Мой сладкий кошмар

— Ты ненормальная, Грейнджер! — крикнул он, замечая, как треснул и осыпался мелкими осколками бокал, забытый им на библиотечном столе — такие неконтролируемые выбросы магии у него случались нечасто. — Это необходимо! — Грейнджер, судя по воинственному виду, даже не собиралась отступать. — Ты рехнулась! Можно придумать что-то другое! — Нет, Малфой! — её глаза яростно сверкнули, метая в него темные искры. — Пожалуйста! Черт возьми, я прошу тебя об этом! Это последнее, что нам нужно! — Нет, — его голос снова обрел спокойствие и холодность, теперь он просто с насмешливой ухмылкой наблюдал за ней, мечущейся из угла в угол — нет, определенно гриффиндорцы совершенно ненормальные идиоты. Она резко остановилась, видимо, только сейчас поняв, что он не поддастся ни на какие уговоры, и посмотрела ему в глаза. В её взгляде, в зрачках, расплавленных яростью и почти полностью слившихся с шоколадным контуром, горела ненависть. — Ты, жалкий ублюдок, — прошипела она, надвигаясь на него с действительно сумасшедшим видом, — снова хочешь испортить все, что мы делали? Хочешь испортить мое задание? Ты просто завидовал мне и Гарри все эти годы. Каждый лучше тебя: я — в учебе, он — всегда. Драко почувствовал, как где-то внутри начала подниматься тяжелая волна ледяной злобы и ненависти, но, с презрением глядя на Гермиону, все-таки понимал, что все её слова — лишь провокация. — Ты боишься самого себя, — продолжала она, буквально прожигая его потемневшими глазами. — Боишься! Признайся — ты ведь сам не знаешь, чего хочешь! Трус! Мерзкий трусливый хорек! Ты всегда хотел быть лучшим, но никогда не был им. Всегда второй, третий, но не первый! Ты — проигравший! «Она лжет. Она просто лжет, — шептал едва слышный внутренний голос. — Посмотри на неё — она выжидает, когда ты сдашься, когда сделаешь то, о чем она тебя просила. Но ты выдержишь. Ты выдержишь.». Грейнджер злобно прищурилась, будто прочитав все его мысли — все до единой, а потом словно выплюнула в лицо: — Знаешь, Малфой, Рон Уизли целуется намного лучше тебя, — она выждала мгновение, которое стоило ему невероятных усилий, и мечтательно добавила. — И не только целуется. — Круцио! Молниеносный удар — и её крик, смешавшийся с собственной болью, разметавшейся раскаленными углями где-то внутри, не так уж и глубоко, как казалось. Сволочь! Грязнокровка! Ненавижу! Резкий взмах палочкой — и на её руке появился тонкий кровоточащий надрез, который она даже не заметила, обезумев от разрывающей боли. Он усмехнулся — да уж, ему не понаслышке известно, как действует болевое заклятие, считавшееся у Люциуса Малфоя всего лишь одним из воспитательным методов. Он прекрасно помнил эти невидимые пальцы, разрывающие тело на части и вонзающие когти-кинжалы до самого упора… — Финита! Он швырнул волшебную палочку в один из стеллажей напротив, даже не задумываясь о том, что она может сломаться. Проклятая Грейнджер, растрепанная и измученная, поднималась с пола, аккуратно придерживая колбу-медальон возле раны на руке, с которой капала кровь — результат легкого режущего заклятия. Его заклятия. Он перевел взгляд на прозрачную удлиненную колбу с ингредиентами, чувствуя, что, если продолжит смотреть на эту чертову грязную кровь, капающую в сосуд, его просто вырвет. От отвращения. К ней и, самое главное — к себе. Сквозь прозрачные стенки медальона зелье вдруг заискрилось, превращаясь сначала в серебристую субстанцию, а затем и делаясь вовсе однородной прозрачной жидкостью. Как вода — просто мечта для отравителя. Грейнджер взмахнула палочкой, залечивая разрез, который сразу же затянулся светлой кожей. Только вновь набросив цепочку медальона на шею, она подняла на него — будь ты проклята, Грейнджер! — свой взгляд. В нем явственно читались вина и смущение, проявившееся ещё в заметном румянце на щеках. — Спасибо, — тихо произнесла она. — Прости меня. Это все было… неправдой. Он почувствовал, как начали дрожать руки от ярости и сожаления, что палочка так далеко. В этот раз «ласковым» Круциатусом она бы точно не отделалась. Мерзкая грязнокровка! Гриффиндорская заучка! «Прости»?! «Неправдой»?! Да как она вообще смогла произнести эти слова?! И сейчас вот так смотрит на него своими отвратительными глазами цвета горячего шоколада, который хочется просто выпить одним махом, обжигаясь об эту ненавистную кожу, похожей на светло-розовый бархат в свете пламени факелов. «Знаешь, Малфой, Рон Уизли целуется намного лучше тебя»… В карих глазах — удивление и вызов. Ни капли страха. Почему она не боится, когда он так близко? «И не только целуется.»… Эта чертова Грейнджер вдруг нежно улыбается и произносит одними губами — как выдох: «Прости». Выдох… Она не должна дышать, её сердце остановится — так же, как у него, только что, после всех её слов, сказанных этим чертовым ртом с чуть напухшей нижней губой, которую она, скорее всего, прокусила под действием болевого заклятия. Он резко привлекает её к себе, едва не ломая ребра под тонкой тканью светлой блузки, а потом впивается в её губы, чувствуя, как разрывается маленькая ранка на её губе, обдавая его дурманящим солоноватым вкусом этой проклятой грязной крови. Она отвечает ему, не чувствуя боли и задыхаясь в собственном дыхании, прикрывая затуманившиеся глаза черными ресницами, отбрасывающими слишком длинные тени. Так что ты там говорила про Уизли, Грейнджер? Новый взрыв ярости, смешанной со жгучим, осязаемым желанием несется по крови, вырываясь к ней огненным дыханием, оставляющим едва заметные следы на её слишком нежной коже. Неспешный рывок — и звон маленьких металлических пуговиц, падающих мгновением раньше, чем её блузка. Вряд ли она знает, что их ровно семь. Семь. Столько же, сколько лет он безуспешно бился о стену их дружбы с Поттером, желая хоть как-то унизить (или обратить на себя внимание) этой отвратительной девчонки с копной каштановых волос. Он ощутимо прикусывает нежную кожу возле ключицы, ощущая, как её тело начинает плавиться горячим воском в его руках. Непременно останется красный след — ну и пусть — как подарок Уизли. Он судорожно выдыхает, чувствуя, как её дрожащие пальчики скользят по его груди, на ходу расстегивая черные пуговицы на рубашке, в которой становится слишком жарко. Шесть пуговиц — и темная ткань падает вслед за белой блузой. Шесть. Ровно столько, сколько лет после окончания этой жалкой школы он пытался забыть, выбросить из своей головы «какую-то грязнокровку», так мягко и незаметно подчинившую себе его разум. Нет, Уизли, ты её никогда не получишь! С глухим рычанием он одними зубами срывает с её шеи цепочку с мешающим медальоном, который падает куда-то под стол. Чёрт с ним! Чёрт с ними всеми! И пусть сгорит весь мир, но сейчас ему все равно. Вот он — его кошмар, его, только его Грейнджер, грязная кровь которой превращается на губах в огонь, разливающийся лавой в его жилах. Только его… Только его эта сладость её обезумевшего сердца, биение которого мчится в унисон с его дыханием, её шепот и стон с его именем, замершем крошечной соленой ранкой на горячих губах. Ты моя, Грейнджер… Только моя… Мой сладкий кошмар, от которого я никогда не очнусь… Никогда…