***
Энри Велингтон пребывал в чудовищном расположении духа. Вечером он случайно встретил Исаэль, она бегло рассказала ему о смерти Шавон, которую Энри считал хорошим другом. Услышав новость, молодой человек едва сдержал крик отчаяния, но смог сохранить хладнокровие и даже мысленно порадовался, что Мэгги Хлоиц в порядке. А потом опомнился, что она сейчас, очевидно, в горестном положении. Он немедленно попросил начальство разрешить ему повидаться с Мэгги, но получил отказ и сухую насмешку в ответ. «Если выражать соболезнования разведчикам о каждой потере, то можно жить у них под дверью!» Энри не злился на начальство, потому что прекрасно понимал его: потери Разведки были чем-то совершенно обыденным, скорее удивляло, если они возвращались живыми. Но тут была его личная потеря. Он вспомнил, как часто наблюдал, стараясь оставаться незамеченным, за Мэгги и Шавон. Одна — невысокая, темноволосая девушка с ясно горящими глазами, другая — мускулистая, рыжая, как пламя. Они часто ругались, спорили почти до драк, но никто не сомневался, что эти двое убьют друг за друга. А теперь Шавон нет. Мэгги была очень сильной и упрямой, она, конечно, выберется, переживёт эту боль, но как же горько было Энри из-за того, что он был сейчас не с ней. Ему до дрожи в руках хотелось обнять её, прижать к себе и, зарывшись лицом в её густых волосах, шёпотом успокоить. Мэгги всегда пахла свежей травой, чем-то сладким, а ещё у неё был удивительный дар: несмотря на тренированное тело солдата, она могла, словно стряхнув с себя всю мощь, вдруг становиться неповторимо хрупкой. Одни только мысли о Мэгги заставляли Энри улыбаться уголками губ. Ему было поручено обойти несколько улиц, проверить, всё ли в порядке. Здесь, в Тросте, это значило следующее: никого ли не прибили посреди дня, а то неловко будет, если труп заваляется. А если драка, то надо бы вмешаться, растащить, да и разобраться. Энри откровенно скучал, потому что его мысли была заняты одной разведчицей, а улицы ничем его не привлекали. Он закурил, хоть было и не положено, сел на скамейку под тенью массивного дуба. Выставил ноги вперёд, блаженно потянувшись. Поднял глаза и поглядел перед собой: округлая площадка, неумело вымощенная булыжником, половину её скрывала тень. Никого не было, только какая-то девочка неясного возраста играла с мячом. Эта игра была столь странной, что по-настоящему заинтриговала Энри. Девочка брала мяч, сделанный из тряпок и перетянутый тугим узлом, и кидала его куда-то в тень, словно перебрасывая через ту черту, что разделяла эту тень от света, затем она медленно шла за мячом, и бросала уже с той стороны. Двигалась она неторопливо, будто старик, которому было сложно ходить из-за тяжести прожитых лет, она иногда даже переводила дух, невольно раскрывая рот. Энри во время таких рабочих прогулок часто видел детей, и обычно они шумели, как птицы, бегали, сбивая друг друга с ног. А эта девочка была одна, и в этом её молчаливом одиночестве была такая размеренная печаль, что Энри покачал головой. Он бросил сигарету и, отряхнув брюки, двинулся к девочке. По пути он привычным взглядом полицейского изучал ребёнка. Ботинки старые, кажется, даже ей немного велики, чулки, который когда-то были белые, посерели, один спущен до щиколотки, другой аккуратно дотянут до колена, красная юбка в форме перевёрнутого тюльпана, белая рубашка, заправлена в юбку, ворот грязный. Но в целом девочка выглядела недурно, видно, что не бродяжка. Её белёсые волосы зачёсаны назад и завязаны в слабый узел. — Играешь? — спросил он. Девочка как раз поднимала мяч. Она замерла, распрямила спину и посмотрела на него таким взглядом, что Энри невольно отпрянул. Лицо девочки было самым обычным: бледная кожа, тёмные синяки под глазами, белые, острые зубы. Но, когда она смотрела на него, Энри испытывал странное, неприятное чувство. У девочки были карие глаза, и один она почему-то не раскрывала. — А не видно? — она вскинула голову. И улыбнулась. По-хищному, криво, совсем не красиво, но это была та самая улыбка. — Ты одна, — глупо сказал Энри. — Я болею, — ответила девочка. — Играть одной запрещено законом? Он невольно восхитился тем, как уверенно отвечает этот ребёнок, и подумал, сколько ей: десять? одиннадцать? Энри смотрел на мрачную девочку, которая выглядела крайне недовольной, и испытывал какое-то необъяснимое чувство тревоги, что гнало его прочь от этого ребёнка, будто это была не девочка, а неопознанное насекомое, которое рано или поздно превратится в чудище. — Такого закона, конечно, нет, — он усмехнулся. — Но я редко вижу детей, что играют в одиночестве. Хочешь, я составлю тебе компанию? — Вам, что, нечего делать? — Хах. Ты права. — Он протянул руку, желая взять мяч, но девочка сделала шаг назад и раскрыла второй глаз. Энри задержал дыхание. Глаз был мутный, словно янтарь под болотным илом. — Не бойся. — Мне не нужна компания, — сказала девочка. — Что ж, — он кивнул. — Похоже, так и есть. Ты уж извини. Энри вздохнул. Ему было грустно, он хотел отвлечься от собственных тревог и поиграть с этой одинокой девочкой, но, кажется, ей точно никто не был нужен. Он уже развернулся, чтобы уйти, как девочка его окликнула: — Если хотите поиграть, то приходите завтра. Я принесу другой мяч. — Я думал, что ты играешь одна. — Иногда и такое надоедает, — спокойно произнесла девочка. — Только я бегать не могу. Он кивнул. — И не грустите больше. Удивлённый Энри посмотрел на неё. — С чего ты взяла, что я грущу? — А это видно. И вообще, не только вы подсматриваете. Он подумал, что она говорит о том, что наблюдала за ним, когда он сидел в тени. — Как думаешь, о чём я грустил? — спросил, включаясь в эту странную словесную игру. — О женщине, — усмехнулась девочка. — Да с чего ты… взяла?! — Вы все только о женщинах и думаете. И лица у вас всегда одинаковые, — девочка подбросила мяч и тут же его словила. — Отвратительно-мечтательные. — А тебе такие не нравятся? Она небрежно дёрнула плечом. — Мне вообще мало, что нравится. Но я правда, да? — Энри наконец увидел в её взгляде привычное детское любопытство. — Права?.. Вы тут из-за женщины грустили? — Так и есть. — Вот! — победоносно засмеялась она. — А ваша возлюбленная с другим? — Ты, что, книжек начиталась? — Я не умею читать, — девочка бросила мячик на землю у ног, словно хотела, чтобы тряпки вдруг отпружинили, — но тут особо знаний и не надо. Женщина либо с вами, либо с другим. — Они ни с кем, — просто сказал Энри. — Она предпочитает битву. Она не выбрала меня, потому что выбрала Разведку, — замолчал, ошеломлённый тем, что сказать это было так просто. — О. Значит, ты — полицейский, а она — разведчица? Ну и ну. — Не нравится Разведка? Девочка наконец поняла мячик и, сдув с него пыль, отчётливо проговорила: — Не нравится. И, пожалуйста, не спрашивайте почему. Он снова кивнул. Догадался. Девочка была, кажется, очень больна, и её раздражала мысль о тех, кто так отчаянно бросается в пасть смерти. — А как вас зовут, сэр? — Энри, — он улыбнулся, — а ты представишься? Она назвала имя. И судьба, бродившая всё время где-то рядом в этой истории, переплела намертво линии всех героев.***
В темноте вечернего города мерцали огни свечей, расставленных вдоль дороги. Люди, облачённые преимущественно в чёрное, неторопливо шли, стараясь держаться рядом. Было тихо, казалось, никто не хотел нарушать вязкое ощущение траура. Вдруг какая-то женщина, что несла цветы — обычные синенькие какие-то, жалкие, запела тонким голосом:«и закрылись двери дома, поглядели — никого…»
Вначале ей ответила только тишина, а потом из темноты послышался другой голос:«мне та калитка знакома: здесь я встречала мужа своего»
Толпа шла дальше, слушая песню, некоторые подпевали шёпотом, другие присоединялись к звенящему хору.«но нынче все окна закрыты, а в доме нет никого, ой, никого!»
Где-то зазвучали рыдания. Впереди не было свечей, и люди интуитивно поняли, что они пришли. Остановились аккурат возле трёх ям, вырытых в земле, встали кругом.«сколько не ищите — нет в доме этом никого»
— У меня мурашки всегда, когда слышу эту песню, — сказала Ханджи, наклоняясь к первому попавшему уху. — Жуткая вещь! Ухо принадлежало Мэгги, она кивнула. — Ты же знаешь, что дальше? Героиня стучится, а ей открывают, но она знает, что все, кто жил в доме, и её муж, мертвы. И она остаётся в доме, потому что дальше не знает, как жить. И потом уже кто-то другой подходит к дому, а там опять — никого. Понимаешь, что это значит? Мэгги подняла голову и посмотрела в сверкающие глаза Ханджи. — Она покончила с собой. — Точно, — кивнула Зоэ. — Мурашки аж! Она не чувствовала волнение из-за песни, она ничего вообще не чувствовала. Кроме вины. Мэгги казалось, что все её эмоции вдруг стали тусклыми и незаметными, а вот вина разрасталась, как паразит. Ей было необъяснимо стыдно быть здесь, смотреть на других людей. Само существование точно подвергалось осуждению: да как ты можешь идти, когда они лежат?Это не мы их не видим — нас не видят они.*
Сзади послышались тяжёлые шаги. Девушка вздрогнула, ощущая на себе чей-то пристальный взгляд. — Если спешишь в штаб, погоди, — сказал ей Эрвин Смит. — Я жду карету, поедем вместе. — Не положено, сэр. — Что не положено? — Солдатам с командирами разъезжать, — она обернулась. Эрвин стоял в метре от неё, но смотрел куда-то в сторону, видно, карету высматривал. — Так я тебя и не к Шадису приглашаю, — сказал он почти раздражённо. — Зоэ в повозку посадит ребят, а у меня в карете всего три места. Хочешь, позови Исаэль. — Она поедет с Ханджи, — сказала Мэгги. — Она ею очарована. А я… я бы пешком пошла. — Знаю я ваши «пешком», — нахмурился Эрвин. — Вчера двоих всю ночь искали. Набухались в каком-то баре с горя, едва не зарезали какого-то бродягу, — по его голосу было ясно, что будь его воля, то Смит бы вообще солдат запирал на замок после вылазки, — а ты и так слишком эмоциональная особа. Не договорил, потому что Мэгги насупилась и отвернула голову. Эрвин появился не вовремя. Сейчас. Вообще. — Я не пропаду, сэр. — А вот и карета, — сказал он, словно не заметив её слов. — Садись. К ним подъехала тёмно-синяя карета, запряжённая четвёркой лошадей. Мэгги не заметила, но оказалось, рядом уже стояла парочка солдат, готовых побыстрее бы очутиться внутри. Но вдруг кто-то крикнул, и показался всадник на чёрном красивом коне. — Командор требует кого-нибудь, дабы собрали свечи. Вы двое, за мной! Солдаты, недовольно понурив головы, последовали за всадником, а Мэгги напряжённо посмотрела на Смита. — Похоже, мы остались вдвоём. — Я не хочу вас напрягать, сэр, — сказала она. — Прошу вас, поезжайте один. Или подождём ещё кого-то. — Действительно, — кивнул Эрвин. — Времени же тьма. Он раскрыл двери кареты и залез внутрь. В полумраке Мэгги видела только его сияющие удивительные глаза. — Залезай, Хлоиц. Надо поговорить, — и добавил: — Это приказ. Дёрнула ртом. Вздохнула и поднялась в карету, — уж с приказом не ей спорить. Карета неспешно двинулась по дороге, Эрвин молчал. — О чём ты хотел со мной поговорить? — спросила она, переходя на «ты». От этого оба вдруг замерли и невольно посмотрели друг на друга, Мэгги задержала дыхание, вспоминая его горячий запах амбры, прикосновения широких ладоней к своей коже, требовательные ласки… Она в миг покраснела и, закусив губу, отвернулась к окну. — Как ты знаешь, Шавон должна была быть повышена в звании, но из-за данных событий этого не случится, — холодно сообщил Эрвин, смотря исключительно перед собой. — «Данное событие» — смерть? — ухмыльнулась Мэгги. — Неплохо. И зачем мне это знать, сэр? — Я упоминал как-то в разговоре, что ты вполне можешь стать офицером. С этого дня за тобой будут внимательно следить. Майк сообщил мне, что ты слишком подвержена эмоциям, но я это и так знал… В общем, он будет даст тебе бумаги, по которым тебе следует тренироваться. Через месяц Шадис решит, подходишь ты или нет. — Я слабый солдат, — глухо отозвалась Мэгги. — В сравнении с Шавон, я — ничтожество. Ваши слова звучат как издёвка. — Думается мне, что после смерти подруги, ты станешь более зорко смотреть за другими. — А, — вздохнула Мэгги, — думаете, я стану ещё большим параноиком? — Ты общалась с Зоэ? — вдруг спросил Смит. — Она же ненормальная, да? — он усмехнулся. — Но я не встречал офицера лучше, чем она. Женщина невероятно крепкая и надёжная. А знаешь, что самое смешное? Она ведь не так уж и сильна, просто быстрая и ловкая. — И умная. — И умная, — согласился Эрвин. — Не хотел бы я быть титаном, которому встретилась Ханджи Зоэ. Мэгги невольно засмеялась. Но боль никуда не ушла. Она просто задрожала внутри, словно смех потревожил её. — Сэр, — пауза, — я сделаю всё, что будет вам угодно, — она подняла взгляд и посмотрела на Эрвина. — Я дала присягу, и с того самого мига поклялась перед королём и человечеством исполнять приказы командиров. Если вам угодно рекомендовать меня для чина, то, хорошо, я послушаюсь. Назначите мне тренировки — буду усердно исполнять их. Как и любой солдат здесь, я — человек, готовый подчиняться любому вашему приказу, сэр. Знала бы она, эта девчонка, как волнует его это «сэр», как ему самому гадко от этого пугающего чувства. Вот она смотрит на него совершенно стеклянным взглядом и говорит все эти чопорные речи, которые, видать, заучила. Потому что Эрвин точно знал, что Хлоиц слишком упряма для такого подчинения. — Я сделаю вид, что поверил. — Я не вру. — Эмоции мешают исполнять приказы и соблюдать дисциплину, — задумчиво произнёс Эрвин, — а ты порой не контролируешь себя, Хлоиц. — Я научусь, — сказала и тут же запнулась. Уж слишком часто она что-то обещала ему. Карета легко покачивалась на кочках, из окна дул лёгкий ветерок. Эрвин сложил руки на груди и внимательно посмотрел на Мэгги. Она сидела в углу, уперев ладони в сидение. Верхние пуговки белой рубашки расстёгнуты, плотная ткань коричневых брюк стягивает широкие бёдра. — Если я прикажу, бросить раненного товарища, ты послушаешься? — Я… а спасти его никак нельзя? — Мэг! — он невольно вскрикнул. — Кто говорил про подчинение?! — Ладно. Я брошу его. Если, конечно, это будет единственный вариант… Он вздохнул. Не поверил. Конечно, она потащит товарища у себя на спине, но не бросит. Дура, такая дура. — С завтрашнего дня бегаешь сотню кругов на тренировочном полигоне. Это было почти сорок километров. Мэгги жалобно вскинула голову, но кивнула. — Как прикажете. — Это надо будет делать каждый день. Можешь опаздывать на обед, но не забывай бегать. Майк заметил, что у тебя проблемы с выносливостью. Бег поможет тебе. — А если я помру во время бега, то и вовсе проблем не будет. — Кто говорил про безоговорочное исполнение приказов? — Эрвин покрутил в пальцах пуговицу форменной куртки. — И, да, тебе придётся изучить старые построения. Но это потом. Она кивнула. Прядка каштановых волос упала на лицо. Мэгги подняла руку, чтобы убрать её, но вдруг Эрвин наклонился и схватил её за запястье. Испуганная девушка встревоженно посмотрела на него. — С-сэр?! Как сказать ей, что у него внутри всё горит огнём, когда она такая невероятно упрямая и серьёзная находится рядом? Что сказать, если её миниатюрное тело с широкими бёдрами и грудью, не стеснённой ничем, так сильно его тревожит? Эрвин крепко любил только одну женщину, — Мари, и ни к кому не питал такого сокровенного чувства, но Мэгги Хлоиц вызывала в нём чувство странного дурмана. Он хотел её. Хотел так, что сводило челюсти. Даже сейчас, когда они ехали с похорон, он только и думал, что о её белой, гладкой коже, о женственных изгибах, о мягких волосах. Проклятье. Эрвин поднял взгляд и увидел, как сверкают карие глаза. В них, кажется, стояли слёзы. Он слишком сильно схватил её запястье, долго молчал. — Извини, — сухо сказал он, отпуская руку. Мэгги дрожала, смотря в пространство перед собой. Её словно окунули в ледяную воду, и она снова ощутила то волнующее чувство, когда этот мужчина был рядом. Но в этот раз, смешавшись в болью внутри, отчаянием и виной, это чувство переросло во что-то пугающее. Она вдруг захотела испытать то жуткое стеснение, которое было с ней в его кабинете, тот дикий стыд, когда Эрвин Смит касался пальцами её промежности. Мэгги медленно вздохнула. Ничего более волнующего и странного с ней не случалось, и может, повторение этих эмоций изгонит из груди эту проклятую боль. Мэгги тихо заплакала. Подняла руки и прикоснулась пальцами к пуговице. — Прикажите мне отдаться вам. Он подумал, что ему показалось. Невольно двинул челюстью, нахмурился. Мэгги смотрела на него, в её глазах блестели слёзы. — Ну же! Это было невозможно. Воздух вдруг стал тяжёлым и густым, хоть руками черпай. — Ты не понимаешь, чего хочешь, — сказал Эрвин совершенно спокойно. — Я не имею права. — Там в кабинете вас это не волновало. — Это была секундная слабость. — Что вас останавливает теперь? Вам не нравится что-то?! — Мы едем с похорон, рядовая. Успокойтесь немедленно. — Какая разница? — прошипела она. — Мало ли похорон вы видели? Мэгги злилась. Чем яростнее он упрекал её, тем сильнее горело в груди, и это хотя бы немного заглушало её боль. Она знала, что это будет сильнее, чем напрасно колотить стену или кусать руки. — Что мне делать, сэр? — мягко спросила она, растягивая пуговицу. Он молчал. Смотрел, как Мэгги одну за другой расстегнула все пуговицы, и показалась белая полоса кожи. Рубашка всё ещё скрывала грудь, но он уже видел изгибы груди. — Остановись, — велел он. — Что бы ты не решила, это неправильно. — Ну ничего, — криво улыбнулась Мэгги. И приглашающе раскрыла рубашку, обнажая тяжёлую белую грудь. Карета подпрыгнула на ухабе, и грудь покачнулась, вызывая в Эрвине совсем уж отвратительно низменное желание. Он протянул руку и, словно поддаваясь самому себе, притянул Мэгги. Обхватил своими большими ладонями её узкую талию и прижался губами к розовому горячему соску. Мэгги вздрогнула и закусила губу, ей вдруг стало так страшно, что она едва не упала: ноги подкосились, и она повалилась вперёд, Эрвин легко схватил её и усадил рядом с собой. — Оденься, — сказал он. — Я не стану этого делать. Ты боишься, а я не могу так. Не могу. Стыд перед ним, страх от того, что может произойти, были такими сильными, что боль заглохла, и Мэгги, решительно дёрнув головой, приблизилась к Эрвину. Карие глаза вспыхнули, а через мгновение Эрвин ощутил, как она прижалась к нему губами. Первое мгновение он думал оттолкнуть её, но эмоции взяли вверх над разумом, и Эрвин ответил на поцелуй. О, как же она была зла, как ненавидела себя, его, весь мир, титанов, как истошно она пыталась избавиться от этого гнева. Перебралась к нему на колени, глухо дышала ему в рот, стучала зябко зубами, зарывалась пальцами ему в волосы. Эрвин прижимал её к себе, гладил по спине, чувствовал, что вот её мгновение, одно простое мгновение и он не выдержит, честное слово, не выдержит. Но так было нельзя. Нельзя. Он же не мерзавец, а. Он же не может. С трудом оторвавшись от её губ, Эрвин вздохнул. Надо прекращать. Он явно сошёл с ума, раз довёл ситуацию аж до сюда. — Это мой выбор, — словно прочитав его мысли, уверенно заявила Мэгги. — Я не буду жалеть. — Загоняешь меня в рамки, — усмехнулся он. — Вы не хотите меня? — наивно спросила Мэгги. Так прямо и провокационно могла только она. Невинная, не знающая о том, как чертовски хороша. Разве мог Эрвин покуситься на такое? — Ты даже не представляешь, как сильно, — равнодушно бросил он, — а теперь застегнись, мы приехали. Мэг опустила взгляд вниз, пересела на другое сидение. Торопливо поправила одежду, вытерла тыльной стороной ладони губы. — Хлоиц, — позвал её Эрвин. Потому что он решил, что в праве покуситься на что угодно, — приходи сегодня ночью ко мне.