Монстрогеддон-2: Революция

Вчерашняя ночь прошла без палева Но сегодня вновь мы вспомнили, Что опасность подстерегает повсюду нас Мертвый мир, как крест, который нам нести Пустые дороги, пустые пути в никуда Отсчитывают шаги сердца удары И солнце на горизонте манит вдаль И мы идем мимо разрушенных зданий, Но безопасно передвигаться лишь ночами. Днем лучше оставаться в подвале На поверхности мутанты подстерегают, И несет радиоактивные воды река Преголя - Во всем мире живых нас только двое. Постапокалипсис в модном городе Калике По той же дороге шагали мы. Это постапокалипсис в модном городе Калике, По одной дороге шагали мы...       Babangida, Постапокалипсис, 2009 г. Позднее лето 2018 г., 22:31; Шохмансур, Душанбе, оккупированный Таджикистан.       Этот вечер выдался удивительно спокойным, что само по себе было примечательно, ибо с момента падения столицы в конце июля город несколько раз становился объектом для разрушительных бомбардировок стран ОДКБ. Однако по мере продвижения линии фронта на север авианалеты стали происходить реже, и где-то с начала октября были лишь единичные случаи появления самолетов союзников. Выжившие во всех этих передрягах жители столицы могли ненадолго вздохнуть с облегчением, как те, кто принял новые порядки, так и у тех, кто боялся и оставался враждебен к «пришельцам» даже после начала оккупации. В результате Душанбе обрел странный, даже гротескный облик. Большую часть истории столица Таджикской ССР была одноэтажным городом с длинными зелеными аллеями, поросшими восточными платанами, с уютными чайханами и шумными и людными базарами. Это был город неоклассики и советского ретрофутуризма, где причудливым образом пересеклись Восток и Запад, традиция и модерн, европейский и азиатский дух. Незадолго до вторжения враждебной «цивилизации с Тау Кита», как думали многие местные, власти в подражание эмирам Дубая, Катара и Бахрейна решили придать столице блеск современности. В результате последние 2-3 предвоенных года прошли под знаком сноса старых советских зданий, включая госучреждения, и на их месте стали расти как грибы после дождя угловатые монстры из стекла и бетона. Под снос также безжалостно попали знаменитые чайханы, бывшие когда-то лицом города, часть старых рынков, вырубались некоторые аллеи, которым не повезло угодить в зону застройки. Душанбе стал походить на еще более странный гибрид восточной сказки и новой архитектурной моды, принесенной ветрами глобализации, на потерянное дитя без роду без племени, объединявшее в себе внешний блеск псевдо-Европы и азиатскую пестроту и роскошь, соседствовавшую с неопрятной нищетой городских задворок и замусоренных каналов.       Нечего и говорить, что многие жители столицы тогда роптали против перемен и не слишком продуманной схемы застройки. Особенно ворчали старики, для которых снос старых чайхан и вырубка парков была сродни убийству прежней души города, где они росли и становились на ноги. Высотки в центре города для старожилов представлялись равнодушными монстрами постмодерна, молчаливыми стражами прорастающего сквозь старую оболочку нового, холодного и равнодушного Душанбе. Их долгие тени будто пытались лишить горожан яркого солнечного света, а блики на окнах только дразнил взор и оставляли чувство пустоты и раздражения. Впрочем, упомянутые старики еще не подозревали, что столицу уже через несколько месяцев ждут более основательные перемены, и далеко не со всеми из них можно было свыкнуться.       К последним принадлежал Афруз Нахмиддинов, до войны торговавший с прилавка самсой на известном «Дехкан-базаре». Он также по понятным причинам был недоволен наступлением высоток и офисов на парки и чайханы, равно как и энергичными попытками крупных торговых сетей зачистить все рынки от мелких дельцов, вроде него. Обстановка в городе тоже оставляла желать лучшего. С каждым годом в Душанбе было все меньше работы, и это обстоятельство подталкивало таджиков искать себе лучшей доли далеко за пределами родины. Все чаще было видно нищих, рывшихся в отходах у мусорных баков, безработных, сидевших со своими инструментами на площадях и готовых продать свой труд за копейки, старух в пестрых одеяниях, моющих ковры прямо на асфальте или выщипывающих вручную сорную траву из брусчатки. Среди некоторых таких «сидельцев» Афруз нередко узнавал недавних знакомых, еще недавно стоявших за прилавком, но не выдержавших конкуренции с крупными сетями, торговавшими и оптом и в розницу, и закрывшими прежний бизнес. Как однажды с грустью ему сказал его старый приятель за игрой в нарды в чайхане, «город умирает изнутри прямо пропорционально росту высоток в его центре». Нахмиддинову оставалось только кивать в ответ. Он не знал, когда настанет его очередь закрывать лавочку и занять свое место на окраине площади среди армии отчаявшихся безработных.       Нечего и говорить, что вторжение «инопланетян» перевернуло все с ног на голову, и было подобно грому среди ясного неба для большинства таджиков. Уже в первый месяц боевых действий в силу близости фронта, солнечный Душанбе оказался на военном положении, ощетинился шлагбаумами, турникетами с металлоискателями на входе в людные места, на улицах стало намного больше полицейских и военных патрулей. По мере стремительного развития событий прошлой весны и начала лета прежнее мертвое оцепенение и апатия сменились атмосферой всеобщего страха, истерии и взаимной подозрительности. Радио, газеты и телевидение только и говорили о «контакте первого типа», марсианах, всемирной угрозе, необходимости сплотиться странам бывшего СССР, отбросив в сторону прежние разногласия. Потом сквозь бодрящие ура-патриотические программы и сюжеты про «бегущих пришельцев» от «победоносных армий Таджикистана» стали периодически проскакивать нервирующие сообщения о соседнем Афганистане и прорыве обороны узбекских погранвойск. Стремительное падение бывшего «кладбища империй» было сродни ледяному душу для опьяненных первыми победами генералов и наиболее громких охранителей среди журналистов и телеведущих. Когда же 20 июля стало известно о решении российского командования вывести из Таджикистана все боеспособные части 201-ой мотострелковой дивизии и вывезти ценное оборудование с военных объектов, на следующий день столица была охвачена паникой. 23 июля, когда уже было очевидно, что фронт на днях посыплется, правительство во главе с президентом начало спешно готовиться к бегству. В Душанбе начались массовые беспорядки. Возмущенные люди видели, как чиновники и генералы с еще недавно холеными и самоуверенными физиономиями вещавшие о скорой победе, теперь бежали с позором, поджав хвост. Разъяренная толпа нередко останавливала на дорогах очередной лимузин с очередным удирающим «слугой народа», выкидывала вывозимое дорогое барахло вместе с его хозяевами на асфальт и требовала вернуться на свой пост. - Как это понимать?! ‒ потрясали кулаками простые душанбинцы. ‒ Мы были готовы сражаться, затянуть пояса, терпеть тяготы военного времени, и что теперь? Вы готовы бросить здесь нас всех космическим захватчикам?!       Афрузу очень хорошо запомнились эти страшные дни 21-25 июля, когда горожане схватили несколько бывших высокопоставленных чиновников из администрации и предали их суду Линча за трусость и измену. Среди них были и видные депутаты, и заместители министров и даже лично председатель государственного комитета радио и телевидения, до этого громче других вещавший о необходимости сопротивления до «последней капли крови и последнего патрона». Тогда же в перестрелке с их охраной погибло с обеих сторон в общей сложности 162 человека, и это не считая раненных. Более серьезные шишки, включая министров и сотрудников аппарата президента, покинули Душанбе еще глубокой ночью накануне, выбравшись в столичный аэропорт, где их уже ждали уютные борты, доставившие их в Астану. После бегства правительства столица погрузилась в анархию. Разгоряченная толпа, более не сдерживаемая деморализованной и сбитой с толку полицией, за три дня разграбила президентский дворец и здания правительства и парламента республики Таджикистан, вынеся из него то, что не успели вывезти их прежние хозяева. Затем настал черед складов, супермаркетов, рынков, музеев, банков и даже частных домов. Прежний Душанбе с его приветливыми и доброжелательными жителями в те дни разделился на три лагеря: тех, кто участвовал в беспорядках, грабежах и мародерстве, тех, кто пытался противодействовать погромщикам, защищая себя и свое имущество, и тех, кто тихо отсиживался, не смея казать носа на улицу и рассчитывая пережить это лихое время. Когда же 25 июля пошел слух о приближении «марсиан» к беззащитной столице, горожан снова охватила паника. Кто имел возможность, старался нагрузить свои пожитки на личный транспорт и уехать из обреченного Душанбе как можно дальше, не думая, как быть дальше. Другие схоронились в своих домах, ожидая со дня на день прихода «инопланетян», вооружившись чем придется. Самые сообразительные из оставшихся припрятали у себя трофейный огнестрел после разграбления учреждений МВД и готовились в случае чего дать бой у себя на пороге.       Немолодой Афруз помнил и эти затянувшиеся часы ожидания 26-27 июля, как и незабываемое зрелище верениц обшарпанных легковушек и микрогрузовиков с разным скарбом, на которых беженцы надеялись покинуть страну по трассе Душанбе-Ходжент, идущей на север. Многие из них почти сразу угодили в пробки из-за многочисленных аварий на забитых дорогах, и оказались в ловушке. А 28 июля в Душанбе вошли «пришельцы»…       Нахмиддинов был в числе тех, кто осмелился выйти и встретить этих существ, о которых журналисты уже успели до этого рассказать множество небылиц. Например, один из телеведущих по «Сафина-ТВ» на полном серьезе утверждал, что «пришельцы» не кто иные, как разумные амебообразные создания, которые воюют с землянами, управляя биороботами, забравшись им внутрь искусственной черепной коробки, ссылаясь на показания одного ротного командира, воевавшего до этого под Шаартузом. А корреспондент телеканала «Джахоннамо», опросив немногочисленных свидетелей из деревни Мехнатабад, на окраинах которой в конце мая были продолжительные столкновения войск ОДКБ с противником, даже составил словесный портрет среднестатистического «инопланетянина». По его версии «типичный пришелец» был высок, имел твердокаменную кожу и был начисто лишен волосяного покрова, питаясь известняком. Впрочем, существовало еще одно словесное описание, по которому выходило, что на Землю напали муравьи-гермафродиты неопределенной сексуальной ориентации, которые прибыли, чтобы похитить всех женщин, скот у чабанов и воду из рек и колодцев. Молва утверждала, что враг пришел с какой-то пустынной планеты, поэтому хочет отобрать у землян всю пресную воду. Афруз не особенно верил таким россказням, тем более, в этом случае «инопланетяне» скорее бы высадились в Арктике с ее ледниками, а не в Средней Азии, страдавшей от опустынивания.       Когда же авангардные части противника вступили в Душанбе в тот памятный июльский день, Афруз мог лишний раз убедиться, что прежние слухи о нем не стоят и ломаного дирама [1]. Наблюдая за марширующими ящеродевами и минотаврами с крыши дома на проспекте Рудаки, что был напротив бывшего посольства Турции, Нахмиддинов зарекся верить людской молве, полагаясь теперь только на собственные впечатления. А они с самого начала были… смешанными. С одной стороны, таинственные и страшные «пришельцы» оказались гораздо больше похожи на людей, чем рисовали государственные СМИ и пропаганда, и это давало некоторую надежду. С другой стороны, их внешний вид, манера одеваться, разговаривать, их вооружение, поведение на публике иногда могло довести до ступора. На то, чтобы понять глубину пропасти между местным населением и «пришельцами», называвшими себя «мамоно», хватило менее двух недель.       В тот же день, 28 июля, когда бывшая столица Таджикистана оцепенела в ужасе, ожидая, что будут делать новые хозяева города, новый назначенный комендант Душанбе, апофис Ишарамаш потребовала к себе «старейшин» из числа тех, кто еще не успел сбежать накануне. Таковых набралось примерно три десятка. В основном это были чиновники из муниципалитета, у которых при старом режиме не задалась карьера, либо их подсадили с теплого места более верткие и хваткие коллеги. Собрав их в здании, ранее принадлежавшем Академии наук Таджикистана, Ишамараш, роскошная ламия с темно-синей чешуей толкнула длинную речь перед дрожащими и ничего не понимающими от страха госслужащими о «начале новой эры и создании великой сферы совместного процветания». Апофис с жаром и вдохновением что-то говорила о грядущем величии таинственного «Хэлдондо», о великодушии их «повелительницы», обратившей внимание на этот «крошечный варварский мирок», остро нуждающийся в «просвещении» и приобщении к «культурным достижениям» их царства. Змеедева вещала, толмач из числа пленных таджиков криво и кое-как переводил, а бюрократы из муниципалитета растерянно хлопали глазами, изо всех силясь понять, чего желают их новые господа. - Обещаю быть щедрой к угнетенным, милосердной к раскаявшимся врагам, снисходительной к заблуждающимся и открытой ко всем нуждающимся, ‒ величественно проронила Ишамараш после долгой двухчасовой речи. ‒ От имени нашей блаженнейшей Повелительницы я провозглашаю эту страну другом и союзником Хеллгондо и народа мамоно. С этого дня я буду вершить здесь справедливость, и моим первым указом будет освобождение всех пленников и заложников под обещание впредь никогда не поднимать оружие против мамоно и владычицы Минаги.       Эту речь позже передавали по радио, поскольку телестанция перестала функционировать после беспорядков 25-27 июля. Первые две минуты переполненный зал безмолвствовал, когда новый комендант окончила речь. Люди чувствовали себя не в своей тарелке, будучи окруженными оцеплением ящеродев и дракониц, вооруженными глефами и алебардами. Все это напоминало театр абсурда и сон. Наконец, старые привычки одержали верх и чиновники, сидевшие в зале, начали друг друга пихать локтями, чтобы затем встать и выдать бурные и столь же фальшивые аплодисменты, опасливо косясь в сторону застывших у выхода воительниц из «Изумрудной гвардии».       Когда основной посыл от апофиса дошел до простых горожан, многие из них вздохнули с облегчением. Запуганные телевидением люди боялись, что «пришельцы» после захвата города начнут хватать его жителей и разбирать на органы для каких-то опытов или обременять непосильной работой. Ишамараш развеяла эти заблуждения, обещав амнистию всем, кто добровольно сложит оружие. Фронт уходил все дальше на север, а те, кто оказался на оккупированной территории, постепенно возвращались к привычным занятиям. Небольшая часть беженцев даже вернулась в покинутые ими дома. Первые две недели августа были самыми мирными. В это время душанбинцы вне зависимости от их взглядов и отношения к оккупантам все еще побаивались воительниц Минаги, и преступность резко пошла на убыль, когда на улицы вышли первые совместные патрули оставшихся полицейских и назначенной «стражи» новыми властями. Кое-кого это обстоятельство возмущало. - Наш долг – поддерживать порядок и защищать мирных граждан в любых условиях и никто не освобождал нас от него, ‒ обычно отвечали на упреки со стороны горожан те сотрудники правоохранительных органов, которые согласились на сотрудничество с «пришельцами». ‒ А преступники и нарушители были и будут при всякой власти. - Может оно и к лучшему? ‒ озадаченно чесали затылки горожане. ‒ Эти инопланетяне не такие уж и плохие, куда уж лучше, чем мародеры, что были незадолго до них. - Боязно все-таки, ‒ возражали другие. ‒ Никто не знает, что в головах этих чертовых марсиан и их губернатора. Сегодня они добренькие и предупредительные, а как укрепятся тут как следует, так пустят выживших на фарш. - Да ладно вам! ‒ отмахивались третьи. ‒ Ничего плохого пока еще не случилось и не видно признаков враждебности пришельцев. Поживем – увидим. Сыты будем, не погибнем на войне, разве это не хорошо? Чего нам желать большего?       Афруз был частым свидетелем подобных споров в чайханах, но не принимал в них участие, предпочитая отсиживаться в стороне и помалкивать. Его жизненный опыт кричал, что любая оккупация сама по себе полна неприятных сюрпризов, особенно, если между захватчиками и местными существуют глубокие различия в культуре и обычаях. Это было видно по реакции тех же спорщиков, испуганно умолкавших всякий раз, когда в чайхану вваливалась группа монстродев, чтобы расслабиться и отведать кофе. Чаще всего это были те же стражницы и патрульные после длительного дежурства. Таким образом, Нахмиддинов продолжал приторговывать на базаре, стараясь быть тише воды и ниже травы, не привлекать к своей персоне слишком много внимания. - Это мой залог выживания, ‒ повторял о себе лавочник при каждом удобном случае.       Мирная идиллия продлилась недолго. Постепенно люди начали привыкать к мысли, что «пришельцы» здесь останутся на продолжительный срок, приспособились к правлению Ишамараш с ее мягкими методами руководства. Начали поднимать голову прежние управляющие, старшины районов, крупные собственники земли, предприятий и торговых сетей, надеявшихся вернуть часть потерь при новой власти, исключая тех, кто покинул страну. Понемногу осмелели криминальные авторитеты и наркоторговцы, вывозившие с Юга «зелье» для распространения в странах СНГ. И в этот момент новая наместница продемонстрировала, что при Минаги старые порядки прикажут долго жить. Получив множество жалоб от рыночных торговцев и обычных горожан на вновь открывшиеся точки продажи героина и засилье бандитов, собиравших дань с владельцев ларьков, апофис поступила характерно для ее рода, не терпевшего препятствий на своем пути. - Пусть стража обходит все рынки и подозрительные места по три раза в сутки и пресекает беззаконие, ‒ распорядилась Ишамараш. ‒ Стражам из числа людей повелеваю под видом покупателей приобрести запрещенный товар и выйти через них на продавцов дурманящего зелья. Через месяц город должен быть очищен от нарушителей!       Поэтому вторая неделя июля, целиком прошла под знаком долгих, но малорезультативных облав и рейдов стражи «пришельцев» и сотрудничавших с ними полицейских на рынки в спальные районы Душанбе. Им удалось задержать несколько десятков курьеров, поймать с поличным часть рэкетиров, но по большому счету это были исполнители, мелкие хулиганы и воришки. Большинство наркокурьеров оказались глупыми мальчишками, которые потянулись за легкими деньгами и посулами «старших товарищей», тогда как организаторы группировок и банд оставались в тени. Это озадачило апофис, не сталкивавшуюся с подобным в родном мире. Чем дальше и туже она закручивала гайки, тем сложнее было изловить местных преступников, давно отработавших схемы распространения наркотиков и контрабанды в условиях прессинга силовых структур. После нескольких удачных поимок на живца, наркодельцы просто увеличили сеть посредников, легко жертвуя малолетками ради прибыли. Таким образом, Ишамараш проиграла первую войну с преступным миром, едва начала ее, даже не подозревая об этом.       Следующий конфликт «пришельцев» и местного населения вспыхнул после того, как 13 августа в Душанбе прибыли первые переселенцы из Гранхольда. По планам новых властей они должны были занять дома и квартиры, брошенные их прежними владельцами на безвозмездной основе. Под соответствующий указ апофис попали и ипотечные квартиры, которые доселе не нашли покупателя. Когда возмущенные хозяева ипотечного жилья отправили ходоков к новой наместнице, чтобы переубедить ламию от такого радикального решения, апофис выдала очередной вердикт, ставший неприятным сюрпризом для кредиторов и части должников. - Вот мое слово: пусть покупатели возместят полностью или по частям оговоренную стоимость жилья, согласно заключенным вами договорам, ‒ изрекла змеедева. ‒ Отныне и впредь так называемая плата за пользование деньгами при займах воспрещается. Продавцы обязуются вернуть изъятые средства покупателям. Жилье, построенное в складчину и на паях, либо жилье, продаваемое в рассрочку, но пустующее более пяти лет, изымается нами и передается покупателям, уплатившим более половины оговоренной суммы сделки, а также переселенцам из Гранхольда. Все недоимки несостоятельных должников списываются в случае, если те оказались в трудных жизненных обстоятельствах и лишились средств к существованию. В этом случае ранее заключенные договора расторгаются, покупатель возвращает продавцу жилище, а тот выплачивает ему ранее полученные деньги в рассрочку. Злостные должники, пойманные на обмане, обязаны впредь отработать на заимодавцев в оговоренный срок, установленный нашим указом, пока не закроют всю сумму.       Новое распоряжение вызвало противоречивую реакцию среди душанбинцев. С одной стороны, это вызвало раздражение и ярость дельцов, делавших деньги на ипотечном строительстве, но при этом вызвало одобрение среди тех, кто отчаялся к этому времени въехать в купленное в кредит жилье. Радовались и те, кто страдал от высоких ставок по кредитам, когда Ишмараш во всеуслышание объявила, что отныне на подконтрольной территории запрещается на «вечные времена» ссудный процент. Вместе с тем, новые власти за короткий срок приобрели двух могущественных врагов в лице местных преступных синдикатов и прослойки капиталистов, окучивавших рынок жилья и сферу оптовой торговли.       Тогда же появился новый повод для столкновений между «пришельцами» и местными жителями. На этот раз Афруз стал свидетелем разразившейся стычки 16 августа между мамоно и торговцами на «Дехкан-базаре». Все началось с того, что одной из хобгоблинов приспичило отведать сухофруктов, разложенных на одном из прилавков. Подойдя к заманчиво пестревшим горстям кураги, изюма, миндаля и фисташек, девушка-монстр начала знаками объяснять, чтобы ей отсыпали по полстакана приглянувшихся ей сладостей. Когда с трудом понявший ее продавец поставил на весы товар, хобгоблин небрежным жестом бросила на них горсть сверкавших монет с профилем благородной дамы с рогами. - Это же… чистейшее серебро… ‒ ахнул Бахрам, сосед Афруза в его ряду, с интересом разглядывая изображение на монете. ‒ Наверное, девятьсот двадцать пятой пробы и даже выше…       Торговец сухофруктами потерял дар речи, разглядывая «инопланетную» валюту. Он то и дело несколько раз открывал и закрывал рот, словно выброшенный на берег кит, полагая, что происходящее с ним всего лишь сон. Затем он схватил и сгреб монеты с жадностью, как будто они могли обратиться в дым и исчезнуть. - Вот ваша сдача, сто сорок сомони, шестьдесят дирамов, ‒ заискивающе произнес продавец, протягивая мамоно здешние деньги. - Что это? ‒ поморщилась хобгоблинша, с интересом разглядывая мятые банкноты и горстку медяков. ‒ И это по-твоему сдача? - П-простите, уважаемая хонум, но я плохо понимаю ваш язык, ‒ пролепетал торговец, видя недовольство покупательницы. - Верни мне деньги, всю разницу серебром, слышишь? ‒ выкрикнула та, потеряв терпение и уперев ладони в прилавок. ‒ Убери отсюда этот мусор и дай сдачу серебряными империалами!       На глазах у всего базара хобгоблинша швырнула торговцу в лицо бумажные сомони и начала бесцеремонно отсыпать в свою суму горсти фисташек и урюка, столь приглянувшихся монстродеве. - Постойте, это уже явно больше той суммы, что вы мне уплатили! ‒ всполошился продавец, хватая хобгоблиншу за рукава. ‒ Дайте мне хотя бы еще несколько ваших монет! Остановитесь! - Вот еще! ‒ оттолкнула от себя человека девушка-монстр, решившая, что тот отказывается ее обслуживать. ‒ Я заплатила по весу и заберу то, что мне причитается. И убери от меня свои руки, похотливый старый козел! - Караул! Грабят! ‒ завопил кто-то из соседей этого лавочника, ставший свидетелем этой перебранки.       Это стало искрой для драки, охватившей добрую треть рынка. На выручку хобгоблинше ринулись ее подруги, осыпавшие несчастного продавца упреками и оскорблениями, обвиняя его в попытке обмана и обвеса покупателей. С другой стороны продавцу пришли на помощь сочувствовавшие ему коллеги и покупатели из простых душанбинцев. Не прошло и пары минут, как спорщики с обеих сторон сцепились в драке, тузя друг друга кулаками и таская друг друга за волосы, забыв о недавнем страхе перед «пришельцами». В какой-то момент на рынке объявилась группа накачанных минотавров. - В чем дело? Драка? Наших бьют? ‒ озадачились они, увидев свалку. ‒ Сейчас кое-кто отведает наших кулаков!       Ворвавшиеся в толпу рогатые и накачанные бабищи были подобны валунам, упавшим с горы на стадо овец. Махая без разбору пудовыми кулаками и круша прилавки, они не только не успокоили драчунов, но еще больше разъярили спорщиков. - А-а… произошло убийство! Уби-ийство-о! ‒ запаниковала бабулька в пестром платке, которой почудилось сослепу, как одного из участников завалило тентом после обрушения несущей конструкции.       Этого вопля было довольно, чтобы вызвать панику и ярость бушующей толпы. - Бей пришельцев! Долой этих нелюдей и отродий шайтана! ‒ раздались крики из толпы со стороны местных националистов.       Лишь к вечеру, когда на «Дехкан-базар» нагрянула стража мамоно и наряды местной полиции, наместнице с трудом удалось утихомирить неспокойный город. - Этому пора положить конец! ‒ решительно заявила апофис, хлопнув ладонью по столу. ‒ В течение полугода мы должны покончить с двойным денежным обращением и устранить причины для повторения беспорядков.       Два дня спустя душанбинцы были огорошены новым указом коменданта, запретившей к обращению бумажные деньги, которые со временем подлежали замене на серебряные империалы. Также Ишамараш объявила об учреждении нового монетного двора, который вскоре должен был начать чеканку неких новых «дирхем» из демонического серебра, которые стоили в два раза меньше империалов по своему номиналу. Но больше всего волнений вызвал новый обменный курс, установленный новыми властями. До ввода в обращение этих «дирхем» в обороте оставались только медные и латунные дирамы. Продавцы и покупатели обязались принимать к оплате оба типа монет по курсу 1 серебряный империал за 140 медно-никелевых или латунных дирам, при этом в расчет брался не номинал, а вес монет. Апофис взяла за образец расценки своей родины, где килограмм серебра стоил столько же, сколько 35 килограмм меди без примесей. Серебряный империал весил почти 8 грамм против двухграммовой медной дирамы, чем и объяснялся установленный обменный курс. Напрасно наместницу умоляли земляне-советники повременить с этой реформой, справедливо полагая, что это приведет к быстрому изъятию из обращения серебра и вздуванию цен, ламия была непреклонна. - Эти ваши сомони не стоят даже той бумаги, на которой их печатали, ‒ отрезала змеедева. ‒ Мои воительницы привыкли получать жалование серебром и хотят, чтобы и на рынках с ними расплачивались тоже серебром. А медь будет постепенно изъята из обращения в течение года, так что я не вижу причин для беспокойства.       Худшие опасения советников подтвердились по происшествие некоторого времени. Торговцы, увидев, что серебро имеет больший спрос, чем старые таджикские монеты, стремились требовать к оплате империалы. Население, смекнув, что за демоническое серебро проще достать нужные продукты или товары, также стремились скопить его на черный день в качестве заначки. Тем же самым, но в более крупных размерах, занимались преступные синдикаты, которые оккупационные власти все никак не смогли извести. В результате уже в августе произошло стремительное обесценивание медно-никелевого дирама. К середине этого месяца в Душанбе невозможно было за медь купить многих продуктов, тогда как на черном рынке можно было приобрести все что душе угодно за демоническое серебро. Наместница Ишамараш пыталась бороться с обесцениванием медных денег, ловить за руку мешочников, барыг и спекулянтов, но безрезультатно. Местные же деньги вызывали недоверие у пришлых монстродев, ценивших только золото и серебро. Не помог даже ввоз партий серебра из Гранхольда для чеканки в монетном дворе – серебряные империалы быстро оседали в кубышках у местного населения, либо в карманах мафии и тех же наркодельцов. Когда же из-за финансового хаоса возникла угроза голода, апофис была вынуждена обратиться за помощью непосредственно к Друэлле, которая ходатайствовала в свою очередь о поставках продовольствия из демонических царств.       Организация пунктов раздачи бесплатного питания из продуктов с демонических земель на какое-то время успокоила горожан, но как оказалось ненадолго. К концу лета произошла череда событий, которая вылилась в крупнейшее из восстаний в тылу у «пришельцев». По иронии судьбы, Нахмиддинов сделался невольным участником события, которое послужило искрой для бунта.       К этому времени правление «марсиан» длилось уже почти два месяца и у местного населения появилось много претензий к новым хозяевам. Первой причиной для недовольства стали уже упомянутые попытки извести мафию, запрет ссудного процента и неудачная денежная реформа, удобная лишь «пришельцам», а также дельцам с черного рынка и спекулянтам. Второй причиной стали переселенцы из Гранхольда, первая партия которых прибыла в Душанбе уже 14 августа. Сам по себе факт заселения «инопланетных» мигрантов в брошенное или конфискованное жилье создавал почву для конфликта. Но куда больше душанбинцев шокировал внешний вид и манеры новых «квартирантов». Сам Афруз долго потом не мог выбросить из памяти, как в дом №8 на улице Хусрава Дехлави новые власти подселили колонию синих слизей. Большинство горожан при одном виде этих студенистых полупрозрачных существ, расползшихся по окрестностям, шарахались по сторонам, бормоча себе под нос полузабытые аяты из Корана и формулы изгнания нечистой силы.       За июль-август бывшую столицу Таджикистана и прочие города наводнили молоденькие и незамужние девы-змеи, девы-крольчихи, женщины-шершни, женщины-многоножки, словом, самый разнообразный контингент. Эти переселенцы повелись на обещания Повелительницы монстров решить проблему с недостающими «женихами» и инкубами, не стали ждать их у себя на родине и приняли приглашение принцессы Друэллы перебраться на новые земли. Переехав в «потусторонний мир» они привезли с собой обычаи своего племени и прежней родины, даже не думая адаптироваться под местные реалии. В результате слизи, особенно темные, заполонили все парки, пруды и окрестные свалки, шершни облюбовали высотные здания, начав громоздить на верхних этажах гнездоподобные конструкции. Альрауны оккупировали городские скверы, а кентавры перебрались в пригороды, разбив на окраинах свои шатры. Хуже всего дело обстояло с суккубами, импами и дьяволицами. Если насекомые, слизи, альрауны и кентавры меньше контактировали с местными и горожане избегали их из-за необычайного внешнего вида, то сородичи лилим заполонили центр города.       Прочие монстры хотели принести с собой кусочек привычного им мира, превращая старые микрорайоны в улья, живые сады, образуя гетто. Суккубы же, следуя своей природе, не избегали людей, а наоборот искали с ними встречи, будучи искренне уверены, что местные жители отблагодарят их за приобщение к их «продвинутому» образу жизни. Одним им известным способом похотливые демоницы днями и ночами шатались по улицам Душанбе, находя себе молодых мужчин и парней, не связанных узами брака. Убеленные сединами аксакалы роптали и качали головой, глядя, как хихикающие стайки полуодетых девиц завлекают в свою разудалую компанию незрелых юношей, которых еще недостаточно пороли, вгоняя в их головы и задницы бесхитростную отцовскую премудрость жизни. Но настоящую ярость вызывало другое: некоторые местные девушки, позабыв о добродетели, скромности, послушании родителям тоже стали подражать этим суккубам, одеваясь и накрашиваясь как они, сбегая из дому ради «любовных приключений». Юные таджички прекрасно видели, что демонессы пользуются покровительством и защитой новых властей, видели, что они совершенно не боятся реакции горожан, и делали для себя соответствующие выводы. К тому же местные девушки боялись, что яркие и соблазнительные «инопланетные» девицы в скором времени разберут себе всех свободных парней, ибо уже были случаи, когда таджикский юноша, очарованный прелестями рогатой чертовки, забывал о прежней пассии и сбегал с ней в отведенный для переселенцев квартал. Суккубы охотно потворствовали и тем и другим, рассчитывая вскоре полностью закрепиться в бывшей столице. Многие из местного молодняка раз уйдя из дома, часто не возвращались обратно, оставшись жить среди новых демонических невест и подружек.       Первые столкновения душанбинцев с переселенцами из мира «пришельцев» произошли уже в 20-х числах августа. Люди отчаянно дрались с «понаехавшими» за право сохранить родной микрорайон в первозданном виде, не желая видеть за окнами демоническую фантасмагорию. И всякий раз драки завершались налетами перебежавших на сторону новых властей полицейских и живительными дубинками городской стражи. Обстановка в Душанбе накалялась весь август, пока однажды резьба не была окончательно сорвана в последние дни лета.       Афруз в тот вечер, 7 сентября, как обычно отдыхал в чайхане «Саодат», что была недалеко от проспекта Рудаки. Закрыв прилавок, он рассчитывал как всегда расслабиться завершением первого дня рабочей недели. Небольшое здание в этот вечер напоминало растревоженный улей. Посетители, по большому счету местные, обсуждали очередной указ наместницы «Об общественном призрении сирот и детей войны», опубликованный накануне. - Слышал, Исфандиёр, что на этот раз затеяли эти пришельцы со Сникерса? - С Марса, ‒ поправил собеседника смуглый гладко выбритый и подстриженный мужчина в синей рубашке. - Неважно, ‒ отмахнулся инициатор разговора в пестрой толстовке, ‒ откуда они, куда важнее, во что они превращают наш Душанбе. По сравнению с нынешним губернатором прежний председатель горсовета был агнцем и благодетелем. - Погоди, ты про какого-такого губернатора? Эту гюрзу с сиреневой кожей? ‒ испуганно заозирался Исфандиёр, перейдя на заговорщический шепот. ‒ Ты это… поаккуратнее, а то как бы нас с тобой легавые за такие разговорчики не сцапали. - Нет причин бояться – тут почти все свои, ‒ покачал головой мужчина в толстовке. ‒ Скоро будет совсем невмоготу, когда встанет ребром вопрос: «мы» или «они»? - На что ты намекаешь, Хусрав? ‒ насторожился посетитель в синей рубашке. - А ты слушал радио, читал последний указ? ‒ развернул Хусрав мятый номер «Джумхурията». ‒ Тут черным по белому написано: «Именем нашей Повелительницы мы, Ишамараш, наместник Ферганы, постановили учредить сеть домов призрения и взять на общественное попечение чад малых и великих, оставшихся без родительского присмотра, сирот и жертв войны. Яко же мы особливо отмечаем насущность в предоставлении поддержки и малоимущим семьям с детьми как-то: отпущение бесплатных продуктов два раза в месяц, списание недоимок, накопленных при прежней власти, организация благотворительных поездок детей из таких семей по крупнейшим городам Золотого региона для просветительских целей и приобщения оных к высокой культуре нашей славной земли мамоно». Что это значит? Да то, что они сначала заселились в наши дома и квартиры, разорили наш бизнес, подарив привилегии их торговцам с их товаром, похищают наших людей, а теперь взялись за наших детей. Понимаешь, наших, детей! - Какой ужас! Если они начнут отбирать детей, то не означает ли это гибель народа в будущем? ‒ охнул Исфандиёр. - В том-то и дело, что в указе прямо это нигде не говорится, ‒ возбужденно произнес мужчина в толстовке, складывая обратно газету. ‒ Но поверь моему опыту и тому, что мы уже успели увидеть. Этим все в итоге и закончится. Ты, надеюсь, не забыл, как в начале августа пропал Навзод в квартале пришельцев? Пошел вечерком в последний работающий универмаг и пропал. Совсем как Зарина и Фаридун из семьи Бухоризода, которые сбежали в тот же шайтанов квартал, где предаются теперь блядству и разврату. Сколько уже таких совратили эти блудницы? А скольких еще вовлекут в свою шайку, когда доберутся и до сирот? - Ишачье дерьмо! ‒ треснул кулаком по столу третий мужчина в полосатом халате, допив кофе из пиалы. ‒ Сколько можно это терпеть?! Непонятно что ли, куда денутся эти сироты? Сами вломились и развязали эту войну, а теперь оказывают лицемерную «заботу» детям тех, кто погиб в сражении с их солдатами! - Верно говорите, ‒ впервые поддержал разговор Афруз. ‒ Сначала мы думали, что настанет пусть и плохой, но все же мир. Помните, как народ радовался, когда инопланетная губернаторша аннулировала старые долги и разрешила дольщикам и малоимущим занять пустующее жилье, оставшееся нераспроданным из-за после взятия города? - Как же, еще бы помним, ‒ дружно закивали завсегдатаи чайханы. ‒ Вот рожа была у этих мироедов, когда они поняли, что не будут жировать на народной шее, как раньше! - И что потом? ‒ сокрушенным голосом продолжал Нахмиддинов. ‒ Пришельцы запретили обращение старых банковских карт, разрешив только металлическую наличку, наши старые дирамы и ихние серебряки. Потом дали кучу льгот их розничным торговцам, которые понавезли сюда свои дурманящие фрукты, парфюм, одежку и напитки. После этого все кинулись избавляться от бумажных денег и копить под подушкой привезенное серебро, сметать соль, хлеб, спички, воду с прилавков, запасаясь на черный день. В июле я уже в лучшем случае делал дневную выручку в 300-350 старых сомони, в десять раз меньше, чем в последний месяц перед этой войной. Еще немного и мне тоже придется пойти с сумой по миру или обратиться в марсианскую благотворительную кассу. - Сочувствуем тебе, брат, ‒ хлопнул его по плечу Хусрав. ‒ Много здешних оптовиков терпят убытки, не выдержав конкуренции с владельцами недавно открывшихся шалманов этих пришельцев. Пока одни дуреют от инопланетных деликатесов и духов, другие разоряются и ведут нищенское существование. Полгорода балдеет и нигде не работает, пока другие опустились до разбоя, чтобы прокормить себя. А эта новая полиция никогда не успевает вовремя, зато новых хозяев охраняет не менее ревностно, чем удравших до этого чинуш и жирных сурков-олигархов. - Чертовы марсиане! Развалили всю торговлю, все коммунальные службы! ‒ поддержал его Исфандиёр. ‒ За пять недель Душанбе превратился в черти что! Уж не думал, что когда-нибудь увижу что-нибудь хуже, чем беспорядочную точечную застройку, пробки и снос старых рынков. - Положение тяжкое, ‒ кивнул мужчина в халате. ‒ Еще годик такого режима и мы точно загнемся. - Бывало и хуже, ‒ позволил себе не согласиться Афруз, намекая на гражданскую войну почти 30-летней давности. - А вы слышали, уважаемый, что стало с жильцами дома №11 на улице Курбона Рахимова? ‒ вмешался Хусрав. - Того самого, который попал под программу уплотнения жилья с подселенцами из числа пришельцев? - Да-да, речь о нем. Они сначала встретили в штыки понаехавших переселенцев, устраивали митинги, перекрывали дорогу, пока не нарвались на полицейские дубинки. Вы бы сами видели, кого к ним решили подселить и тоже бы наверное вышли протестовать… - А что с этими понаехавшими? - Ну, одни выглядели как полулюди-полупауки размером с быка, ‒ пустился в объяснения Хусрав, ‒ другие походили на скорпионов и тысяченожек, а третьи и вовсе выглядели как огромные улитки и тараканы. Кто видел, тот легко может подтвердить сказанное. - Ну и дела… Я бы с такими страхолюдинами и дня бы не ужился! ‒ всплеснул руками Исфандиёр. - Таких подселенцев в каждом городском районе уже перевалило за несколько тысяч. К счастью, эта участь постигла не все многоквартирые и частные дома, а только пустующую жилплощадь, ‒ снова вмешался мужчина в халате. ‒ Что самое худшее, я слышал от моего тестя, что две недели назад пропали жильцы дома на Курбона Рахимова. - Это как пропали?! - Ну не совсем исчезли, просто они однажды перестали выходить оттуда днем по своим делам, ‒ уточнил незнакомец. ‒ Так вот, мой тесть потом узнал, что с ними случилось. Получилось так, что он отправил шурина с какой-то посылкой к своему однокашнику, проживавшего по тому адресу. Вроде как у него сломался принтер, и он одолжил другой у приятеля. Ну и шурин приходит к подъезду, звонит, стучится и никто ему не открывает. А из дома, из окон слышен какой-то шум, движение. Значит, все жильцы на месте, рассудил он, и попытался войти в квартиру. К удивлению шурина, входная дверь была незапертой. А уже через пять минут он бежал, не разбирая дороги, бросив коробку с принтером на ступеньки. Потом он пришел в себя и рассказал отцу, что увидел внутри. Однокашник нашелся со всей своей семьей в зале. Шурин узнал всех по лицам, вот только они уже не выглядели как люди. Он рассказал, что увидел на софе здорового зеленого монстра, похожего на богомола с женской верхней половиной туловища. Она крепко удерживала Аршака своими лапами. Почему-то тот был раздет и измазан белой смесью, похожей на майонез. На ковре в этой жидкости лежала кучка белых шаров, похожих на страусиные яйца. А в углу игрались богомолы поменьше ростом. Вся комната и вся квартира была заляпана белой жидкостью, которая липла к ногам, а подъезд был затянут паутиной. - Ого! Это похоже на страшную сказку! ‒ дружно хмыкнули собеседники. - Уж поверьте, это чистая правда, да вы и сами видели многое за эти недели. Знаете, что было самое ужасное? У богомола было подозрительно знакомое лицо, напоминавшее жену Аршака, а физиономии монстров поменьше смахивали на его дочерей. Более-менее нормально выглядел только сам Аршак и его четырнадцатилетний сын, но и они казались какими-то опустошенными.       Только сейчас Афруз Нахмиддинов поймал себя на мысли, что разговоры за соседними столиками мало-помалу затихли. Множество посетителей этой небольшой чайханы теперь обратили свои глаза и уши в сторону их скромной компании. По всей видимости, их жаркая беседа задевала самые острые проблемы, которые теперь касались почти каждого коренного душанбинца. - Что ж, я охотно верю тебе, ‒ поддержал Хусрава мужчина в пестром халате. ‒ Еще месяц назад я бы усомнился в здравом уме того, кто решился бы мне рассказать подобное. Увы, мне тоже довелось быть косвенным свидетелем того, что все, кто слишком тесно якшается с этими пришельцами, все меньше походят на людей. - Я слышал, ‒ вмешался Афруз, ‒ что Рустем Курсунзода, бывший прежде председателем Шохмансурского хукудата, теперь вернулся на службу и помогает этой инопланетной губернаторше управлять Душанбе. Так вот, с тех пор он редко показывался на публике. А про его жену и дочь давно ходят слухи, будто бы эта Ишамараш что-то сделала с ними. Весь базар уже третью неделю судачит, будто бы обе ходят с вооруженной охраной передвигаются по городу и выглядят как натуральные змеи, в смысле, наполовину змеи. Да и у самого Курсунзода, если присмотреться, нет-нет, да проскакивают змейские черты. - Ага, как же, ‒ подхватили посетители за соседним столиком, ‒ мы видели его сплющенный нос, немигающий взгляд и раздвоенный язык во рту. С виду издалека – обычный человек, но стоит ему заговорить, начинает шипеть как пустынный варан! - Аллах велик! Не иначе, как шайтан сотворил с ними злую шутку! - Да, весь рынок только и говорит, что всем, кто добровольно присягнул на верность пришельцам и их шахине, инопланетяне делают какую-то хирургическую операцию, ‒ кивнул Исфандиёр. ‒ Типа, как в Швеции делают операцию по перемене пола… - Тьфу, ну и паскудство же, слышать о таком! - Про кого? Про шведов что ли? - Да не, про пришельцев! ‒ загомонили за крайним столом у окна. ‒ Не ровен час и до нас скоро дойдет очередь. - А я слышал, что марсиане подсаживают всех несогласных на свои инопланетные наркотики, ‒ вспомнил вдруг парень в темно-серой тужурке. ‒ Это страх и ужас, братцы, что творят они с теми, кто переехал жить в блядский квартал!       Афруз скривил губы, слушая рассказ неизвестного парня. «Блядским кварталом» душанбинцы называли микрорайон, примыкающий к центру города, который оккупационные власти утвердили в качестве места для компактного заселения эмигрантов из мира «пришельцев». Поскольку брошенные дома в спальных районах отдали мамоно-насекомым, альраунам, оркам, гоблинам и минотаврам, а кентавры предпочитали пригороды, в центре Душанбе поселились суккубы и импы. Туда же стали переезжать все, кто пал жертвой их соблазна. То, с какой непринужденностью и бесстыдством проворачивали это демонессы, вызывало осуждение и даже гнев коренных жителей, особенно аксакалов с их патриархальными представлениями о «правильной молодежи». - Верно вспомнил, ‒ согласно загомонил народ в чайхане, ‒ за месяц в этом треклятом квартале сгинули семь сотен человек. Доколе мы будем это терпеть? - Им теперь этого мало, ‒ угрюмо заметил Хусрав, пользуясь минуткой всеобщего внимания. ‒ Пришельцы теперь хотят воспитать наших детей и юношество в собачьей преданности их правлению. Они воруют женихов и мужей у законных жен, разрушая чужие семьи. Они вовлекают в блуд и тлен наших невинных девушек, подавая им дурной пример. Они губят наш вольный и гордый народ. Довольно с нас их владычества! - Верно! ‒ зааплодировали вокруг. ‒ Хватит с нас! Мы сыты по горло такой жизнью! - Постойте! ‒ осадил раззадорившихся посетителей Исфандиёр, поддержанный перепуганным не на шутку хозяином чайханы. ‒ Вы хотите поднять восстание? Забыли, как народ потчевали дубинками во время июльских беспорядков? Как вы собираетесь прогнать пришельцев из города? У них в руках армия, оружие и даже полиция и чиновники, перебежавшие к ним на службу, а у нас ничего! На что вы надеетесь, открыто выступая против губернаторши? - Надежда всегда есть, ‒ немного промедлив, ответил Хусрав. ‒ Хоть теперь до нас редко доходят правдивые новости из внешнего мира, но даже здесь известно, пришельцы продолжают сражаться на севере с коалицией стран СНГ и Китая. Вроде как их остановили на Сырдарье, если я правильно понял последние новости. Значит, они не всесильны, как может показаться. Если поднимется весь Таджикистан, пока войска ОДКБ наступают, то кто знает, может у нас тоже появится шанс… - А если помощь извне не поспеет или мы не сможем с ними связаться? ‒ не унимался Исфандиёр. ‒ Да пришельцы нас в бараний рог согнут, вот что! - Не сомнут, если выступит большая часть города, ‒ подал голос чернобородый человек в потертой джинсовке, сидевший до этого в неприметном углу. ‒ Останется только вооружиться и блокировать новую резиденцию наместника, чтобы взять ее живьем. - А ты вообще кто таков, предлагаешь нам тут дерзкие планы? ‒ неприязненно произнес Исфандиёр с полуоборота. - Я то кто… ‒ передразнил его насмешливым тоном бородач, поднимаясь с сидения и выходя на свет так, чтобы посетители чайханы могли разглядеть его лицо.       Нахмиддинов закусил губу, рассмотрев незнакомца. Смельчаком, подбивавшим горожан на выступления, оказался Гуссейн Керимфар. При старой власти он мотал срок в тюрьме за участие в террористических ячейках и наемничество, а до этого успел поучаствовать в гражданском конфликте в соседнем Афганистане. По иронии судьбы Керимфар вышел на свободу как раз после захвата Душанбе «пришельцами», которые даровали прежним сидельцам амнистию. Вот только оказавшись на воле, бывший моджахед, похоже, решил взяться за старое. Он меньше других был готов примириться с новыми порядками, насаждаемыми завоевательницами. - Вы только оглянитесь вокруг, братья! ‒ проникновенным тоном произнес Гуссейн, решивший сразу брать быка за рога. ‒ Во что превратилась наша страна усилиями старых лихоимцев и безбожников и сменивших их оккупантов? Наше достоинство, традиции, жизненный уклад, освященный стариной и завещанный нашими отцами, были растоптаны, попраны, втерты в грязь! Молодежь развращена и бежит прислуживать чужеземным шайтанам, стариков не ставят ни во что, дети бросают родителей, а отцы и мужи расслабились и забыли свой священный долг перед Всевышним! Эти наглые захватчицы ведут себя как блудницы, не боясь ни Бога, ни шайтана, а ваши дочери, сестры и жены прельстились их поведением и тоже расхаживают простоволосыми в открытых одеждах, словно дикарки и язычницы. Ваши поработители уже протягивают гадкие щупальца к вашим детям, лишая наш народ будущего. Как же мы до такого дожили, братья? Как мы могли позволить себе настолько непростительно расслабиться? Что мы скажем Всевышнему на Страшном Суде, когда с нас спросят, где мы были, пока на вашей земле творилось зло и беззаконие?       Слова закоренелого моджахеда пали на благодатную почву. С каждой фразой, с каждым лозунгом атмосфера внутри чайханы все сильнее накалялась. Керимфар знал, куда следует давить, чтобы вызвать нужный отклик в толпе. - Эти чудовища и их новые прислужники еще хуже, чем кафиры! ‒ продолжал бородач, выдержав театральную паузу. ‒ Если мы сейчас ничего не предпримем, то будем прокляты во веки веков Всевышним и нашими же потомками, которые окажутся в рабстве у этих богомерзких прелестниц. Присоединяйтесь к нам и нашему движению, братья, не оставайтесь в стороне, выходите на улицы, блокируйте дороги и площади! Остальную работу сделают наши праведные воины, очистив нашу священную землю от иномирового ига. Вместе мы сила! - Аллах акбар! ‒ поддержали его некоторые из посетителей, главным образом, молодые парни. - Долой пришельцев! ‒ подхватили остальные посетители чайханы.       Это событие и стало прологом к «Пятидневному восстанию», охватившему Душанбе и его предместья с 7 по 12 сентября, свидетелем которого был Нахимиддинов. Массовые беспорядки начались с того, что горожане попытались перекрыть трассу А385, выходившую на восточные окраины бывшей столицы. Кто-то успел предупредить протестующих, что именно по ней должны прибыть новые переселенцы в этот день. Тысячи душанбинцев высыпали на улицы, воздвигая баррикады и поджигая пустые шины, выкрикивая враждебные мигрантам лозунги. Городское движение и без того редкое, совершено встало уже к обеденному времени. Афруз в тот день не встал за прилавком, наблюдая за происходящим с крыши многоэтажки на пересечении улицы Айни и Дружбы народов. Вопреки названию последней улицы, душанбинцы в тот раз не располагали к дружелюбию, напротив, были настроены весьма решительно и готовы были стоять до конца.       Когда к протестующим вышел назначенный «пришельцами» новый префект полиции и потребовал разойтись и не мешать движению, из толпы в него полетели булыжники, бордюрная крошка и прочий мусор вперемежку с угрозами и оскорблениями. - Никуда мы не разойдемся, пока наши требования не будут услышаны! - Передай губернаторше, чтобы ее переселенцы сваливали из города и никогда больше не возвращались! - Иди к своей гадюке и лижи ей п..зду! Предатель! Холуй!       Несколько человек из толпы попытались атаковать полицейский кордон с арматурой наперевес, но служители порядка, закрывшись щитами, начали сжимать кольцо оцепления и ждали команды на применение слезоточивого газа. Затем недалеко от монумента «Глобус Таджикистана» разорвалась брошенная кем-то петарда. До ушей Нахимиддинова, стоявшего на крыше, долетела брань и громкий женский визг. - Разогнать толпу, готовьте автозаки, вяжите провокаторов! ‒ раздавал тем временем распоряжения подчиненным префект. - Ну вот… кажется, началось, ‒ негромко сказал пожилой таджик, стоявший на крыше недалеко от Афруза. ‒ А вот от пришельцев пока ни слуху, ни духу. - Да вот они, легки на помине, ‒ указал пальцем Нахимиддинов на скачущих кентавров со стороны перекрестка Ахмади Дониш.       На выручку местным полицейским спешили ящеродевы в плащах городской стражи. Увидев это, толпа пришла в еще большую ярость. В этот момент полиция применила слезоточивый газ, рассеивая толпу. - Эй вы, ‒ услышали Афруз и те, кто был с ним на крыше, ‒ немедленно покиньте это место!       Голос принадлежал молоденькой черной гарпии, приземлившейся на вершину кирпичной надстройки. Она и еще троица птицедев нацелили на них острия копий. - Хорошо, мы все поняли, ‒ примирительно поднял обе руки Афруз, подавая пример остальным. ‒ Сейчас мы спустимся отсюда.       Делать нечего, пришлось подчиниться требованиям оккупантов. Оказавшись внизу, Нахмиддинов был довольно быстро вынесен отступающей толпой по улице Дружбы народов в сторону центра города. Как оказалось, Гуссейн Керимфар и другие подпольщики успели организовать сопротивление и в других районах. Пока на восточных окраинах Душанбе горожане дрались с прибывшими переселенцами и с полицейскими, пришедшими им на выручку, на проспекте Рудаки уже отстраивались баррикады. Керимфар и его единомышленники имели некоторый опыт в подобной деятельности и не растратили его, пока сидели в тюрьме, используя его теперь на практике. К двум часам восставшие блокировали вокзалы, мосты через реку Варзоб и международный аэропорт Душанбе, все въезды и выезды из города. К трем часам беспорядками был охвачен весь город. На этот раз протестующие не ограничивались требования отозвать мигрантов, отменить указ «об уплотнении жилплощади» и отката денежной реформы. - Долой космических захватчиков! «Мамоно» на костер! Марсиане, улетайте домой! ‒ выкрикивала толпа, размахивая плакатами и транспарантами.       Скандированием лозунгов протестующие не ограничились. Гуссейн Керимфар, отобрав крепких молодчиков, возглавил штурмовую группу из четырехсот человек и повел ее прямиком в «блядский квартал». Вскоре Афруз стал свидетелем начавшихся погромов на проспекте Абуали ибн Сино и в бывшем 11-ом микрорайоне. Бушующая толпа громила витрины, переворачивала металлические ограждения, живо напоминая «огненные дни» между бегством правительства и захватом Душанбе «пришельцами». Погромщики врывались в квартиры, хватая их обитателей, которые по каким-то причинам еще не успели удрать, избивая их и выкрикивая оскорбления. Тех, кто пытался улететь, расстреливали уже в воздухе. - Остановитесь! Пожалуйста… не трогайте нас… что мы вам сделали? ‒ билась в слезах синеволосая суккуба, оказавшаяся в гуще разъяренной толпы. - Что вы нам сделали?! ‒ прорычал один из моджахедов, руководивший погромами. ‒ Охо-хо, прежде мы думали, что вы развращаете люд, похищаете наших детей, грабите эту землю и считали это достаточным поводом, чтобы прогнать вас навсегда из страны. Но теперь мы передумали. Все дело в факте существования таких как вы! Богомерзким тварям, вроде тебя, нет здесь места. Сейчас ты отправишься к шайтану, своему истинному отцу, научившему тебя греху и разврату… - Прошу вас… ‒ задрожала хрупкая демоница, в наивных синих глазах которой плескался страх и непонимание. «За что? За что… нам все это?» ‒ хаотично мелькала одна за другой мысль в ее головке. ‒ «Мы же сжалились над вами, темными людьми, принесли вам мир и любовь, а вы так жаждете нашей смерти». - Держите покрепче эту поблядушку, ‒ раздались голоса из толпы. ‒ Сейчас мы преподадим урок этой падшей женщине!       Не обращая внимания на истошные вопли суккубы, с нее сорвали кружевные трусики, белоснежные чулочки, манжетки и прочие аксессуары, слегка прикрывавшие ее прелести, после чего заключили в круг распаленных жаждой насилия горячих южных парней. - Любишь потрахушки, бесстыдница?! ‒ послышалось с разных сторон. ‒ Сейчас тобой воспользуются, как сортиром, которым ты и являешься!       Пятерка погромщиков с развратным хохотом пристроились к рыдающей суккубе с разных сторон, расстегивая ширинки. Вскоре стоны демоницы утихли, когда один из насильников запихнул свой немытый орган в ротик мамоно. На отдалении молодчики Керимфара деловито сбрасывали с балконов верхнего этажа полуодетых обитателей «уплотненных квартир», а на подворотнях развернулась настоящая трагедия для новоприбывших мамоно. Плохо одетые мужики бичеватого вида, пользуясь анархией, ставили раком пойманных импов и суккубок, наслаждаясь их криками, порожденными отнюдь не из-за оргазма. - Ты покричи еще, покричи, хо-хо-хо! ‒ издевательски произносили погромщики, буря сокровенные места жертв. ‒ Хоть ты и шлюшка, но твоя дырочка узенькая, словно у девственной овцы. Получи же свою награду!       Одна за другой дьяволицы и суккубы оседали, получив заряд семени в лоно, впечатываясь лицом в грязь. Униженные и изнасилованные, они в слезах взывали к своим недавно обретенным мужьям и бойфрендам, но напрасно. Последним было не лучше, чем суккубам. Прямо на глазах жертв насилия толпа буквально разрывала на части дорогих им людей, переехавших в этот квартал, стоило только увидеть явные признаки инкубизации. - Так, кто это у нас? ‒ ядовито произнес Гуссейн, когда с балкона второго этажа бесцеремонно сбросили смуглого молодого человека, разодетого как балерина. ‒ Ба! Да ты же не из пришельцев, верно? А рожа-то у тебя смазливая и хвост торчит. Кто ты вообще такой? Почему на тебе бабские тряпки, а? С дохлого кафира в борделе, поди, позаимствовал?       Вокруг раздался издевательский смех. Юноша, похожий больше на угловатого подростка с женственным лицом, сжался в комок в грязи, пронзаемый кровожадными и презрительными взглядами горожан. - Вы посмотрите на него! ‒ выступил вперед молодчик в потертой кожаной куртке. ‒ Видели, как он вырядился? Прямо как с гей-парада в землях неверных. Ты чо, голубой? - П-пожалуйста… ‒ пропищал субтильный паренек, ‒ я ничего не сделал… Клянусь, я уйду… уйду из города. Навсегда! Вы же этого хотите? - Ты еще повякай мне тут, червяк! ‒ сплюнул бугай в кожаной куртке и хорошенько наподдал тому с ноги.       Жертва завопила, схватившись за правую щеку, на которой красовалось теперь грязное багровое пятно со следом от подкованных ботинок. Нежное и гладкое лицо обитателя квартиры стало цвета мороженой говядины. - Ну-ка, посмотрим, что это за чудо нам вывалилось, ‒ решительно произнес сосед мужика в кожанке, шагнув к схваченному пареньку.       С жертвы сорвали кружевное белье и испачканные белые гетры, доходившее той до колен. В толпе раздались изумленные охи и ахи. - Вы поглядите только… Что с ними делают пришельцы… Значит слухи про операцию не врали…       Взоры погромщиков обратились к промежности жертвы, в которой было отчетливо видно деградировавший до небольшой культи фаллос с отсутствующими «шариками», а ниже гладко выбритого лобка с татуировкой в виде алого сердечка была уже вполне сформированная «киска». - Ва-ах! Вот это дела! ‒ раздались перешептывания в толпе. ‒ Вы видали это? У него же… х..й отвалился… Точняк, марсианские наркотики подействовали…       Прожигаемый взорами окружающих паренек стыдливо прикрыл руками и хвостом свое сокровенное место. - Братья, вы видели, что пришельцы делают с теми, кого похищают и кто к ним перебегает в прислужники?! ‒ громовым голосом произнес Гуссейн Керимфар. ‒ После такого ни оккупантам, ни их подстилкам не место на таджикской земле! Довершим же наше дело и выжжем эту скверну с нашей земли во славу Всевышнего! - Да-а… долой пришельцев! Смерть Ишамараш! ‒ раздались воинственные крики моджахедов. - А этого подкаблучника отправим прямиком шайтану, как и остальных, ‒ раздалось со всех сторон.       Парня в изодранном кружевном белье схватили под руки, игнорируя мольбы о пощаде. - Сейчас мы исправим твое природное недоразумение, марсианская подстилка, ‒ произнес человек в кожаной куртке, в руке которого блеснул нож. ‒ Кое-что тебе стоит укоротить, приведя тебя в соответствие с новым видом, чтобы Иблис при встрече с тобой не краснел…       Злорадный смех вокруг заглушил испуганное блеяние паренька. Резким движением мужчина схватил жертву за фаллос, вернее за то, что от него осталось в процессе еще незавершившееся трансформации. Говорят, его нечеловеческий вопль был слышен даже в южных пригородах Душанбе. - Бекджан, оставляю на тебя этот район, ‒ обратился Керимфар примерно через полчаса, когда все уже было кончено. ‒ Пора приниматься за наместника. Если верить нашим источникам, она затворилась в здании бывшего национального музея в центральном парке… - Будет сделано, Гуссейн-джаноб, ‒ прошепелявил молодчик с угольно-черной курчавой бородой. ‒ Если кто-то из этих поганцев уцелел, мы с ними быстро разберемся по-свойски, даже не извольте сумлеваться, хе-хе…       Керимфар бросил на прощанье холодно-равнодушный взгляд на разгромленный суккубий квартал и обезображенные трупы его обитателей, посаженные на колья восставшими. После этого он со своей свитой телохранителей двинулись на видавших виды уазиках по мосту в северо-восточный район Исмоили Сомони, в котором повстанцы безуспешно держали в осаде резиденцию наместницы Ишамараш, ожидавшей подкреплений. Теперь она располагалась не в старом месте на улице Омара Хаяма, так как была разграблена еще в июне после бегства правительства, а южнее, на левом берегу реки Варзоб рядом с парком Рудаки. К тому времени, когда группа боевиков подъехала к осажденной резиденции, последняя была окружена плотным кольцом горожан и ополченцев. Наместница Ишамараш с ее приближенными окопалась в бывшем здании Национального музея Таджикистана, переделанном в резиденцию. Весь периметр парка пока еще удерживала Змеиная гвардия и гоблины, осыпавшие стрелами всякого, кто пытался прорваться внутрь территории резиденции. Несколько раз полиция пыталась пробить кольцо окружения, но как позже выяснилось, ее наличных сил для этого не хватало, поэтому апофис рассчитывала на скорое прибытие гиртаблилу и арахнид из соседнего Курган-Тюбе, а также черных гарпий и кентавров, расквартированных за чертой города.       Понимал это и Керимфар с его моджахедами, у которых тоже была своя разведка в подполье. Поэтому он организовал засады на южном и западном выездах из Душанбе, в пригородах Тезгар и Чимтелла на пути возможного следования подкреплений. - Нам нужно кровь из носу взять резиденцию до заката, ‒ неустанно повторял он своим соратникам. ‒ Эти шайтановы дочери хорошо видят в темноте, и это дает им преимущество, потому нам следует поторопиться.       Прибыв к северной окраине парка Рудаки, Гуссейн Керимфар развил бурную деятельность. Рядовым ополченцам он велел валить деревья вдоль проезжей части, раздобыть металлическую арматуру, готовить бутылки с зажигательной смесью. Своим же боевикам он приказал занять все ближайшие высотки, откуда можно было вести прицельную стрельбу по территории парка. Очень скоро в резиденции наместницы стала заметна эта активность. - Когда уже прибудет отряд Дамгальнуны? ‒ то и дело переспрашивала апофис своих советников-мамоно. ‒ Эти смутьяны вот-вот ворвутся внутрь ограждения! - Не стоит беспокоиться, госпожа Ишамараш, ‒ бодрым тоном отозвалась смуглая амазонка-телохранитель. ‒ Если потребуется, мы удержим их до утра, а там видно будет.       Однако ни заверения сотников из охраны наместника, ни ободряющие речи минотавра Набии так и не убедили апофис в прочности их положения. Мятежники, казалось, тоже чувствовали ее настрой, поэтому к пяти часам участились попытки пробиться внутрь парка. До окон резиденции доносились выкрики повстанцев вперемежку с угрозами в адрес Ишамараш. - Долой чужаков! Пришельцев на колья! Сожжем чудищ в их логовище, как тех блядунов с одиннадцатого района! - …Повторяем в последней раз, разойдитесь по-хорошему, иначе испытаете на себе весь гнев наместницы Ишамараш. Сложите оружие, прекратите это безумие и, может быть, вы получите прощение… - Ха-ха-ха, вы слышали это, братцы? Она в окружении предлагает нам сдаться. Да пусть сначала выйдет сама и отсосет нам и может, мы ее простим! - Ломайте ворота! Гра-а-а-а-а!!!       Потеряв терпение, командир Змеиной гвардии приказал идти на сближение с мятежниками и приготовить глефы пока гоблины-лучники натягивали тетиву, готовясь стрелять навесом по толпе. Все обитатели резиденции понимали, что пощады им не будет, стоит погромщикам ворваться внутрь, поэтому схватка ожидалась отчаянная. В ответ из-за металлического ограждения внутрь парка полетели «коктейли Молотова» и куски горящей резины. Вскоре зеленые лужайки заволокло вонючим черным дымом, обратив последние в подобие вулканического пейзажа. - Готовьте таран! ‒ раздались команды за воротами парка. ‒ И р-раз, два взяли-и! Давай!       Десяток дюжих молодцев подтащили с одной из незавершенных строек тяжелую металлическую балку и, поднатужившись, начали долбить по воротам. Тогда со стороны резиденции полетели стрелы с черным оперением. Повстанцы, державшие таран, то и дело падали, пытаясь выдернуть стрелы из ран в голени, бедре или предплечья. Раненых тотчас же сменяли другие молодчики. Первых же организованно оттаскивали в тыл, где делали им перевязку. - Ангел побери! Решетка начинает поддаваться! ‒ доложила примерно через четверть часа начальник охраны апофису. ‒ Каковы будут ваши дальнейшие распоряжения, наместница? Будем прорываться на юго-западную окраину города с боем? - Нет… мы останемся здесь и будем ждать подкреплений, ‒ тщательно обдумав, ответила Ишамараш. ‒ Отправившись с боем через улицы, прорубаться через ряды смутьянов было бы слишком рискованно. Даже мне лично сложно управиться со всей этой толпой. Здесь же у нас сохраняется шанс продержаться до прибытия подмоги. Мы остаемся. - Поняла, госпожа, ‒ кивнула саламандра, ‒ тогда я с вашего дозволения вернусь к своим воительницам и подготовлю команду к отражению смутьянов.       Когда пробило двадцать минут шестого, заграждения, наконец, пали, открыв внутрь дорогу восставшим. К этому времени мятежники поняли, что одним тараном не обойтись и подогнали к воротам парка видавший виды самосвал ЗИЛ-ММ3, который повалил решетку, проломил все заграждения и на полной скорости въехал внутрь парка. Оцепление ламий, видя несущийся навстречу старенький советский самосвал, бросились врассыпную, чем и воспользовались прорвавшиеся внутрь повстанцы. Водитель ЗИЛа же, не справившись с управлением, выкатился на большой скорости в центр парка, едва не врезавшись в постамент с бронзовым памятником, и ухнул в пруд, оставив позади широкую просеку из поломанного кустарника. Судьба шофера осталась неизвестна.       Опомнившиеся к тому времени ламии и минотавры все же вернули подобие строя и предприняли попытку остановить ополченцев у входа в здание бывшего музея. Здесь повстанцам пришлось испытать на себе силу минотавров, которые взмахом кувалды могли запросто опрокинуть легковой автомобиль и отбросить любого человека на 5-6 метров, а также остроту древкового оружия ламий и дождь стрел девушек-гоблинов, занявших все лоджии и крыши. Ополченцы падали под градом стрел, чтобы уступить место новоприбывшим товарищам, упрямо шедшим вперед. - Давай… на вертел этих шайтанов! ‒ раздавались позади воинственные крики распаленных яростью мятежников. - За Хеллгондо! За нашу Повелительницу! Эндоррэ! ‒ бросали клич, в свою очередь монстродевы, охранявшие резиденцию.       По команде своего сотника саламандры обнажили пламенеющие клинки и с громким криком ринулись навстречу повстанцам, вооруженным заточенной арматурой, дрекольем и дубьем. Первые ряды восставших впервые оробели при виде воительницах в кольчугах с зачарованным оружием. Это были уже профессиональные бойцы, а не беззащитные в ближнем бою импы из так называемого «блядского квартала». Но именно в этот момент включились в игру заранее расставленные на позициях подпольщики Керимфара. Вытащив из тайных схронов винтовки, моджахеды теперь прицельно били по головам защитников резиденции с крыш и балконов опустевших квартир. Непобедимые, на первый взгляд, саламандры заколебались, видя, что от прямого попадания их не защищают даже шлемы. Броня из демонического серебра смягчала последствия ранений, иногда предотвращала смертельные ранения, но большинство воительниц, схлопотавших пули так или иначе не могли продолжать бой. На это и делал расчет Гуссейн Керимфар, знавший, что под рукой у Ишамараш нет большого количества солдат. Силы «пришельцев» и подчиненной им полиции были разделены, и старый моджахед уже предвкушал победу. - Отступаем к входу! ‒ нехотя скомандовала амазонка, видя, что во внутреннем дворе у ворот противника уже не удержать. ‒ Забаррикадировать все входы и выходы, приготовиться к штурму!       Ободренные видом отходящих мамоно, повстанцы с ликующими возгласами двинулись вперед, надеясь видимо ворваться в резиденцию на плечах отступающего неприятеля. К шести часам, когда это случилось, даже апофис казалось, что скоро все будет кончено. И в этот критический момент сверху на толпу и на стрелков на крышах посыпались стрелы. Черные гарпии, только что подавившие мятеж в районе аэропорта, высвободились и поспешили на выручку Ишамараш. Удавшаяся было атака захлебнулась, дав время охране заблокировать все выходы и оборудовать позиции для лучников. Уставшие и обозленные повстанцы вынуждены были откататься назад, в «мертвую зону», где их не доставали стрелы. Тогда Керимфар, боясь потерять инициативу, приказал своим людям бросать в парк горящие шины и кидать в окна «коктейли Молотова» в расчете выкурить наружу забаррикадировавшихся защитников резиденции. Но этим планам вновь помешали черные гарпии, попросту не дававшие ополченцам приблизиться к зданию бывшего музея на расстояние броска гранаты. За этим противостоянием обе стороны застигла ночь, погрузив Душанбе в состояние неустойчивого равновесия. Юго-запад города, район аэропорта, вокзала и парк Рудаки по-прежнему оставался за «пришельцами» и полицией. Северо-восток и центр столицы был во власти восставших. Все городские мамоно, успевшие бежать до прихода восставших, ушли именно на юго-западные предместья, под защиту войск наместницы. Опьяненные первыми успехами душанбинцы полночи патрулировали подконтрольные улицы и проспекты с фонарями и факелами в руках, горланя национальные песни. Несмотря на неудачу с резиденцией, большинство было уверено, что скоро «шайтаны» будут изгнаны из города, а с запада придут иранские войска, на которые так надеялись повстанцы.       Наутро, 9 сентября, Керимфар предпринял еще одну попытку взять штурмом губернаторскую резиденцию или, на худой конец, выкурить мамоно из их прибежища с помощью «коктейлей Молотова» и горящих покрышек. Каков же был гнев моджахеда, когда ему доложили, что количество охранников резиденции стало больше за прошедшую ночь, причем у подкрепления была лучшая экипировка и оружие, против которого дреколье и ржавая арматура были бесполезны. - Прокляни их Всевышний! ‒ треснул тот в бешенстве кулаком по деревянному ящику, заменявший стол. ‒ Эти шайтаны смогли перебросить подкрепление, пользуясь темнотой, и провели нас как младенцев! Но как им это удалось? - Может, под музеем осталась сеть заброшенных коллекторов? ‒ неуверенным голосом предположил один из помощников Керимфара. - В плане города там есть канализационные трубы, но диаметр их таков, что свободно по ним может проползти лишь тушканчик, ‒ раздраженно хлопнул ладонью по дереву Гуссейн. ‒ Нет, тут что-то другое… А что если подкрепление было переброшено по воздуху?       Озарившая его лицо догадка вызвала новый краткий всплеск ярости, сменившейся мрачной сосредоточенностью. «Хорошо, если не получится с этой змеей, мы устроим напоследок этим адским отродьям Джаханнам на улицах города», ‒ решил про себя Керимфар. ‒ «А потом верные делу братья уйдут в горы готовить новую базу для сопротивления» [2]. С такими мыслями старый моджахед поднялся из-за импровизированного стола на территории полуразрушенного склада супермаркета. - Послушайте, братья, наши планы меняются… ‒ обратился он к своим сотоварищам по диверсионному делу.       Второй и третий день восстания по итогам так и не определили победителя в схватке за Душанбе. Чаша весов несколько раз качнулась то в сторону «пришельцев», то снова в пользу восставших горожан. С одной стороны мамоно удалось наладить воздушный мост в ночь на 9 сентября и усилить отряд, охранявший наместницу, предотвратив ее гибель или пленение. Прибывший из Курган-Тюбе отряд выпускниц «Магитэка» вместе с саламандрами смогли вернуть развалины аэропорта, вытеснив оттуда четыре десятка боевиков и примкнувших к ним душанбинцев, правда, ценой жизни шестидесяти восьми воительниц и двух ведьм, не переживших падения самодельной мины. Но и повстанцам за 9 и 10 сентября удалось расширить зону контроля на правобережную часть города. «Пришельцы» стягивали тем временем доступные части, размещенные недалеко от бывшей столицы Таджикистана, но по неизвестным причинам осторожничали, тянули с началом атаки. В конце первой декады осени, когда к окраинам Душанбе прибыли четыре сотни «Железнобоких», отряд минотавров, закованных в тяжелые пластинчатые доспехи из демонической алой стали и вооруженных кувалдами, в 11 часов утра начался штурм.       «Пришельцы», как вспоминал позже Нахмиддинов, атаковали окраины Муродовского рынка со стороны бывшей текстильной фабрики. Для этого им пришлось под обстрелом снайперов боевиков сооружать наплавную переправу с помощью чар по речке Кафирниган, все мосты через которую были предусмотрительно взорваны повстанцами. Первыми в бой пошли ящеродевы, которые после получасового боя были отброшены обратно к понтонному мосту заградительным огнем людей Керимфара. Тогда в дело пошли гиртаблилу, забросавшие позиции моджахедов керамическими бомбами с усыпляющим газом, вынудив их отходить к автозаправке к северу от рынка. Однако, когда «пришельцы» двинулись дальше вдоль набережной Варзоба по улице Абдулахада Кахарова, их ждал неприятный сюрприз от повстанцев. Стоило зацокать подковами королевским кентаврам по асфальту рядом со зданием сортировочной станции, как под их ногами раздался взрыв, и пол-улицы обрушились в глубокую яму, на дне которой горел мазут. Боевики Гуссейна Керимфара тоже даром время не теряли и успели под покровом темноты кое-где подготовить полосу препятствий.       Пылающие ямы задержали «пришельцев» на несколько часов, однако вскоре ведьмам, прошедшим школу Мимиру Мильти, удалось погасить пламя и завалить провалы в грунте. Но севернее автозаправки на перекрестке с проспектом Джами кентаврам и ящеродевам преградили путь баррикады и ополченцы с «коктейлями Молотова», попрятавшиеся за заборами частного сектора. Несколько раз мамоно пытались выбить этих упрямцев с завалов из покрышек, перевернутых ограждений и микроавтобусов, но повстанцы здесь проявили удивительную стойкость. Тогда под утро 11 сентября последовала атака гиртаблилу, славившихся как кочевой народ с опытными диверсантами. Но и девы-скорпионы оказались бессильны оттеснить горожан с их удобной позиции. Лишь прибытие виверн, высадивших темных эльфиек в тылу душанбинцев у реки, смогло переломить ситуацию в пользу «пришельцев».       К вечеру 11 сентября Гуссейн Керимфаров был вынужден признать провал восстания. Сил, мобилизованных его братьями, оказалось недостаточно для отвоевания города. Наместница Ишамараш тоже осталась жива, хотя и была блокирована и отрезана от своих войск с ее стражей в здании бывшего музея. Мамоно оправились от пережитого шока и погромов и теперь с несвойственным их расе упорством выдавливали восставших дюйм за дюймом, метр за метром, отвоевывая южные и восточные кварталы в районе Шохмансур и Исмоили Сомони. И, несмотря на все неудачи, Керимфаров перед отступлением в подземные коллекторы все же решился на последнюю атаку по резиденции наместницы. На рассвете 12 сентября с трех сторон к парку Рудаки устремились четыре «КАМАЗа», начиненные взрывчаткой и управляемые смертниками. Неуязвимые для стрел 20-тонные машины неумолимо приближались к казалось бы обреченному зданию музея, пробудив в сердцах защитников наместницы первобытный страх. - Это не люди… это безумные и кровожадные варвары… ‒ прошептала Ишамараш, которую отчаянно тормошила верная ей Набия, намекая, что пора уходить из опасного места.       От призрака гибели апофиса и прощального кровопускания Душанбе спасло чудо, сотворенное таинственной гостьей, срочно прибывшей к окраине города после получения известия о восстании. Афруз, которому посчастливилось не попасть под эту волну, пронесшуюся с юга на север через почти весь город, укрылся в тот момент в какой-то подсобке давно закрытого цементного завода на северной оконечности столицы. Остальным же, кому не посчастливилось оказаться в этот момент на открытом воздухе, застелила глаза пелена безумия. Прежний город было не узнать уже через четверть часа. Душанбинцы, еще недавно распаленные жаждой крови врага, теперь пребывали в умиротворении. Расслабленные и беспечные они теперь шатались как пьяные по улицам, бывшим еще этим утром ареной для ожесточенных столкновений. Некоторые из недавних повстанцев забрались на фонарные столбы и хохоча, распевали скабрезные песни. Другие же со слезами на глазах умильно братались и обнимались. - Усман… мир тебе, брат… к чему эта кровь и война, когда можно… петь и танцевать? ‒ то и дело раздавались с разных сторон изумленные голоса. - Так выпьем же мир во всем мире! ‒ произнес с фальцетом другой внезапно подобревший фанатик.       Что касается четырех смертников, то апофис в тот день могла вздохнуть свободно. Волна подоспела аккурат в тот момент, когда многоосные машины уже были близки к ограде парка и нацелились на здание музея. Правда, трое из этой четверки все же погибли, так как не справились с управлением и разбились об заграждения или рухнули в реку. Единственный выживший боевик с пеной на губах в безумном порыве обнимал руль и непрестанно произносил чье-то имя. Далеко не сразу Ишамараш сообразила, кому обязана была своим спасением, а когда ее ум осенила догадка, апофис долго не могла поверить в свою фортуну. Чего нельзя было однозначно сказать про город, который отныне стал еще меньше походить на старый довоенный Душанбе.

******

Месяц спустя…       Осень уже вступила в свои права в Гиссарской долине, но несмотря на это, улицы старого Душанбе оставались по-прежнему оживленными. Это же относилось и к «Дехкан-базару». Пестрая ярко наряженная толпа, сновавшая между прилавками, напоминала обитателей термитника, потревоженного осой. Под стать обстановке были и торговцы, громко и наперебой хвалившие разложенный товар на прилавке, зазывая покупателей. - Финики из Сабассы! Подходите – не пожалеете: только у нас отпускают по шесть дирхем серебром за штоф! - Добро пожаловать, гости дорогие, ‒ надрывалась неподалеку арахна, ‒ взгляните на эти чудные ткани! Только на этом прилавке вы найдете уникальную партию высококачественного паутинного шелка тончайшей выделки из Минагии, пол-империала золотом за аршин окрашенной ткани на любой вкус! Сорок дирхем серебром за неокрашенную ткань, полсажени полотна. - Шерстяные плащи, пледы, наволочки… самые лучшие изделия Южного Лестребо-она, подходи-ите и выбе-эрайте, ‒ натужно блеяли овценамбулы, не желая отставать от конкуренток. - Кондитерские изделия от сестер Гюмовье! ‒ задорным голосом вещала юная суккуба с накрашенными ногтями, сложив ладони в рупор. ‒ Только от нас скидка в преддверии праздника дня рождения Ее Высочества госпожи Друэллы… Мармелад из демонических фруктов: полтора империала золотом за полштофа! Пирожное с бананасовым кремом, вызывает повышенное либидо в течение часа после приема, тридцать пять дирхем за штуку! Пончики с сюрпризом с глазурью и пряностями с Туманного континента, семь империалов серебром за двадцать штук! Спешите до вечера: партия ограничена!       Под эти крики купцов с демонических земель покупатели толклись меж прилавков, спеша приобрести «инопланетные» диковинки и деликатесы, а также изделия тамошних ремесленников и мануфактур. Перезвон серебряных и золотых монет напротив весов был сродни музыке посреди местного торжища. Лишь несколько человек выглядели чуждо на этом празднике жизни, и первым сюда можно было отнести Афруза Нахмиддинова. Он по-прежнему стоял за прилавком на «Дехкан-базаре», однако эту торговлю самсой посреди нынешнего изобилия можно было назвать скорее данью традиции, безвозвратно ушедшим дням, чем бизнесом. Ныне здесь заправляли бойкие торгаши с Сабассы и Гранхольда, потеснив прежних участников рынка. Нечего и говорить, что одного покупателя в день можно было сравнивать с чудом. Но взять и уйти, как другие, Нахмиддинов попросту не мог. Для него это было равносильно личному поражению и добровольному уходу со сцены. А поскольку торговля шла более чем вяло, у Афруза было теперь немало свободного времени для размышлений и воспоминаний о прошлом. Включая и недавнее, когда «Пятидневное восстание» закончилось сокрушительным поражением душанбинцев. Повстанцы были полны решимости проливать кровь, нести потери и стоять до конца, однако с прибытием четвертой принцессы Хеллгондо 12 сентября к окраинам бывшей столицы, все сопротивление рассыпалось как карточный домик. Это было загадкой для Афруза. Это было тайной за семью печатями и для боевиков Керимфарова, встретивших последний отчаянный бой в катакомбах на севере города, где их в итоге и пленили. Даже жертвы помешательства на улицах Душанбе не могли объяснить, почему они вдруг легкомысленно забили на прежние цели и потери. Они… словно забыли в одночасье о том, с каким гневом и яростью сражались с полицией и стражей наместницы, как сражались на баррикадах и осаждали парк Рудаки. Как будто недавних горожан подменили и большинство из них уже не возражали против подселения на родные улицы переселенцев из чужих миров. Убитые и истерзанные обитатели «блядского квартала», наверное, могли теперь иронизировать над своими палачами. Итогом восстания стало то, что теперь весь Душанбе уподобился скандальному «11-му микрорайону».       От этих невеселых мыслей Нахмиддинова отвлек голос, знакомый еще по посиделкам в чайхане. - Эй, старик, ты что, спишь? ‒ услышал Афруз. ‒ Можешь завязать мне в пакет штучек… восемь этой самсы?       Пожилому Нахмиддинову даже не потребовалось поднимать голову, чтобы понять, кто пожаловал к его прилавку. - Да пожалуйста, ‒ выдал с трудом Афруз, обращаясь к Исфандиёру. ‒ С вас пятнадцать дирхемов.       На прилавке звякнула пригоршня мелких серебряных монеток с десятиконечной звездой и полумесяцем на оборотной стороне и изображением в анфас неизвестной демоницы с диадемой на лицевой половине. По деревянной поверхности нетерпеливо забарабанили пальцы, защищенные сверху чем-то похожим на медную латную перчатку. - Ты все еще стоишь здесь у прилавка… ‒ лениво процедил Исфандиёр, пока ему упаковывали самсу. ‒ По-прежнему цепляешься за старый мир.       Ответом был удивленный взгляд Нахмиддинова, будто он только что услышал несусветную глупость. - Молчишь, старик? Не можешь открыто признаться, что заблуждался? ‒ продолжал засыпать вопросами этот странный человек, покрытый тонкими металлическими пластинками из блестящей меди и латуни.       И снова ни звука в ответ, как будто никакого покупателя здесь не было. - Эй, хватит меня игнорировать! ‒ начал сердиться Исфандиёр. ‒ Скажи мне, дед, ну к чему это твое упрямство? Чего оно тебе даст? Восстание давно потерпело поражение, его лидеры осуждены и прокляты, а мир уже никогда не будет прежним. Все так или иначе приняли это, кроме тебя. Это странно, старик, очень странно. Разве настолько ужасен новый мир, предлагаемый Ишамараш? Мир, где ты волен следовать своим инстинктам и желаниям, без страха быть осужденным обществом…       Смуглый инкуб с хитиновыми пластинками на предплечье почти кричал, не замечая удивленного взгляда окружающих. Душанбинцы, облеченные новой демонической плотью и их новоявленные супруги, давно уже выбросили из головы мысли о сопротивлении. Одни пали духом и сложили оружие на милость наместницы, а другие устали от бесконечных потрясений, решив расслабиться и плыть по течению. Но не в случае с Исфандиёром. Он хорошо помнил момент позорной сдачи, сидение в каком-то подвале в ожидании суда и чувство постыдного дикого страха перед будущим. Исфандиёр боялся гнева «пришельцев» еще до начала восстания и всячески пытался удержать горожан от выступления, а когда все же был вынужден примкнуть к мятежникам из опасения быть осужденным соотечественниками, он содрогался от мысли, что будет, если мамоно все же подавят выступление. Поэтому, когда начался публичный процесс над зачинщиками «Пятидневного восстания», Исфандиёр уверился, что ему точно настал конец. Эта мысль стала все более навязчивой после того, когда Керимфарова и его главных сподвижников вывели на деревянные подмостки на площади Дусти, подозрительно напоминавшие эшафот, чтобы зачитать приговор. С этой целью по приказу Ишамараш были согнаны на эту площадь тысячи душанбинцев дабы каждый мог убедиться, что любая попытка мятежа впредь не останется без должного воздаяния.       Надо сказать, что подсудимые моджахеды до конца процесса держались стойко, едва удостоив судей презрительными взглядами исподлобья. Апофис зная отношение повстанцев к чиновникам и полицейским, согласившимся служить новым хозяевам, нарочно включила в состав судебной коллегии местных юстициаров наряду с мамоно. Таким образом, создавалось нужное впечатление единодушного осуждения бунтовщиков и людьми, и монстродевами. Однако, когда прозвучали последние слова приговора, зачитанного хакутаку в пенсне, многие из боевиков поменялись в лице, побелев от страха. - Нет! Вы не можете так поступить с нами! ‒ вопили некоторые из осужденных, чуть ли не падая на колени на деревянные подмостки. ‒ Лучше смерть, чем это! - …Гуссейн Керимфаров, Хайрулла Демерджи, Салаледдин Мамедов, Бекир Исмаил-хан и Нури Шенья-заде приговариваются именем Ее Высочества Друэллы к бессрочной высылке в Хель, ‒ безжалостно повторила белорогая женщина-минотавр. ‒ Вы признаны виновными по всем пунктам: организация и подготовка мятежа, массовых беспорядков, покушение на убийство госпожи наместницы, инициирование резни в особом переселенческом районе. Убийцам и живодерам, вроде вас, не место в новом мире всеобщего процветания, посему вы будете низвергнуты в Хель. Но поскольку вы не просто душегубы, а фанатичные безумцы, вы получите возможность вечность созерцать благоденствие этого мира под мудрым правлением нашей Повелительницы и осознавать, что ваше дело умерло раз и навсегда.       Нечего и говорить, что когда пятерку главных заговорщиков поволокли в раскрывшийся небольшой межпространственный коридор, из которого веяло холодом и смертью, многие моджахеды утратили остатки мужества. Бывшие мятежники звенели кандалами, орали, вырывались из рук суровых конвоиров-дуллаханов, угрожали, упрашивали, проклинали, но апофис на это лишь равнодушно махнула рукой: «Заканчивайте с ними». Исфандиёру навсегда запомнился нечеловеческий крик Керимфарова за пару секунд перед тем, как его вышвырнули в пульсирующий ледяной зев Врат. - Пусть Всевышний будет мне свидетелем, да падет проклятие на вас и примкнувших к вам предателей и тех, кто сдал всех нас шайтанам! ‒ проревел Гуссейн, трясясь от ярости. ‒ Провалитесь вы в Джаханнам со своим нечестивым племенем!       Больше осужденному Керимфарову сказать не дали, дав чувствительного тычка в копчик острием алебарды, отчего бывший главарь восстания пошатнулся и полетел в разверзшуюся бездну головой вперед. Еще с полторы секунды на площади был слышен слабый отголосок его крика, пока не закрылся нестабильный портал в Мир Потерянных душ.       Остальные участники восстания также получили свои приговоры, правда, уже более буднично, без эшафотов и публичных мероприятий. Хотя в процессе над мятежниками участвовали и земные юристы, на деле новые власти давно предрешили участь непокорного города. Не последнюю роль в этом сыграла лично Друэлла. Именно ее вмешательство и погасило очаг кровавого мятежа. Принцесса пошла на риск личного вмешательства, несмотря на возможный гнев матери, предписавшей всем лилим беречь себя и не ставить себя в опасные для жизни ситуации. - Дражайшая Ишамараш, признаться, я разочарована, что вы проглядели заговор, зревший у вас под носом, ‒ выговорила наместнице под конец младшая принцесса. ‒ Неужели вы не извлекли урок из нашего недавнего прошлого и до сих пор не поняли упорства некоторых людей, не готовых в своей слепоте принять новые идеи и образ обновленного мира без гнева и насилия? Нужно было понимать, что арестанты, сидевшие до освобождения города в тюрьме, оказались за решеткой не просто так. Если вы решили проявить милость к этим людям, то за ними стоило пристальнее приглядывать. - Клянусь вам, благородная госпожа, я больше не допущу подобных ошибок, ‒ ответила подавленным голосом змеедева. ‒ Я понадеялась на чувство благодарности освобожденных людей, но похоже переоценила это в узниках. Некоторые из людей такие же неисправимые, как те, что были когда-то в Лескатии. - Очень надеюсь на ваше благоразумие и опыт, Ишамараш, ‒ несколько холодно и отстранено произнесла Друэлла, окинув беглым взглядом разоренный парк Рудаки из окна резиденции. ‒ Если я снова получу известия о новом восстании, в этом случае придется подыскать на вашу должность более достойного наместника.       Следствием этого разговора стали приговоры бывшим участникам «Пятидневного восстания». Все, кто был на баррикадах, участвовал в драках со стражами порядка, но не обагрил руки кровью, получили оповещение о предстоящем выселении в мир «пришельцев». На освободившейся жилплощади позже должны были обосноваться мигранты из Минагии и Западного Хеллгондо. Выявленных участников погрома в 11-ом микрорайоне передали в руки, вернее, в щупальца мозгохлёсток. Правосудие мамоно исходило из того, что эти безумцы, убивавшие суккубов и импов на улицах Душанбе, не ведали, что творили и поэтому подлежали принудительному «излечению» монстрами-менталистами. Те же, кто не принимал активного участия в беспорядках, остались на своих местах и прежнем месте проживания, однако их жизнь должна была перемениться уже в скором времени. Осенью после подавления восстания, когда началась депортация бывших повстанцев в мир мамоно, в Душанбе хлынули новые мигранты с другой «планеты». В подавляющем большинстве это были юные девушки-монстры, которые еще не обзавелись парой, и намного реже – семьи.       Следующей мерой, принятой апофисом по настоянию Друэллы, было «обновление водохранилищ». В начале сентября в пригородах были замечены команды рабочих муравеек и ведьм-элементалистов, долго проводивших непонятные земляные работы. Никто не мог понять, зачем «пришельцам» понадобились эти раскопки. Афруз Нахмиддинов был в числе немногих, кто разгадал замысел новых хозяев и стал избегать употребления водопроводной воды, а также из фонтанов. Из этих же соображений старик перешел на скудноватый рацион из овощей с собственного огорода и домашней теплицы, не доверяя аппетитным на вид фруктам, овощам и мясу, привезенным из демонических миров. Однако большинство горожан ничего не заподозрили и вскоре стали замечать изменения в себе и окружающем мире. Старый город медленно истаивал вместе с его жителями, плавно уступая место новому, наполненному пестрой толпой «граду порока». На глазах Афруза многие знакомые лица приобрели глянцевый лоск изнеженных потребителей утонченных удовольствий, беспечно живущих сегодняшним днем. Один за другим душанбинцы обзаводились новыми подружками из новоприбывших мамоно или обращались целыми семьями до тех пор, пока глаз переставал замечать разницу между завоевателями и покоренным населением. Через месяц после подавления восстания Нахмиддинов ощущал себя одиночкой среди этого гедонистического моря, изолированным атомом в вакуумной колбе. Парадоксально, но здесь, в новом Душанбе, переполненном приезжими и новообращенными монстрами, Афруз ощущал себя Робинзоном на необитаемом острове. Вливаться в новую жизнь он не хотел, как прочие горожане, а изменить город в обратную сторону тем более был неспособен. Как быть дальше, Нахмиддинов, честно говоря, не знал. Поэтому все, что оставалось делать, это продолжать по инерции ходить на рынок и разворачивать свои изделия домашней выпечки, делая вид, что ничего особенного не произошло.       Все это добровольное изгнание внутри изменившегося общества было совершенно не понятно для Исфандиёра. К чему были эти страдания на пустом месте, если достаточно было принять неизбежное, смириться, испробовать воды из фонтана, пойти найти себе подходящую девчонку, расслабиться и вкусить удовольствие как все? Но было что-то внутри этого старого упрямца, чего никак не мог постичь, разгадать его помыслы, и это бесило инкуба. Молчание Нахмиддинова было для него сродни вызову, напоминанием об его собственном малодушии. Исфандиёр больше всего хотел стереть это недоразумение с лица нового Душанбе, так раздражавшее его, но не знал с какой стороны правильно к этому подойти. Окружающие же были к этому равнодушны, игнорируя этого старого чудака, предпочитавшего прелестям нового мира упиваться прошлым. По этой причине в последнее время инкуб регулярно стал захаживать на рынок. Он давно нашел себе удовлетворительное оправдание, что старого Нахмиддинова следует переубедить ради общего блага. Если не извлечь зерно сомнений, то в будущем оно может прорасти в пагубный сорняк очередного мятежа. Исфандиёр не хотел больше новых восстаний и не только потому, что он теперь был инкубом или боялся пасть жертвой расправы со стороны фанатиков. Он попросту любил комфорт, как любил теперь своих новых жен, столь игривых и шаловливых как гурии в раю. - Староват я для этих новомодных штучек, ‒ сухо повторил Афруз. ‒ Будете еще что-то заказывать? Тогда с вас пятнадцать дирхемов…       Эти слова безразличия были подобно ушату ледяной воды, вылитыми на голову Исфандиёра. Выходит, его считают легкомысленным тюфяком, который побоялся выходить из зоны комфорта и предавшим общее дело? Ну ж нет, этот старый сморчок должен понять, насколько он ошибался, отвергнув этот путь, по которому пошли жители Душанбе, радостно принявшие протянутую руку апофиса Ишамараш! Его жалкое существование – это оскорбление, недопустимое пренебрежение и насмешка над совершенным миром, который строят они вместе с новыми подругами из иного измерения под мудрым руководством владычицы монстров. И он, инкуб Исфандиёр, докажет это старому дураку здесь и сейчас! - Эй, братик, сколько мы еще здесь будем стоять? ‒ послышался плаксивый голос под ухом Исфандиёра, которого давно уже настойчиво тянули за рукава. ‒ Зачем тебе этот старик и его черствые лепешки? Самый нищий купец в нашем мире постеснялся бы ставить такое на прилавок. Пошли лучше в бакалею, а то сестрица Хеброн просила набрать какао, который у нас закончился.       Смуглый инкуб перевел взгляд с Нахмиддинова, сохранявшего отстраненное выражение лица, на девчушку-скарабея, льнущую к нему сбоку. - Э-э… ну хорошо, пошли тогда, Тия, а то скоро уже стемнеет, ‒ решился он. ‒ Вроде как Хеброн и Дидона просили закупить ароматическую пену для ванн. Хех, они такие шалуньи-затейницы… - Вот это другой разговор, братик! ‒ расплылась в довольной улыбке хепри. ‒ Жду не дождусь ужина и сладкой патоки на десерт… А потом, как обычно, игры в подогретой ванной! - Какая ты ненасытная, ‒ засмеялся в свою очередь Исфандиёр. ‒ Достались же мне суетливые женушки, часа не посидишь в покое…       Немного угомонившись Исфандиёр позволил себя взять под руки молодой жене-скарабею и повести неспешным шагом к торговым рядам, где заправляли суккубы-кондитеры и роилась толпа покупателей. Один разок инкуб, впрочем оглянулся, но опять наткнулся на безразличный взгляд Нахмиддинова, испортивший ему настроение. Сам же Афруз прикидывал, как долго он еще сможет подержаться среди этого океана разврата и веселящегося безумия, калейдоскопа монстров, в которых поголовно обратились многие душанбинцы, теперь столь далеких и чуждых для него. Где теперь этот милый его сердцу старый город с его чайханами и парками с чинными парами гуляющих, с завсегдатаями кофеен, с пожилыми соседями, играющих в нарды на скамье в парке? Ныне улицы этого города заполонили бесстыжие женщины с птичьими, змеиными, звериными и паучьими телами и их мужья, более походивших на праздных щеголей. И хотя многие из них имели лица недавних знакомых и соседей, теперь между ним и остальными пролегала гигантская пропасть. Афруз проводил взглядом Исфандиёра и беспечно хихикавшую супругу, годившуюся по внешнему виду тому в дочери, а также обширный выводок богомолов с тремя или четырьмя детьми. «Теперь Аршак и его семья могут выходить на улицу без опаски», ‒ посетила вдруг мысль пожилого таджика.       В этот момент Нахмиддинов поднял глаза кверху и невольно сощурился. Да, его не обманывало зрение – к ним спускалось маленькое нерукотворное солнце. Пока оно было далеко и видимо поэтому оно двигалось без малейшего шума, но скорость его сближения выглядела угрожающей. Вскоре это явление заметили и другие посетители рынка, останавливаясь, задирая головы к небу и возбужденно что-то крича, указывая пальцами в сторону движущегося источника света. Похоже на то, что траектория этого странного болида указывала в южную часть города, если судить по широкой дуге оставленного инверсионного следа высоко в небе. - О Боже… ‒ дошло вдруг до старого Нахмиддинова, когда он разглядел блик сигарообразного корпуса летящего объекта посреди расклеенного слоя прилегающего воздуха.       Какая ирония судьбы, только теперь понял Афруз, вспомнив слова Керимфарова и прочих моджахедов, надеявшихся на вмешательство союзников. Они все-таки решили вмешаться, пускай и поздно, но совсем не так, как надеялись повстанцы. Впрочем, если это воспринимать как исполнение последних слов старого боевика, брошенных напоследок своим судьям, то его пожелания можно считать сбывшимися, подумал он.       Теперь, когда сигарообразный объект с длинным дымящимся хвостом был достаточно близок к городу, чтобы пробудить чувство опасности даже у самых беспечных мамоно и инкубов. - В подвал, скорее! ‒ не своим голосом прокричал бородатый инкуб своей сисястой супруге-минотавру, пихая ее в бок. - Бегите! Спасайтесь! ‒ раздалось со всех концов «Дехкан-базара».       Позабыв о повседневных делах и планах на вечер, праздная толпа спешила теперь покинуть это место под открытым небом, надеясь укрыться в темноте и прохладе подземных коллекторов. Теперь это было вопящее обезумевшее стадо, опрокидывающее прилавки со всеми заботливо разложенными тканями, духами и спелыми фруктами. Пространство над крышами города заполнили тревожно мечущиеся тени черных гарпий и виверн. Никто не знал, что делать и по лицам бегущих было заметно, что жители города и новые хозяева этой страны не были готовы к подобному развитию событий.       Афруз сам себе удивлялся, будучи единственным, который не потерял голову, а оставался на своем месте, спокойно взирая на приближающийся болид. То ли он лично для себя зажился на свете и решил, что заслужил уйти на покой, то ли знал, что коллекторы и катакомбы под городом не выдержат сотрясения земли и обрушатся, став общей могилой для душанбинцев. Так или иначе, Нахмиддинов не боялся приближающейся угрозы. Его старый Душанбе умер этим летом вместе с частицей его души, а новая реальность оставалась для него столь же чужой. Все утратило смысл еще пару месяцев назад, и терять ему было нечего, как и сожалеть о чем-либо. - Вот и ответ на твой вопрос, ‒ многозначительно произнес Афруз, как бы обращаясь к давно сбежавшему Исфандиёру. ‒ Живому ископаемому из мертвого прошлого нет места в этом фальшивом настоящем. Похоже, задолго до этого дня я уже отыграл свою роль…       «Прощай, брат…» ‒ пронеслась в его голове последняя мысль, обращенная к далекому северу. В следующий миг мощные толчки сотрясли Душанбе, и вскоре ослепляющая волна яркого света поглотила его праздные улицы вместе с его жителями.

******

19 октября 2018 г., 22:31; штаб РВСН, поселок Власиха, Московская область, Российская Федерация. - …Товарищ верховный Главнокомандующий, докладываю: приказ выполнен, группа целей в секторе «Памир» успешно поражены шестью шахтными ракетами РС-24 силами 42-ой ракетной дивизии, ‒ доложили первому лицу государства по прямой линии видеосвязи. ‒ Следующие объекты были уничтожены по указанным координатам 38 градуса 34 минут северной широты 68 градусов 47 минут восточной долготы…       На демонстрационном экране по мере доклада командующего РВСН сменялись слайды, составленные из свежих спутниковых снимков в хорошем разрешении. На них были запечатлены последовательно моменты подлета баллистических ракет к целям за несколько минут до подрыва, собственно взрыва и расширяющегося «гриба» из раскаленного газа и пыли. К слайд-шоу прилагалась расчерченная координатной сеткой электронная интерактивная карта мира, усеянная желтыми пунктирными траекториями от мест старта к мигающим красным точкам, отмечающих расположение уничтоженных целей. - Хорошо, я вас понял, товарищ генерал-полковник, благодарю вас от имени всей страны за оперативность и четкость в исполнении приказа, ‒ позволил себе самую малость теплоты в голосе Главковерх, выслушав получасовой отчет до конца. ‒ Не будет преувеличением, если я скажу здесь и сейчас, что этот удар враг запомнит хорошо и надолго, потеряв свои наиболее боеспособные части в местах развертывания. Цели, пораженные нашим совместном ударе с китайскими союзниками в Кабуле, Джелалабаде, Душанбе, были прямой угрозой для нашего южного периметра обороны. Не меньшее значение имеет удар по целям в Танзании и Южной Африке. Этим самым мы частично обезопасили юго-западное направление, европейские страны и наших иранских партнеров по коалиции. - Служу России! ‒ как и полагалось по уставу, ответил командующий РВСН из центра контроля. - Это не все, генерал-полковник, ‒ терпеливым тоном старого школьного учителя ответил президент, ‒ успех ваших подчиненных заслуживает не только одной устной благодарности. В ближайшие дни вы и все старшие офицеры, принимавшие участие в операции, будете представлены к государственным наградам, а кое-кто будет повышен в звании.       Главковерх, проговорив еще несколько малозначащих протокольных фраз, готовился завершить общение со штабом, как вдруг к нему обратился секретарь. - К вам со срочным сообщением из Солнечногорского центра по закрытой связи, ‒ передал он. ‒ Говорят о старте с западного полушария неизвестной баллистической ракеты и сигнале тревоги, переданном с орбитального эшелона системы предупреждения о ракетном нападении.       Помрачнев в лице, глава государства принял в руки трубку. По мере выслушивания донесения он с каждой секундой все заметнее хмурился. - Так… старт был осуществлен три минуты назад с территории североамериканского Среднего Запада и замечен одним из спутников системы «Око»? ‒ уточнил Главковерх, дослушав до конца начальника Солнечногорского центра. ‒ Запуск был точно одиночным? …Перехвачена А-235 над Северным морем на среднем участке траектории… Отлично… Просто отлично… Сегодня нам определенно везет… Все это странно. Мы же с китайскими партнерами поставили в известность американское руководство за неделю до массированного удара! Я… у меня просто слов нет… Что у них там происходит?! Если это ошибка, а не умысел, то почему они до сих пор не вышли на связь?       Побагровевший и вспотевший от напряжения глава государства был вынужден несколько раз совершить глубокий вдох, возвращая самоконтроль. За это время начальник Солнечногорского центра что-то бегло и едва разборчиво ему объяснил. - Хотите сказать, что после стихийного бедствия в Атлантике могла повредиться связь по трансокеанскому кабелю? ‒ начал терять терпение Главковерх. ‒ Так им следовало поискать альтернативный способ поставить нас в известность! Или пристальнее следить за дежурными офицерами на случай психологических кризисов и пьянства на боевом посту! - Так каково будет решение верховного главнокомандующего?       Никогда прежде президенту за всю его долгую карьеру не приходилось принимать столь мучительных решений в виду отсутствия подобных экстренных нестандартных ситуаций в прошлом. Было ли это «кинжальный удар» в спину в разгар битвы за Землю? Или может быть начальник ГЦ ПРН [3] прав в своих осторожных оценках и это была ошибка из-за океана? Многое указывало на второе, однако ему требовалось, как главе воюющей державы надежное подтверждение, а не предположение. Развеять опасения мог лишь звонок представителей американского командования, однако в последние дни были определенные проблемы и задержки со связью. Время было на вес алмаза, а риск был чудовищным. Малейшая ошибка – и настанет точка невозврата. Что же делать? Как поступить, когда на тебе груз ответственности за миллионы сограждан доверивших тебе этот высокий пост?       Секретарю в этот момент почудился зубовный скрежет начальника. Доселе ему не приходилось наблюдать на лице Главковерха такие душевные муки выбора. Наконец, он решился и снова приблизил к себе трубку. - Передайте командующему РВСН: если в течение трех минут мы не получим внятного разъяснения со стороны наших партнеров о случившемся инциденте, тогда ему следует действовать в соответствии с новой директивой «О встречном ударе при ядерном нападении». Ровно через три минуты войскам будут переданы программы с новым полетным заданием, если мы не получим удовлетворительного ответа!       Последнюю фразу Главковерх выплюнул с холодной яростью, после чего оборвал связь. Личный секретарь услужливо подал шефу пиджак, понимая, что тот сейчас не в духе. - Сообщи Трошкину и начальнику охраны, чтобы подготовили в течение трех-четырех минут бронированный лимузин, ‒ бросил он подчиненному, торопливо застегивая пуговицы и поправляя галстук. ‒ Скажи также, чтобы были готовы к эвакуации членов правительства по линии «Дэ-шесть».

******

В это же время, плато Камберленд, штат Кентукки, США.       Бронированная дверь бункера после долгих напряженных попыток, наконец, была вырвана из рамы дистанционным взрывом и кропотливым трудом целой бригады плазморезчиков. Не дожидаясь, пока облако гари и дыма рассеется, в освободившийся проход хлынули коммандос подразделения «Дельта» в серо-стальной экипировке без шевронов и прочих знаков различия. В считанные секунды внутренние помещения бункера оказались заполнены вооруженными до зубов бойцами. - Контрольный пост чист, коммандер, ‒ отрывисто докладывали вернувшиеся солдаты. - Газогенераторный отсек чист, сэр! - Аварийная подстанция без признаков жизни, сэр! - Противоударный шлюз чист, господин капитан! - Так… понятно. Вы… Робб, Си-Джей, Холланд, Уилкис, Торн и… Шульц – к центральному посту. Корнблак и Макелрой – ко мне! ‒ начал раздавать указания человек в матовом шлеме из углепластика. ‒ При попытке сопротивления действуйте в соответствии с инструкцией. Холмски и Гринвилл, оставайтесь у выхода, не впускать и не выпускать никого до моего возвращения! А теперь пошли.       Вопреки всем опасениям, центральный пост оказался тих и безмолвен, почти тих… Внутри помещения коммандос не встретили никакого сопротивления. В полумраке и красном свете аварийных ламп можно было различить рельеф приборной панели, очертания столов и выпуклые рельефы толстых труб, вмурованных наполовину в железобетонные стены. - Сэр, предполагаемые нарушители здесь! ‒ послышался голос Холланда, первым заметившего свисающую руку сидящего в кресле человека. - Ни с места! Медленно повернитесь лицом и держите руки над головой так, чтобы мы вас видели! ‒ тотчас раздались команды группы захвата.       Это оказалось излишним. Человек, сидевший в кресле оператора боевого отделения и носивший бейджик с фамилией «Брикброу», был мертв по меньшей мере, сорок минут. Тонкая струйка крови, вытекавшая из пулевого отверстия в шее на воротник, успела подсохнуть, как и крохотная лужица на полу. Его предполагаемый убийца нашелся почти сразу же лежащим за перевернутым столом без признаков жизни. «Смит и Вессон» пятисотой модели, из которого стрелял покойник, нашелся рядом с владельцем. В барабане револьвера все еще оставался один патрон.       В этот момент из-за небольшого противопожарного шкафчика послышался чей-то тяжкий стон. Через пару секунд луч подствольного фонаря осветил мертвенно-бледное лицо человека в перепачканной рубашке. Мужчина тяжело дышал и весь осунулся. Очевидно, к этому времени успел потерять много крови, о чем немедленно доложил Торн командиру. - …С-синамой… Герберт Синамой… ‒ еле пошевелил губами раненый в ответ на требование назвать себя и должность. ‒ Старший ин-женер-механик, расчетчик наведения ра… ракет…       Прокашлявшись, мужчина продолжил рассказ. За время, проведенное в бункере после ранения, он сильно ослаб и находился на грани потери сознания. Видя это, командир группы захвата сделал сигнал Корнбаку вызвать медиков, а сам стал вслушиваться в трудноразличимую речь Синамоя. - …Все началось с Карла, ‒ прохрипел раненый, ‒ он… он с утра был на взводе, сам не свой… Снова говорил про Нэнси, свою погибшую жену… две недели тому назад… Наша вина, нет… моя вина. Карла не следовало допускать к дежурству… мы давно подозревали, что… он снова стал принимать амфетамин… - Придержите его, ‒ велел капитан подчиненным, заметив, что Синамой начал сползать вдоль стены. ‒ Не дайте ему раньше времени потерять сознание.       Си-Джей и Уилкис приподняли за закорки раненого, а один из коммандос дал смочить тому губы из фляжки. Герберт с благодарностью посмотрел на своего благодетеля, а затем продолжил. - …Когда наземная РЛС уловила сигналы о ракетных стартах в Евразии… мы… действовали в соответствии с недавними предписаниями… Однако, ‒ поперхнулся Синамой, ‒ Карл пришел в возбужденное состояние. Он что-то бормотал про «день гнева», про расплату за коварство… Затем он снял предохранители и кхе-кхе… - Дайте ему еще воды, ‒ обеспокоился командир, видя, что выживший совсем плох, ‒ скорее! - Шон пытался остановить его, но… Карл оттолкнул его и активировал предустановленную полетную программу… Мы пытались прекратить это, так как знали… что после катастрофы президентского «Боинга» и утраты «ядерного чемоданчика»… на большинстве оставшихся шахтных «Минитмэнов» стоял «нулевой код активации»… Шон опоздал на самую малость. А потом… Карл вынул из личного шкафчика «Магнум» и сделал несколько выстрелов… Бедняга Шон… Если бы я не успел дотянуться вовремя до пожарного топора… я бы последовал за ним… Кхе-кхе… а теперь похоже, я тоже сыграл в долгий ящик…       Последние слова были столь неразборчивы, что коммандос не поняли их смысла. Синамой, отдав остатки сил, все же утратил сознание. - Эй, парень, держись, ‒ неуклюже попытался подбодрить его темнокожий Робб, ‒ доктора скоро будут здесь и живо тебя починят. - Холланд, пригляди за раненым, ‒ приказал капитан, ‒ остальные – смотрите центральный пост на предмет дополнительных улик. - Будет исполнено, сэр!       Еще раз окинув взглядом место трагедии с одним раненым и двумя трупами, командир подразделения «Дельта» покачал головой и отстегнул с пояса рацию. Сегодня в Пентагоне явно наметился день дурных известий.

******

      Это был редкий момент, когда богиня Созидания могла себе позволить отвлечься и заняться медитацией. Как бы то ни было, ежесуточная рутина и необходимость регулярно вмешиваться в циркуляцию маны порядком выматывали ее душевные и ментальные силы. В последнее время к имеющимся проблемам добавились новые в лице последствий нападения на один из ее небесных ковчегов, искалеченной Гнозис и краснокожего пленника, с которым пока было неясно, что делать.       Сегодня должна была состояться еще одна аудиенция, и Верховной богине очень не хотелось, чтобы ее увидели в неприглядном виде. Еще до своего предыдущего низвержения Илиас щепетильно относилась к своему внешнему виду, жестам, фигуре. Богине втайне очень льстила мысль, что смертные ее считали недостижимым идеалом женской красоты и воплощением всех добродетелей «прекрасного пола». Когда-то ее статуи, фрески с ее божественным ликом были во всех уголках потерянного мира, ныне захваченного демонами. Увы, ради образа эталонной красоты пришлось заплатить. Поэтому на Земле богиня Созидания неукоснительно следовала прежним привычкам и распорядкам, заведенным еще в незапамятные времена. Каждый рассвет Илиас встречала с благодарственным хором преданных ей ангелов. Затем, зарядившись позитивными эмоциями от хвалебных гимнов в ее адрес, богиня совершала омовение в ее персональной купели, вода в которой была заряжена частицами света. Благодаря этим процедурам Илиас всегда сохраняла упругость, гладкость и молочный цвет кожи без малейшего изъяна, морщинки и лишней складки. Потом была процедура массажа, позволявшая поддерживать нужную форму, особенно это касалось груди и талии. Это были еще одни издержки с тех пор, как она воплотилась из чистой энергии в незапамятные времена. Но самой ответственной процедурой было расчесывание и укладка волос и перьев на крыльях. Последние должны были сохранять белоснежность и мягкость, служить предметом восхищения для немногих счастливчиков, допущенных лицезреть ее величие. Наконец, волосы. Этот золотистый водопад нежных шелковистых локон был предметом гордости для Илиас, еще одним эталоном для подражания у ее поклонников среди смертных. При любом появлении на публике богиня Созидания должна была выглядеть величественной, свежей и вечно юной, дабы никто не усомнился в ее божественном статусе.       Но это были дела мирские, а ведь были еще проблемы чисто практического плана. Сейчас, когда Илиас вынужденно взвалила на себя ношу стабилизации беспорядочных магических потоков, бушевавших после взрыва в Атлантике, ей часто приходилось разрываться надвое. Ведь наряду с этим нужно было контролировать исполнение поручений, которые она давала своим ангелам. Из-за этого теперь приходилось чаще прибегать к медитациям, для ускоренного восстановления святой энергии, чем собственно и была сейчас занята богиня Созидания.       «Прекрасно… третий контур сознания почти полностью восстановился, как и… все духовные проводящие каналы», ‒ подытожила Илиас, расслабившись в полусне внутри золотистой сферы в своих Чертогах. ‒ «Шестой резервуар заполнился до отказа, осталось вычистить забившуюся лимфу от посторонних магических частиц… Все-таки ручное управление потоками заряженной магии в таких объемах напряженное дело даже для меня в прежней форме… Это не беда, когда я верну все утраченные запасы и прежние возможности, ничто более не помешает исполнению моего Замысла даже… если внезапно в этом мире появится второй ренегат Генрих…»       Мягкий мелодичный перезвон пробудил златовласую красавицу из волшебного полусна. Он всегда означал, что во внешнем мире вновь стряслось что-то серьезное, требующее ее пристального внимания. Нехотя Илиас пришлось прервать почти законченную медитацию. - П-простите, Пресветлая, мы не хотели прерывать ваш отдых, ‒ с робостью в голосе пробормотала посыльная-ангел, вытянувшаяся по стойке смирно перед раскрывшейся сферой.       Девушка была новичком на летающем острове и совсем недавно еще воплотилась, поэтому отчаянно краснела, когда представала перед Илиас. Вот и теперь, когда из раскрывшегося золотого купола повалил белоснежный пар, в котором виднелись черты заспанной и слегка растрепанной богини, крылатая посланница скисла и пристыжено опустила голову. - А-ах… ну что еще стряслось в плане смертных, ‒ капризным тоном произнесла Илиас, прикрывая ладонью рот от зевоты. ‒ Стоит только отлучиться на пару эргонов, как вечно что-нибудь случается…       Посыльная испуганно пробормотала что-то про Землю и это мгновенно сдуло с лица богини Созидания расслабленность и дремоту. - Так… идем в тронный зал, ‒ произнесла она недобрым тоном, резко выпрямившись и отряхнув крылья от бисеринок влаги. ‒ Идем же, по дороге доскажешь подробности!       Когда Илиас прибыла в главную палату для приемов, там ее уже ожидали Рафаэла, архангел Ранаэль, Сион и ангел Господства Нагаэль. Нетерпеливым жестом руки она дала знак говорить своим слугам, едва уселась на трон. - Вседержительница, не гневайтесь, до нас дошли с поверхности плохие вести, ‒ решилась говорить первой Рафаэла. - Точнее, у нас есть и дурные и благие известия, ‒ поспешно вставила Ранаэль, почему-то избегая зрительного контакта с Верховной богиней. - Выкладывайте уж, ‒ раздраженно вздернула подбородок златовласая красавица, буравя взглядом сверху смущенных ангелов, переминавшихся с ноги на ногу, словно нашкодившие дети. ‒ Давайте сначала благие вести. - Человеческие правители, похоже, решили покончить с демонами одним массированным ударом, ‒ молвила Рафаэла. - …Им удалось испепелить за короткое время многие сотни тысяч демонов и грешников, поддавшихся искушению, ‒ сбивчиво подхватила Сион, ‒ многие города, ставшие оплотом Тьмы, были полностью разрушены… - Наши разведчицы с поверхности проведали, что накануне грязные мамоно планировали нападение на одно из крупнейших царств, ‒ вставила Нагаэль. ‒ Похоже, их замысел был если не сорван, то изрядно подпорчен. - Довольно! ‒ властно подняла раскрытую ладонь Илиас, останавливая ангелов. ‒ Пусть продолжает доклад одна из вас, ибо в этой разноголосице невозможно разобрать, где правда, а где вымысел.       Обреченно вздохнув, роль рассказчицы на себя взяла Рафаэла. В течение двадцати с лишним эргонов она пересказала, как смогла все, что наблюдала сама с Небес и услышала от прилетевших разведчиков и соглядатаев. - Получается, ты наблюдала десятки световых и огненных вспышек вскоре после того, как люди воспользовались своим главным оружием? ‒ спросила богиня Созидания, смерив архангела долгим испытующим взглядом.       Рафаэла с запозданием кивнула, подтверждая ранее сказанные слова. - Да и после этого началось странное, ‒ изрекла она. ‒ Одни человеческие владыки, похоже, решили, что они являются целью нападении других правителей и решили ответить таким же оружием, примененном ранее против демонов. По неизвестным причинам в ответ воспарил только один огнелет, который был сбит над морем. И спустя некоторое время восточные цари ответили западным, хотя и не так, как до этого демонам. От встречного удара пострадали только склады и убежища, где укрывались огнелеты. Города людей западной половинки мира почти не были затронуты этим ударом… - Это в самом деле странно, ‒ сказала Илиас, пройдясь тяжелым взглядом по потолку чертогов, усеянному звездами. ‒ Если западные властители решили, что стали жертвой нападения, то почему взлетел только один снаряд с загрязненным светом? Почему не столько же, сколько запустили восточные правители? Почему короли Востока ответили только один раз залпом, а второго до сих пор не последовало? - Может быть, это и не была война, а трагедия, случившаяся по недоразумению? ‒ предположила Ранаэль. - Память девы Варвары во мне кое-что сохранила из знаний о мире Земли, ‒ молвила Сион, нервно мусоля пальцами крыло. ‒ Живя в деревне, я слышала по радио про атомное оружие. Вроде как, его держали больше для предотвращения большой войны между странами-владельцами. В крайнем случае – для удара возмездия в случае успешного нападения. Я не знаю наверняка, но случившееся в нижнем мире походит на роковую ошибку. - Вполне возможно, что это чья-то дурацкая оплошность… ‒ силой вцепилась в подлокотник Илиас, краснея от гнева. ‒ Также возможно, что по вине одного идиота грязные монстры могут воспользоваться происшествием и попытаться повторить гибельный рейд, от которого некогда пали людские королевства в другом мире. Если так, то не бывать этому! Я не позволю это совершить Минаги во второй раз!       Ангелы в тронном зале затаили дыхание, с трепетом наблюдая за бушующей Верховной богиней. По искаженному от гнева прекрасному лицу Илиас было видно, что это весьма болезненный вопрос для нее, что-то вроде личного соревнования между ней и повелительницами демонов. - У меня были планы возрождения культа здесь, на этой планете, ‒ утомленно произнесла богиня Созидания после окончания вспышки. ‒ Но, похоже, людская глупость или слепота меня вынуждает начать действовать раньше всех запланированных сроков, притом не там, где следовало бы приложить усилия. Из-за этого я очень рискую… мы рискуем израсходовать силы на демонов и их может потом не хватить, чтобы сдержать и отбросить Пандемониум. Придется посылать валькирий, а их пока родилось и воплотилось так мало… - А что, если привлечь и местных ангелов? ‒ неуверенным тоном предложила Рафаэла. ‒ Да, знаю, они не очень сильны… но, нам сейчас любые союзники не будут лишними, верно? - Я… приму их представителей сегодня же, ‒ процедила Илиас. ‒ Пока девы битвы будут сражаться с отродьями Тьмы, земные ангелы могут помочь, исцеляя и утешая праведников и неблагословленных героев по призванию, кто прямо сейчас сражается с демонами на поверхности, даже не ведая о собственном Предназначении.       На этом богиня Созидания распустила советников. Но перед тем, как отправить Рафаэлу проследить за исполнением ее поручений и встретить делегацию пробудившихся ангелоподобных существ, она велела призвать Канделарию. - Передай ей, что я жду ее в тронном зале, и дело не терпит отлагательств, ‒ бросила Верховная богиня напоследок.       «Как ни прискорбно, но тебе, блаженнейший муж и подвижник, придется взобраться на подмостки даже раньше, чем я планировала», ‒ с досадой забарабанила пальчиками по колену Илиас. ‒ «Ты скоро поведешь мужей и жен, не зараженных скверной, демоническими искушениями через эту зловонную пустыню сомнений в грядущий час роковой. О да, мои глаза пронзают брешь сквозь складки времени и пространства… Я вижу тебя, несущим хоругви с моим Ликом во главе колонны победителей. Да, я отдам тебе честь и славу стать основателем новой Церкви Возрождения, которая осветит путь в грядущей тьме! Тебе суждено стать одним из моих орудий, которые сломают владычиц демонов и их гнусный выводок, и даже твои амбиции! Я чувствую, как ты рвешься наружу, как ослабевают и распадаются старые путы, сдерживавшие тебя доселе. Не огорчайся, коварная разрушительница, я тебе обеспечу почетную встречу… А уж потом… Вселенную будет вечно согревать лучи Священного Света к вящей славе моей. Мой мир света будет жить, как и замышлено, а твои дела умрут вместе с твоим окончательным падением!» ---------------------------------------------------------- [1] Дирам ‒ разменная монета в Таджикистане. Сто дирамов составляют один сомони. Название происходит от древнегреческой драхмы; [2] Джаханнам ‒ одно из названий ада в исламе; [3] Здесь: главный центр предупреждения о ракетном нападении (прим. автора).