Can't you see I'm tipping over the edge of a bed
Tired and ridiculous
Slipping up on every step I tread
2008 год
— Соберись, Майлз! Ты уже третий раз за репу сбиваешься.
Джо не зря сокрушался: фронтмен Мошенников сегодня действительно умудрился за час превысить все возможные лимиты допустимой лажи — то вступил рано, то аккорд не тот, теперь вообще слова забыл. И это все на песнях, которые сам же и придумал.
— Да что за хрень с тобой, дружище? Ты какой-то сам не свой, — Грег обеспокоенно взглянул на него из-за барабанной установки.
Майлзу оставалось лишь раздраженно вздохнуть и сцепить зубы, чтоб не сказать что-то едкое. «Это я сам не свой? Ну да, конечно».
— Простите. Давайте ещё раз с бриджа.
Одногруппники переглянулись между собой, но никто больше не произнес ни слова, а через несколько секунд раздался знакомый звук бьющихся друг о друга барабанных палочек: раз, два, три, четыре.
Последнее время атмосфера на репетициях была довольно гнетущая: музыканты почти не разговаривали, куда-то пропали привычные шуточки и дружеские подколы, а с ними почему-то исчезало и творческое согласие. Раньше как только Майлзу в голову приходила новая идея для песни, он всегда знал к кому обращаться. Теперь же, проснувшись очередным дождливым лондонским утром со срочным вопросом в голове, он как никогда яснее осознавал, что таких людей у него больше нет. И не потому, что они куда-то делись или пошлют его куда подальше, а потому, что больше не хотелось. И дело было не только в Джо и Греге. Точнее в первую очередь дело было не в них.
Да, как это ни предсказуемо, как и все неприятности в его жизни, эта началась с Алекса. Ведь именно к Тёрнеру Майлз бы побежал ни свет ни заря чтоб просто посоветоваться насчет того, какие слова лучше было бы срифмовать в припеве. А теперь… А теперь Кейн предпочитает ему даже не звонить без надобности, лучше поберечь нервы. Может поэтому с рифмой в его новом альбоме как-то не всегда складывалось.
Алекс — вот кто последнее время действительно сам не свой. Он постоянно был чем-то недоволен, обливал всех трехэтажными ругательствами по поводу и без, пил больше обычного, а в его глазах завелась доселе незнакомая для них пустота, которая была ему совершенно не к лицу. На концерте в Лидсе, когда парень из толпы прокричал что-то, Алекс прекратил петь и ответил ему прямо в микрофон: «Заткнись, обмудок». Хотя, как выяснилось, он даже не понял, что именно тот сказал. На другом выступлении Тёрнер вышел на сцену под хорошим градусом, и Майлзу оставалось лишь молиться, чтоб толпа не заметила его подкашивающиеся ноги. Алекс все чаще пропадал со своей недозвездной подружкой на весьма сомнительных мероприятиях, после чего их фото моментально облетали как интернет, так и печатные издания, и на каждой из них на фоне длинноногой красавицы Алексы Тёрнер выглядел как вырытый ей непонятно из какой канавы бомж или, в лучшем случае, младший брат-наркоман, которого она из жалости повела на тусовку, где он сможет достать очередную дозу за счет сестрицы. А каждый раз, когда Кейн пытался поговорить с другом заканчивался лишь ссорой и фразой из разряда «Не тебе меня жизни учить».
— Алекс, где ты?
— Я дома, где ещё я могу быть?
— Черт, Ал, какого ты ещё дома? У нас репетиция через 5 минут.
— Знаешь что? Иди ты со своей репетицией, раньше нужно было предупреждать.
— Мы как бы вчера договаривались.
— Нет, не договаривались.
— Я тебя спрашивал, сможешь ли ты.
— И что я ответил?
— Бля, я что, должен конкретно помнить? Ты кивнул.
— Я думал ты достаточно меня знаешь чтоб понять, что если я кивнул, это еще не значит, что я тебя слушал до этого. Я вот этого вообще не помню.
— Послушай, приходи сейчас, тебе ехать не долго, мы подождем.
— Да пошел ты знаешь куда? Говорю же, сам виноват, что не предупредил меня. Тем более что мне репетировать? Я свои партии знаю, без меня справитесь.
— Не делай меня крайним.
— Ещё раз говорю: отъебись.
Примерно такими стали почти все их диалоги. Разница была лишь в том, что некоторые такими были изначально, а другие скатывались в бессмысленную ругань спустя какое-то время. Но так или иначе, заканчивалось в большинстве случаев все одинаково паршиво.
Майлз скучал по прежнему Алексу: он скучал по веселому мальчишке, который совершенно не умел шутить, но улыбался так, что моментально становилось теплее на душе, скучал по дерзкому, но все ещё наивному юноше, который хотел вместе с ним перевернуть мир (ну или хотя бы Англию), по талантливому музыканту, который всегда умеет подобрать правильные слова и ноты, от которых каждый раз щемило сердце, по коварному Змею-искусителю, который снова и снова это самое сердце разбивал, и даже по задумчивому молодому человеку, который может часами перебирать струны на своей гитаре не замечая ничего вокруг. Но больше всего он скучал по другу. По другу, с которым можно было говорить часами о всякой ерунде или о чём-то невероятно важном, и в любом случае быть самим собой. При Алексе ему не нужны были маски, не нужно было осторожничать и подбирать выражения. Оказалось Майлз зря позволил себе к этому всему привыкнуть. Последнее время все более настойчиво в голову стучала паршивая мысль, что тот Алекс медленно разваливается по кусочкам, растворяется, словно чернила на тонущем в воде кусочке бумаги, а он ничего не может с этим поделать.
Отстраненность Тёрнера проявлялась не только в общении. Ему словно стало вовсе наплевать на их проект, на все их двенадцать оторванных когда-то от самого сердца песен, на их короткий тур, который, надо признать, Алекс и пальцем не пошевелил чтоб сделать длиннее, лишь безразлично пожал плечами в ответ на замечание продюсера о том, что он и так слишком долго отвлекался от своего «основного занятия», и что пора прекращать дурака валять. Лишь один Майлз поспорил, что просто «валяния дурака» не принесли бы такого успеха, а Алекс лишь посмотрел на него немного сочувственно, после чего отвернулся к стене.
— Почему ты ничего не сказал? — гневно обратился к нему Кейн, только они вышли из кабинета, намеренно преграждая ему дорогу. Тот остановился.
— Он прав. Нельзя топтаться на месте. Выпустили альбом, круто. Но он скорее для нас, чем для большой сцены. Теперь нам обоим стоит подумать о новом материале, — слегка раздраженно ответил он.
— Но… — хотел было возразить Майлз, однако увидев непривычный прищуренный взгляд бросил эту затею. — Ладно, хрен с тобой. До ноября так до ноября.
Спорить было бесполезно. Как ни неприятно было это признавать, но в этом случае его мнение теперь совершенно ничего не значило.
Позже Майлз даже порадуется такому решению: тур вопреки ожиданиям тянулся мучительно долго, а время в компании Алекса стало не то чтоб тяготить, однако больше не было легким и комфортным, и Кейн порой сам ловил себя на мысли, что возможно предпочел бы провести его в другом месте.
— Да ёб твою налево, Кейн! — сквозь дымку навязчивых мыслей снова прокрался крайне недовольный голос Джо, возвращая фронтмена Мошенников на Землю. — Сколько, блять, можно?
Майлз изобразил виноватую гримасу.
— Окей, давайте тогда закругляться, вижу вы оба не в духе, — заметил Грег, продолжая нервно постукивать палочкой по хету.
— А смысл? Кое-кто все равно свои партии нормально не доучил, — буркнул Джо.
— Тебе легко говорить, у тебя струн на две меньше! — попытался отшутиться Майлз, хотя сам же скривился от такой жалкой попытки.
— Вот только не надо тупых шуточек про басистов! — теперь уже одногруппник почти плевался от злости.
— Эй, ребят, вы чего? — почуяв неладное попытался привлечь к себе внимание Грег, однако видимо за массивной установкой было плохо видно, и никто не обратил на него внимания.
— Дело ведь вообще не в том, что ты сегодня не готов, или завтра, или послезавтра. Дело в том, что тебе просто насрать на то, что мы делаем! Я понимаю, Rascalize никогда и близко не сравниться с успехом The Age of the Understatement, черт, да я тоже это признаю, и будь я на твоем месте я б тоже башку задирал выше крыши и носом вертел, но ты сам хотел записать этот альбом. Ты нас позвал, помнишь? Мы тебя насильно тут не держим, можешь валить, если тебя больше от этого не прет. А если все же хочешь довести дело до конца, то мог бы хотя бы сделать вид, что тебе не все равно.
Басист смотрел не отводя взгляд, в котором читались плохо скрываемые раздражение и обида, и Кейн понял, что тот был прав. Прав во всем, и Майлзу было чертовски стыдно за это, он чувствовал себя предателем перед людьми, которые поверили ему. Однако самая большая беда заключалась в том, что как и в случае с Алексом он ничего не мог поделать. Не мог заставить себя чувствовать по-другому. Не мог забыть того порыва чистого, невымученного вдохновения, которое он оставил вместе с окончанием записи альбома Марионеток.
Поэтому он не нашел, что сказать, кроме тихого:
— Ты прав, дружище.
Джо неодобрительно покачал головой, но уже мягче добавил:
— Разберись со своим дерьмом, Кейн.
И даже пытавшийся ранее не усугублять ситуацию Грег согласно кивнул.
Выйдя на улицу парни остановились, и Майлз предложил им по примирительной сигарете-самокрутке, на что те согласились, и какое-то время они втроем постояли в тишине, глядя, как напряжение постепенно улетучивается вместе с облачками дыма.
«Разберись со своим дерьмом, Кейн».
Майлз точно не знал, как именно он должен был это сделать, но точно знал, с чего стоит начать. Прощаясь с одногруппниками в Лондонском метро, он сел в другой вагон и вышел на станции, которую старательно избегал последние недели.
Дверь Алекс открыл не сразу. Майлзу пришлось несколько раз с силой надавить на не вовремя начавшую заедать кнопку звонка, прежде чем тот появился на пороге.
— Ма? Что ты тут делаешь? — устало произнес он, впрочем, кажется, нисколько не удивившись неожиданному визиту.
— Просто хотел убедиться, что ты еще не зачах до смерти. Тут как-то прохладно. Я зайду? Или это меня ожидает такая участь на твоем пороге?
Тёрнер приглашающе махнул рукой. Выглядел он, мягко говоря, неважно: отросшие волосы он, по всей видимости, не мыл уже добрую неделю, заспанное лицо отекло и побледнело настолько, что цветом мало отличалось от его первого стратокастера, а домашние растянутые штаны, которые были единственным надетым на него предметом гардероба, едва удерживались на еще более костлявых чем обычно бёдрах. Впрочем, поразило Майлза вовсе не это.
Только миновав порог квартиры, он услышал непривычные для этого места звуки из ревущих колонок. Эти довольно тяжелые гипнотические риффы отцов металла сложно было с чем-то спутать.
— Black Sabbath? — удивленно вскинул бровь Кейн.
Алекс подобрал с пола валявшуюся там футболку и быстро натянул её на себя.
— Да, а что? Я их очень люблю.
— Впервые от тебя слышу, — усмехнулся Майлз, падая на диван. — И с каких это пор?
Тёрнер задумчиво прикусил губу, будто и вправду что-то высчитывая.
— С прошлой недели.
— Ох, да ты, я погляжу, старый фанат!
— Ты не понимаешь! — развел руками Алекс, начав судорожно пытаться подобрать слова. Затем, словно придумав что-то, подбежал к проигрывателю и стал нажимать на кнопки, ища нужную композицию. — Вот, послушай!
Оззи Осборн из колонок начал уверенно петь:
All day long I think of things but nothing seems to satisfy
Think I’ll lose my mind if I don’t find something to pacify *
— Надеюсь, ты копнул поглубже. Знаешь, у них есть и другие песни, кроме Paranoid, — поддел друга Майлз, однако тот лишь цыкнул на него.
— Не в этом дело. Черт, эта песня описывает именно то, что я сейчас ощущаю. Мне нужно что-то новое, Ма, понимаешь? Что-то совсем другое. Только вот я совершенно не представляю, что именно. Но это… — он сел на диван рядом с гостем и скривился, словно от боли. — Продюсер хочет, чтоб я показал ему материал для нового альбома к концу года. А у меня ничего нет. Ни единой гребаной строчки, ни одного риффа.
Кейн хотел было сказать что-то утешающее, однако тот продолжил:
— А теперь я услышал их и понял, что мне нужно что-то такое: тяжелое, вдумчивое, размытое. Я не могу больше писать о том, о чем писал раньше, Ма, мне теперь плевать на ночную жизнь Шеффилда и на «старших мальчиков и украденных возлюбленных», ** — вдруг Алекс засмеялся, нервно, совсем не весело. — Но вот о том, чего я сейчас хочу, я писать не умею, вот в чем загвоздка!
Он как-то странно посмотрел на Кейна, слишком внимательно, словно ища в его лице какую-то подсказку. А затем неожиданно взял его за руку.
— Майлз, ты поможешь мне? — почти умоляюще произнес он.
Майлз сглотнул, сделав усилие над собой, чтоб не отвести взгляд. Он совершенно не понимал, что происходит, но глаза Алекса, его железная хватка на его запястье в сочетании с доносящейся из другого конца комнаты уже новой песней дурманили, и сейчас, помимо собственной воли, он бы согласился почти на что угодно.
— Как?
Тёрнер отпустил его руку и, подорвавшись с дивана, вышел из комнаты. Вернулся он буквально через минуту, держа в руке небольшой пакетик с двумя таблетками. Майлзу не понадобилось много времени, чтоб сложить два и два. Он в легкой панике уставился на неуверенно переминавшегося с ноги на ногу друга.
— Алекс, ты серьезно? Ты же всегда говорил, что против этого!
— Я знаю! — слегка раздраженно глянул на него тот, но тут же смягчил тон. — Но сейчас это именно то, что мне нужно.
— Ал… — Майлз поднялся с дивана и осторожно положил руки ему на плечи, стараясь привлечь внимание. — Ал, ты сам сейчас не знаешь, что тебе нужно. Ты говорил, что хочешь чего-то нового. Ну так есть же еще масса вещей, которые ты не пробовал! Почему наркотики?
Кейн понимал, что заезженная фраза «Это не выход» сейчас не то, что не поможет, а только еще больше взбесит его, поэтому нужно было срочно придумать какие-то другие аргументы. Вот только думать сейчас плохо получалось.
Вопреки ожиданиям, Алекс улыбнулся и потянул Майлза за собой обратно на диван.
— Так я и не говорю, что это единственное. Я собираюсь перепробовать все, если есть хоть малейший шанс, что это может вернуть мне хоть частичку вдохновения. Пойми, Ма, мне правда, правда это очень нужно. Но я не хочу один. А с Алексой и её друзьями это совсем не весело. Да и я никому так не доверяю, как тебе.
«Стоп, что? С Алексой и её друзьями?»
— Так ты уже пробовал? — спросил Майлз, пытаясь скрыть беспокойство в голосе. — Зачем тебе тогда снова это?
Алекс отмахнулся.
— Да нет, c ними я больше бухлом закидывался да травку курил. Это не то.
Майлз понимающе хмыкнул.
— Что это? — спросил он, желая хотя бы узнать, на что именно он подписывается.
— Кислота, разумеется, — ухмыльнулся Алекс, — этого должно хватить на несколько часов.
Увидев, что друг все еще не в восторге от этой идеи, он поспешно добавил:
— Я все равно сделаю это, с тобой или без тебя. Решай быстрее.
Кейн обреченно пожал плечами.
— Ладно, давай. Возможно мне тоже не помешает попробовать что-то новое.
Майлз знал, что ЛСД был далеко не самым опасным наркотиком, более того достаточно распространённым, да и многие учёные даже считали, что он обладает полезными свойствами, особенно в психиатрии, однако сам лично он раньше с ним не сталкивался, и когда Алекс открыл упаковку и закинул себе в рот сразу две таблетки, почему-то ему стало до усрачки страшно.
А тот лишь загадочно улыбнулся и, придвинувшись поближе, прошептал:
— Одна из них твоя. Можешь забрать.
Кейн, игнорируя все не вовремя проснувшиеся инстинкты самосохранения, почти грубо притянул его, целуя, и с каждой секундой прикосновения к чужим губам понимая, что на этот раз соскальзывает не в пучину неопределённости, а во вполне определённую пропасть, все стремительнее летя ко дну.
Поцелуй не продлился долго: Майлзу не понадобилось много времени, чтоб на ощупь отыскать одну из таблеток и, как только у него вышло её отобрать, довольно поспешно отстраниться. Алекс, который за это время успел обхватить его лицо ладонями, напоследок смущенно разгладил большими пальцами морщинки под глазами Кейна, и тому показалось, что он увидел мелькнувшее легкое разочарование в его глазах. В этот момент Майлзу стало почти стыдно за то, насколько такая нежность сильно контрастировала с тем, как он резко начал и оборвал поцелуй, однако он тут же напомнил себе, что Тёрнер умеет быть еще тем харизматичным засранцем и просто мастерски играть на его чувствах. Вот как сейчас.
Алекс сглотнул, кажется проглотив таблетку не запивая, и Кейн последовал его примеру, почувствовав даже долю облегчения от того, что передумать он уже не сможет. Рубикон вновь пересечен.
I feel I’m happy, I feel so sick
I’ve lost the best friend that I’ve ever had…***
Пару минут они просто сидели молча, практически не шевелясь, вслушиваясь в музыку. Затем Алекс не выдержал:
— Ты что-нибудь уже чувствуешь?
Майлз вздохнул.
— Нет, Ал, прошло две минуты.
Он хотел было вставить какой-то саркастичный комментарий, однако не успел даже прикинуть текст данной несостоявшейся реплики, как оказался лежащим спиной на диване с Тёрнером, триумфально восседающим на его коленях.
— Ну, тогда у нас еще полно времени до того, как мы улетим в параллельное измерение, не правда ли?
Алекс снова поцеловал его, заметно стараясь делать это показательно мягче, чем в прошлый раз, а Майлз лишь рефлекторно отвечал и стягивал с них уже смятые футболки, повинуясь видимо тем же инстинктам. Носом он втягивал приторно-кислый запах пота и дешевой выпивки, он запускал руки в сальные спутанные волосы, и почему-то сейчас это все имело значение.
Майлзу хотелось смеяться. Майлзу хотелось рыдать. Ему хотелось все сразу, но почему-то мысль об Алексе, о ТАКОМ Алексе, не вызывала прежнего благоговения.
Кейн злится на него изо всех сил, но вслух произносит лишь отрывистые ругательства. Алекс, наверное, и без действия таблеток уже летает в своей параллельной вселенной, но с виду он даже слишком сосредоточен на выцеловывании одному ему понятных строчек на чужих плечах, и вслух он едва слышно шепчет:
— Трахни меня, Майлз.
«I’m going through changes…», — доносится из динамиков.
Он оставляет в покое его плечи и резко поднимает на него взгляд, в котором внезапно читается твердая решимость. Майлз помимо воли издает странный хриплый звук, ни то удивления, ни то восторга, ни то возмущения: он сейчас сам не в силах понять. Он не может понять, почему вдруг в карих глазах плещется целый мир, а его ширинка вдруг оказывается расстёгнута. Он едва находит в себе силы схватить Алекса за руку прежде, чем что-то произойдет.
— Стой.
Тот удивленно поднял брови, однако послушался.
— Я имел в виду ну…по-настоящему.
— Да, я понял.
Тёрнер отстранился.
— Тогда почему нет? Ты же этого хотел с самого начала?
— Черт, нет, Ал. Не…так! — раздраженно выпалил Майлз, не подобрав лучшего слова, и тут же почему-то осекся.
— И что же именно сейчас "не так"?
— Да то, что ты уже бухой, растерянный и в поисках «новых ощущений», — он сделал воздушные кавычки, — а через двадцать минут нас обоих еще и кислотой накроет. Нет, Ал, когда я тебя трахну, — тут он невольно усмехнулся, — ЕСЛИ я тебя трахну, я хочу, чтоб мы оба не стали об этом жалеть и списывать на бухло и наркоту.
Алекс кивнул и облизал пересохшие губы.
— Ладно. Хуй с тобой. Тогда хотя бы отсоси мне, — он натянуто улыбнулся и добавил. — Пожалуйста.
Майлз почувствовал, что желание сопротивляться куда-то пропало, а на смену ему пришла странная покорность. Он потянулся за поцелуем, кусая эти сводящие его с ума уже несколько лет губы и, отрываясь, прорычал:
— Я тебя ненавижу.
Алекс цыкнул от боли и ответил:
— Я знаю. Давай, не медли.
Возможно это самое честное, что они говорили друг другу за все это время.
Алекс неприкрыто стонал где-то наверху, а Майлзу на коленях хотелось тряхнуть их обоих за плечи и спросить, какого черта все это происходит. Вкус чужой плоти никогда не чувствовался настолько неправильно.
Майлз помнил, что когда все закончилось, продлившись мучительно долго, Тёрнер поспешно натянул штаны и убежал в другую комнату за сигаретами, а затем он помнил лишь то, что подкинул ему накрывший его наркотик.
Он внезапно осознал вещи, которые раньше казались недостижимыми, он услышал, как звучат цвета и увидел, как выглядят звуки. Он помнил, как Алекс вернулся и сел рядом, однако снаружи он больше нисколько не интересовал его: зачем, если он мог буквально оказаться внутри него. Майлз путешествовал по уголкам его сознания, а затем возвращался в свое и строил целые города из одних только украденных оттуда строчек.
Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем Тёрнер со словами «Тебе пора, нельзя, чтоб Алекса тебя таким увидела, она перестанет тебе доверять» повел его к двери и помог одеться. К тому времени его пальто стало казаться ему просто черным, а стена в коридоре просто серой, а значит уже прошло добрых несколько часов, и скоро должно было уже совсем попустить.
На улице погода стояла совершенно обычная для Лондонской ночи, однако в этот раз холод казался чем-то жидким и густым, а капли дождя подобно иголкам словно врезались под кожу. Майлзу казалось, что из-за каждого угла за ним кто-то наблюдает, и он инстинктивно пытался идти быстрее, однако ноги наполнились свинцом и отказывались подчиняться. На глаза наворачивались слёзы, которые тут же превращались в ртуть и тяжелыми каплями катились по щекам. Майлз не был уверен, что все это ему не казалось.
Его окончательно отпустило только через некоторое время после того, как он вернулся домой, и по тому как у него болела голова он понял, что репетиции стоит отложить до следующего дня.
Алекс так и не позвонил узнать, дошел ли вообще он до дома.
***
Кашель последние несколько дней просто убивал. Кейн не знал, где он умудрился подхватить простуду, возможно даже в тот самый день, когда последний раз ночью шел домой, а может уже позже, когда полтора часа курил возле открытого окна, пытаясь сложить в голове улетающие от него ноты для несуществующей пока песни. В одном Алекс был прав: вдохновение действительно та еще требовательная сука, хотя и иногда её желания попробовать что-то новое вовсе не так безобидны.
Последние несколько выступлений Майлз чудом вытянул: голос каждую секунду грозился сорваться, несмотря на всю ту кучу таблеток и чая, которые он поглощал чуть ли не каждый час. Вот и сейчас, он с облегчением стянул с себя обувь, когда вернулся в свой номер отеля в Лос-Анджелесе после последнего, возможно вообще в их жизни, концерта The Last Shadow Puppets. Почему-то это событие больше не вызывало бури эмоций. Он кое-как дополз до кровати и лег на нее, даже не утруждаясь раздеться, с твердым намерением не вставать с нее до самолета, и нахер эту прощальную вечеринку. Было невыносимо жарко, наверное у него поднялась температура.
Майлз уже начал потихоньку засыпать, когда раздался неуверенный звонок в дверь. Проклиная всех и вся, он с трудом поднялся на ноги, укоряя себя за то, что никого не предупредил о том, что никуда не пойдет. Он открыл дверь и ничуть не удивился, обнаружив на пороге Тёрнера.
— Привет, — пробормотал он. — Ты идешь?
— Нет, — проигнорировав приветствие кинул Майлз, с треском проваливая намерение не звучать как полный мудак.
— Что? Почему? — Алекс непонимающе заморгал, и Кейн бы посмеялся с его выражения лица, если бы в этот момент не зашелся очередным приступом кашля.
— А ты как думаешь?
— Если это во мне дело… Ты же все еще злишься?
На этот раз Майлзу все же удалось посмеяться, пусть и прозвучало это больше похоже на умирающего тюленя.
— Алекс, не прикидывайся идиотом. Ты тут ни при чем. Я еле на ногах стою.
Тёрнер смущенно отвел взгляд.
— Да, я заметил, что ты хреново выглядел последнее время, просто не думал, что все так серьезно. Ты как?
— Хреново, как ты и сказал.
Тёрнер усмехнулся.
— Ты точно никак не сможешь пойти? Хоть ненадолго? Без тебя это уже не вечеринка Теневых марионеток.
— Ал, я… Наверное нет. Мне даже пить нельзя после лекарств, что ж это за веселье? — он обреченно вздохнул. — Я позвоню, если мне станет лучше.
— Хорошо. Может тебе привезти что-то?
— Нет, спасибо. Иди уже.
Алекс неловко потоптался на месте, словно не решаясь что-то сказать, и Майлзу вдруг показалось, что именно этот их разговор имеет какое-то особое значение.
— Ладно. Я передам остальным. Надеюсь, что тебе станет лучше.
Он уже собрался уходить, когда вдруг, повинуясь странному накатившему на него чувству безнадежности Майлз окликнул его.
— Ал, стой.
Тот обернулся и замер, выжидающе глянув ему в глаза. На фоне пустого коридора с бледно-бежевыми стенами он в своей зеленой рубашке смотрелся чудовищно ярко.
— Я люблю тебя, Алекс.
Майлз не был уверен, зачем он это сказал, но это было самое честное, что он когда-либо ему говорил. В этом теперь он был уверен.
Алекс ничего не ответил. Он напоследок лишь натянуто улыбнулся и ушел, оставив друга в дверях провонявшегося лекарствами номера. Майлзу показалось, что пока тот шел, его плечи слегка тряслись. Скорее всего лишь показалось.
Через два часа Кейн понял, что все равно не сможет заснуть, то ли из-за навязчивых мыслей, то ли из-за заложенного носа, поэтому решил все же воспользоваться приглашением, пусть он и успеет лишь под самый конец. Самым сложным было найти таксиста, да еще такого, чтоб не испугался его зомбиподобного вида, однако время и деньги в этом городе решают многое, и через полчаса он уже стоял неподалеку от того самого злополучного клуба. Место было не самым шикарным, однако и притоном его далеко не назовешь, и Майлз подумал, что раз ему нельзя пить, стоит хотя бы покурить, прежде чем он туда зайдет, а то мало ли что там ждет его внутри. Возможно Джеймс уже в очередной раз рассказывает веселые истории и нужно будет смеяться.
Он решил обойти здание, однако только он завернул за угол, он остановился, пытаясь понять, не обманывает ли его зрение. Возле стены стояли смеющиеся Алекс и Алекса, а в руках у первого был тот самый пакетик с двумя таблетками. Алекса что-то без умолку щебетала, затем набросилась на него с поцелуями, на которые Тёрнер более чем охотно отвечал. Майлз смотрел на все это, и от этой картины хотелось вырвать. Он знал, что возможно стоит подойти поздороваться, возможно даже каким-то образом отговорить их, но смотреть еще и на то, как Алекс снова и снова бы глотал таблетки у Майлза не было сил, поэтому он просто развернулся и пошел прочь. Денег на такси обратно уже не было, поэтому пришлось идти пешком, благо в Лос-Анджелесе не каждую ночь идет дождь. Хотя конкретно сейчас Кейн бы ему даже обрадовался.
***
По возвращению в Лондон жизнь словно замерла. Ничего не происходило: репетиций не было какое-то время из-за больного горла, а когда они возобновились, то стали проходить в полнейшем тумане, песни писались только под влияниям дурных воспоминаний, подпитанных алкоголем, и Майлз все больше и больше понимал, насколько он одинок, не смотря на то, что никогда не жаловался на количество друзей. «Просто плохой период», — думал он, и по сути был прав.
Личных встреч с Алексом он пока избегал, а о его делах интересовался, как ни странно, через Алексу. За последнее время с девушкой он виделся непривычно часто, и она даже двусмысленно пообещала познакомить его «с кое-кем интересным». Майлз в ответ на это лишь посмеялся и кинул что-то вроде: «Ну давай, удиви». В этот же день она попросила позвонить Алексу.
— Зачем? — удивился Кейн.
Алекса замялась.
— Я думаю, он должен сказать тебе кое-что.
— Что? Вы женитесь, а меня не сделаете шафером? Поздравляю, конечно, но передай ему, что он все равно мудак, — хмыкнул Майлз.
Девушка отмахнулась.
— Да нет же. Короче, просто поговори с ним. Он сам должен это сказать. И да, как по мне, то он мудак, что не сделал этого до сих пор.
Звонок Майлз откладывал еще пару недель. А когда все же решился набрать номер, то понял, что странное предчувствие его не обманывало.
Тёрнер взял трубку практически сразу, однако голос его звучал настолько отстраненно, насколько это вообще возможно.
— Привет, Ма.
— Привет.
— Ты по делу, или просто поболтать? — сразу спросил он.
Майлз на секунду задумался.
— Да и то, и другое, наверное. Не хочешь встретиться на неделе?
— Не могу. Я… Слушай, прости, что не сказал тебе раньше, но я уезжаю.
Нахмуренные до этого брови Кейна вдруг поползли наверх.
— Что? Куда? Когда? Надолго?
— В Америку. Завтра самолет. Наверное надолго, пока не знаю. Не хотел говорить никому, пока все точно не решится.
— Но Алексе же сказал.
— Алекса тоже едет.
— Ясно.
Они проговорили о чем-то, Майлз не помнил, да и не придал этому значения, так как значения, кажется, больше не имело ничего. А когда он положил трубку, то понял, что именно так, без прощаний, заканчивается их Век Недомолвок.
