Жестокая кукла

Жить настоящим, сегодняшним днем, каждым часом, минутой, упиваться быстротекущей секунде, ведь кто знает, может, именно это секунда будет последней в нашей жизни. А для меня может быть последним вдохом, дышащим твоим теплом... Если же ты покинешь мою голову, то останется лишь воспоминание, маленький кусочек чего-то в свое время самого дорогого в жизни. Но об этом не может быть и речи, потому, что не смотря не на какие трудности, я вдыхал только тебя вместо озона и не нужен мне другой кислород, а если его заменить, то я просто напросто задохнусь этим едким осенним воздухом... — Ты все время говоришь о прошлом намеками, какими-то недосказанностями, но при этом же все равно вспоминаешь его, — вздохнул я. — Разве часто я упоминаю об этом? – вскинул бровь Мана. — Довольно таки. Со стороны это заметнее. — Может... Но оно уже для меня не имеет никакого значения, как я уже говорил... — А что имеет значение? – уголки рта расплылись в отвратительной, грустной улыбке. — То чего ты не сможешь понять... – опять брошенный взгляд в окно. Суть его слов казалась скрытой, отталкивающей, ранящей... Разве за все проведенное время вместе было сложно догадаться о том, что я приму всего его, с недостатками и проблемами, болью и ненавистью, жестокостью и слабостью, всего без остатка, и теперь он говорит, что я не пойму его? — Зачем нужно говорить эти противные слова? Не заводи меня в тупик. И незачем повторять одно и то же в разных формах изложения... – заключил я и бросил на него сердитый взгляд. Но как только его глаза посмотрели в мои, пленили своими искристыми огоньками, которые так непривычно было видеть, что злость ушла, на смену которой поспешила трепетная нежность... — Я не понимаю тебя, — говоришь ты, а сердце пронзается, будто иглами, прокалывается ими мучительно долго. — Видимо, ты решительно не видишь ничего. Пора замечать еще что-то кроме работы! – вскрикнул я и тут же обернулся, не забывая о секьюрити, сидевшим за соседним столиком. Опускаешь голову, рассматриваешь странные узоры на кофте и ничего не отвечаешь. Слова здесь лишние, так как и он, и я знаем, о чем идет речь. И его дальнейшие действия имели огромное значение в выяснении наших отношений. Мана подозвал вальяжную официантку, проходившую в нескольких шагах от нашего столика, и попросил принести счет за обед. Ожидания официантки проходило в тягостном молчании. Мужчина предположительно средних лет, но на его голове уже выступала заметная седина, сидевший за соседним столиком, напротив сверлил нас взглядом улыбаясь гадкой улыбкой, и что-то тихо докладывал своей спутнице намного моложе его. Мне стало решительно противно, и я отвернулся, направив взгляд на Ману, который не сводил с меня глаз. По телу пробежал ток от его похотливого взгляда, что я чуть приоткрыл рот и замер в полном оцепенении. К реальности меня вернул громкий голос официантки. — Вот ваш счет, — девушка положила на столик маленький чек. Расплатившись, Мана с загадочной живость подошел к секьюрити и перекинувшись с ним пару словами подошел ко мне. У мужчины, что частенько наблюдал за нашим столиком, чуть челюсть не отвисла, когда Мана взял мою руку и направился к выходу. Я был не менее удивлен и сбит с толку и только поспешил за ним, ничего не говоря. На входе он остановился, достал с кармана пальто шелковые перчатки и уже начал надевать перчатку на тонкую руку, как остановился, посмотрев на мои руки. — Ты что без перчаток? — Нет... — Заболеть хочешь? Холодно же... Я не удивлюсь, если завтра пойдет снег. Пора уже... – он вскинул голову и посмотрел в небо. Туда, где не может быть боли, высоко – красиво, низко – гадко... Чем ниже мы к земле, тем все хуже нам кажется реальность... Неужели ты не веришь этому, Мана, смотря безразличным, холодным взглядом ввысь... — Я в студии их забыл, — клубок горячего пара вырвался изо рта и растаял в осеннем воздухе... Мана схватил мою руку и начал надевать перчатку, какую сам недавно хотел надеть. Я опешил от неожиданности, но сердце заполнилось теплом. — Не нужно, — хотел было я отпрянуть руку, но он вцепился в нее мертвой хваткой и не отпускал, словно клад какой-то... Откуда внезапные приливы такого благородства, беспокойства? — А потом пойдешь на больничный, на ответственном моменте работы. Запись альбома как никак – тонкие пальцы вдевали уже вторую руку в перчатку. – Не дергайся, — как-то со всей серьезностью сказал Мана, продолжая натягивать еще разогретыми, не успевшими замерзнуть руками перчатки. Сейчас в лице его было что-то детское, непосредственное, манящее, притягивающие, как магнит, такое теплое, что захотелось обнять и запомнить это выражение лица, чтобы никогда оно не менялось... Сохранить этот визуальный снимок в сердце, что будет лучшим воспоминанием, самым ярким и дорогим. — У тебя же руки замерзнут... – пытался противиться я, а он будто и не слышал, дальше продолжая свое занятие. Сопротивление было безрезультатным, что мне оставалось только смириться, но беспокойство не покидало. Закончив, Мана посмотрел на меня и выдохнул очередной клубок пары, сбавляя морозный воздух, своим горячим дыханием. — Пошли... – дрожащими губами выговорил ты и коснулся руки, решительно взяв в свою, зашагал вправо по многолюдной улице. Спрашивать, куда он меня вел перехотелось, и я полностью доверился Мане. Просто шел за ним, доверяя его быстрому шагу по сырому асфальту, руке, что крепко сжимала мою, будто я смогу ускользнуть... Дороги забиты пробками, что совсем обыденно, привычно для нашего мегаполиса. По пути попадались меняющиеся лица пешеходов, но мне казалось все они на одно лицо, что смотрели на нас какими-то злыми, непонимающими глазами, такими чужими... Маленькая девочка с хвостиками, шла с мамой за руку и потрепав ее за рукав показала на нас пальцем, весело засмеявшись. Мама в свою очередь бросила на нас неодобрительный взгляд и что-то сказала девочке, что именно расслышать не удалось. Мана завернул в узкий, безлюдный проулок, где было какое-то бетонное здание. Он остановился перед самой стеной и с укором посмотрел мне в глаза, выдыхая очередной клубок пара. Его руки посинели и дрожали за, что я мысленно упрекнул себя и не теряя времени схватил их, крепко сжал своими руками и поднес к лицу, нарочно согревая их своим горячим дыханием. Твоя дрожь не давала покоя, тревожила что-то внутри, и становилось еще холоднее в душе. Радовала твоя спонтанная забота, но огорчало то, что пусть совсем и немного, но эти перчатки грели мне руки, пока твои покрывались дрожью. Ветер взъерошил волосы на голове, потрепал чернильные пряди и испортил труд визажистов твоей пышной укладки, торчащей во все стороны. Твои накрашенные орлиные глаза из-под длинных ресниц устало, смотря в мое лицо, будто разглядывают картину, присматриваясь к каждому штриху, изгибу, линии. И так необычно, и что-то надрывается внутри, и эта сухость в горле — настолько чудно... Все вокруг будто кричит от боли, и холода, ноет, но только мы согреваемся ни одеждой, ни пледами, ни горячей кружкой чая, ни грелкой, а горячими сердцами... Снимаю перчатки, не смотря на возгласы Маны, надеваю ему на бледные руки. Ты начал потихоньку двигаться на меня, что я в свою очередь делал неуверенные шаги назад, наткнувшись на что-то холодное и твердое, а именно – бетонную стену, остановился. Мана вжал меня в стенку и остановился не делая больше ничего, словно ожидая моей реакции. Я стоял неподвижно боясь сделать, что-то не так, то, что может огорчить тебя, а только уставился на покрасневшие от холода щеки, что требовали тепла. Ветер играл с непослушными прядями, что развевались по сторонам и периодически твое лицо закрывали густые пряди цвета крепкого кофе. Дыхание становится сбивчивым невероятным образом руки уже потянулись к твоему лицу не сумев сдержать свою внутреннюю борьбу между рассудком, последствиями и таким нежным желанием, совсем не зверским, а наполненным каким-то душевным теплом, беззвучным криком, что рвет все внутри и хочет вырваться наружу... Пальцы со всей нежностью гладят твою раскрасневшуюся щеку нагревая их своим теплом. Что-то в груди посещает внутренняя улыбка, что приносит счастье, такое неразделенное, что кажется таким ненастоящим. Я хотел разделить эту улыбку с тобой, но что-то внутри оборвалось, когда я посмотрел в твои серые от линз глаза и пробрался словно в глубину души и увидел там только черную пропасть, глубокую в которой суждено только утонуть... Но это странное чувство длилось всего лишь минуту и я отбросил его прислушиваясь к стуку своего сердца. Решительно не видеть ничего, не этих бездн, не холода, что дует в спину – это вполне можно скинуть на мое воображение, соврать, что ничего не понимаю... Я попал в забвения с которого мне уже не суждено выбраться и по собственному желанию. Лицо медленно тянется к твоему, чтобы приблизится к нему, чтобы подарить твоим замершим губам тепло, то что только для тебя до последней капли твое... Губы отыскали друг друга, но только соприкоснулись, не делая никаких движений. Я почувствовал шелк твоих перчаток на своих щеках и еле удерживал ноги, чтобы не упасть. Моя ладонь накрыла твою руку. Я впился поцелуем в губы Маны, не имея сил больше противостоять этому душевному порыву, что толкал все пуще и настырнее, углубляя поцелуй поддаваться этой страсти... Я позабыл обо всем, что происходил вокруг, безотносительно обо всем, кроме тебя... Ничего уже не имело значение, будто все, чем я жил сконцентрировалось в тебе, словно ты — стал центром моей маленькой Вселенной. — Поехали ко мне, — бросил я Мане оторвавшись от его губ. — Хочешь? Я чувствовал твою неуверенность, как глаза забегали по сторонам и этот не присущий тебе, совсем малозаметный трепет. — Я должен вернуться на работу, — глотая слова высказал Мана и добавил, — и тебе тоже нужно работать... – посмотрел в глаза и хотел что-то еще сказать, а только вскинул голову вверх. Что-то совсем маленькое, холодное, влажное упало на покрасневшую щеку, затем то самое почувствовал на краюшке носа. Но это сразу ушло на второй план, как только ты слегка улыбнулся, на что я ответил тем же. Его отказ оставил неприятный осадок в душе, но я все понимал, по крайней мере пытался понять, ведь значит еще просто не время. Эта улыбка заставляла растаять, как мороженое на солнце, даже скорее, как лед на жгучем солнце... — Снег, — непонятно радостно объявил ты и посмотрел мне в глаза. Действительно, и как тогда в кафе и сейчас ты был похож на ребенка, который внезапно начал радоваться, будто новому явлению в его жизни... — Первый снег, — уточнил я, проводя замершими ладонями по твоим порозовевшим щекам. Ветер усилил свои порывы, несся срывая последние листья с ветвей деревьев, тревожа только легший на землю снег и развевал его по сторонам, будто невидимой метлой сметая вверх, образуя маленькие вихри... Маленькие снежинки подобны, крошечным песчинкам, вздымаются, кружа в зимнем хороводе...