обычными человеческими качествами. Непривычно. В вас нет ничего человеческого. Потому что мы начали говорить, когда оставались одни. Когда некем прикрыться, оправдаться, когда мы не демонстративно молчим, а молчим друг для друга. Когда тошнит даже здесь, в присутствии. Когда, с тех пор, как все изменилось — ничего не изменилось. Еще вчера, мы были проще. Вчера, как обычно. Последнее время, как обычно — плохо, а сейчас — намного хуже. Еще бы он не был в кабинете испанского! Уткнувшись в его горячо-любимые тесты, чиркая ручкой по каждой бесполезной бумажке. Кто как не он останется после уроков. Дома его ждет только он сам, а он не ждет этой встречи. Такой обычный, что невольно задумаешься: его ли я хочу ударить? Его, уже который день. — Вы не имеете права так поступать, — влетает Рейчел в кабинет, до побеления сжимая руки в кулаки. Мы теперь окончательно сломались. Окончательно не мы. Мы превращаемся не в нас. Рейчел сейчас так все равно, что она не боится. Ты думала, что скажешь дальше? Плюнуть ему в лицо факты казалось проще минуту назад. Пока эти факты не оказались и ее фактами. Пока он не посмотрел на нее, как на обычную. Она обычная. Очередная. Каждая вторая в МакКинли женского пола и он Рейчел больше не выделяет, не вытаскивает за руку из толпы, называя по имени. Она добилась его взгляда самым честным способом, просто сказав смотри на меня. Это как опаздывать, входить в кабинет последней, лишь бы разделить секунды одиночества с ним. Миллисекунды, когда тебе придется посмотреть на вошедшего, и ты посмотришь, увидев меня, не придашь этому значения. Я тоже не придам. И оба, не придав этому значения, мы не сможем стереть пустоту из головы. Пустота не стирается, она заполняется. А заполняем мы ее разной дрянью. Она не пыталась избегать Шустера, так она думала. Она была уверена, что ее плечи расправлены и подбородок приподнят. И шла она сюда, включив пятую скорость, включив высокий голос для споров, но твою, твою мать… Граната брошена и Рейчел не подумала, что масштабы взрыва заденут и ее. Ей дали пинок в живот и она не может сказать ни слова, ни может вдохнуть ни одну правильную мысль с которой пришла сюда. Он бы посмотрел иначе, если бы знал заранее. Уилл на нее смотрит вопросительно, в ожидании какой-нибудь птицы, которая принесет ему письмо с объяснением происходящего, потому что Рейчел просто спустила на него лавину. Уже прогресс. Уже не смотрит мимо. Уже ничего конкретного. Наши проблемы никогда не были конкретными. Видимо мы умудрились сломать каждую деталь, которая не связанна с нами, тем самым связывая. Она словно ждала чего-то. Нагло ждала от него, не объяснив причину своей раздраженности. Она смотрела на меня этим своим взглядом, не таким как раньше. Твердо, но никак не решительно, и вообще, она не хотела смотреть. Но то ли я смотрел на нее часто, то ли она правда не сводила взгляд. Проблема в том, что Рейчел ничего и не ждала, как и я ничего не ждал. Мы стоим здесь, ничего от друг друга уже не желая. — Вы не можете специально заваливать меня по Вашему предмету, — тише, спокойнее, это говорит не Рейчел. Ее бьет и она падает еще раз. Ключевое слово: специально. Оно говорит о всем, чем вы перестали быть… разве не рискованно? Я поцеловала тебя, но не делай невинное лицо, будто ты не ответил. Уилл не изменил взгляд. Он все еще сидит за столом, держа ручку в правой руке. — Заваливать? — он говорит с ней. Оказывается, они умели разговаривать. Заваливать? Это слово ты решил подчеркнуть? Поинтересоваться, зачем Рейчел сказала «специально» для него нарушение закона? — Мне все равно, что Вы думаете. Я сделала тест без ошибки, — мы смотрим, смотрим, и все не так. Мы так плохо смотрим. И говорим тоже плохо. Мы выглядели иначе, когда смотрели друг на друга. Он удивляется чуть больше, бросив короткий взгляд на тесты перед ним. Возможно, виноваты тесты, но не он. — Рейчел. — Мистер Шустер. Издеваются. Он посмотрел на нее слишком резко, наверно, пытаясь мысленно очистить ее губы от его имени. О, Боже, никогда больше не произноси это имя. У тебя не получается. — Я еще не дошел до твоего теста. Побудь дурой, Рейчел. Постой перед ним, как влюбленная Сьюзи Пеппер, которая ищет любую идиотскую причину, чтобы побыть с Шустером наедине. Но они оба знают, что они переросли влюбленности, горшки с цветами и Элтона Джона. — Мне пришел имейл, — девушка не теряет надежду и свою позицию до последнего. Нет-нет, ни перед кем и тем более не с ним. С ним она разобьется в лепешку, лишь бы быть казаться устойчивее. Шустер медленно закрывает глаза, отворачиваясь и закрывая ручку. — Это Джейкоб. Скорее всего, — на выдохе. Нет-нет-нет, ты не посмеешь упрощать ситуацию. Это не Джейкоб, это ты. Сейчас, это ты, дело в тебе, признайся хоть раз. Она ловит себя на мысли, что хочет говорить с ним и душит эту мысль. — Он зашел на аккаунты учителей, чтобы найти тесты и отправить их кому-то, — он объясняется чересчур по-учительски и Рейчел понимает, что не слушает, а тупо смотрит. Смотрит, отказываясь верить его глазам, которые были сосредоточенны на посторонней точке; его рукам на столе, помогающим ему в объяснении, — он весь день посылает сообщения от наших имен. От наших. Как слабо, Шустер. Какое детское и трусливое оправдание, пусть это и является правдой. Ты преувеличил правду. Рейчел не до конца выдыхает. Так не хочется верить, что она размазала свою гордость по полу лишь для того, чтобы позволить ему это сделать еще раз. Так хочется спросить: что ты делаешь? Не Вы. Ты. Зачем мы только обмениваемся культурными предложениями, если все равно одни. Мы изображаем естественность в этой серой комнате, как пелось в одной песне. Ты знаешь. Ты слушал. Отвратительно. Рейчел теряется в пространстве, в бескрайности своего ума и задается вопросом: всегда ли они будут сдерживать тошноту внутри при обыденном разговоре? Всегда ли сдерживали? Всегда ли, Рейчел, кололо в животе или ты только сейчас перестала игнорировать. — Он сейчас у психолога. Кому он пытался размыть факты? Они оба знают, что речь о мисс Пиллсбери, но Уилл не хочет никого называть по именам, потому что только что назвал ее. Рейчел рвет, она рвется, рвется, сломя голову к нему и выглядит жалко. — Почему он написал об испанском? — быстро проговаривает Рейчел, потому что ей происходящего так мало. Ей плевать, почему он написал, потому что он сделал это ненарочно. Очевидно же. Он хотел уколоть чем-нибудь девушку, которая не дает. Рейчел просто хочет услышать от него.Ответь не то, и я клянусь, мы закончим это сейчас. — Он мог написать о чем угодно, — говорит с осуждением, с искренним непониманием, тоном, говорящим какого хера ты до меня докапываешься? Недавно, мы стали не чем-то случайным и обычным. И у Рейчел нет времени даже посмотреть. Его что-то убило сегодня. Что-то так сильно ударило, что пытками из него ничего не выманишь. Он позволил бы избить себя до смерти, потому что они с Рейчел до смеха далеки: Рейчел ждет последней капли, чтобы вылить воду на поверхность. Уилл ждет последней капли, чтобы найти еще один стакан. И еще один. И держаться до последнего, а когда последнее придет, он утопит не только себя. — Уилл. И Уилл клянется: он возненавидел Эмму за то, что она зовет его по имени. Будто Рейчел не знает. Будто она знает и должна знать только его фамилию. Он переводит взгляд с Рейчел на дверной проем и Рейчел закрывает глаза, понимая, как сильно вселенная их недолюбливает и желает им смерти. — Там Джейкоб… — Я сейчас, — он ей кивает. Говорит невыносимо тихо и Рейчел ненавидит его сейчас. За его ятакойжекакобычно. За то, что он заставлял ее думать, что она одна сходит с ума. И Рейчел так думает. Ожидание этих двоих давит на Рейчел. Взгляд Эммы наверняка любопытно рассматривает спину девушки. Она знает, что Шустер смотрит, выгоняя ее отсюда. Рейчел уже не смотрит, она чувствует его: всегда, как холод в районе груди. Она с серьезным лицом разворачивается, не позволяя себя раздавить с двух сторон. Его игра заразительна, правда? И не дожидается его прощальной мягкой улыбки, потому что она бы была натянутой. После таких улыбок, у Рейчел самой начинают болеть губы. Только представить, сколько труда он вкладывает в его культурное поведение! Она уходит быстро, остатки улыбки подарив Эмме. Та чуть отодвигается, позволяя пройти. Уилл закрывает приоткрытый рот и возвращает взгляд к тестам, которые уже не мог читать. Не читается. Нет смысла. Эмма молчала пару секунд, прежде чем начала говорить о спортсменах и то, как им не хватает футбольной стипендии. Как Джейкоб — их идеальная мишень, а невнимательность библиотекарши только сыграет им на руку, когда он спокойно просидит за компьютером все уроки. Она говорит, говорит, говорит, а он не смотрит. Он пытался, но он посмотрел на пустой дверной проем.