Пожалуйста, не сгорай

Ремарк когда-то говорил «…кто одинок — тот не будет покинут.» Почему-то эти слова так прочно врезались в память, что думать о их смысле в последнее время приходится чаще, чем дышать. Гиперболизирую, конечно. Но в словах других людей всегда легче прятаться, тогда ты как- будто чувствуешь, что ты не одинокий, что другие люди тоже, когда-то чувствовали похожее, что другие люди когда-то тоже где-то внутри умирали. Резко открываю глаза — в автобусе стоит лёгкий балаган от разговоров и музыки, играющей где-то в конце автобуса. Екатерина Алексеевна пытается с кем-то поговорить по телефону, прикрывая уши пальцами, разодетыми в разноцветные кольца. Я оглядываюсь назад, замечая Дмитрия Александровича, вальяжно развалившегося на сидении со скрещёнными на груди руками и наушниками в ушах. Интересно, какую музыку он слушает? На часах едва перевалило за семь, поэтому было ещё рано, чтобы темнота покрыла своей девственно чёрной вуалью город. Солнце лишь садилось за горизонт и его последние лучи так ярко светились на вершинах деревьев, проникая сквозь листву и достигая окон автобуса. Я прислоняюсь головой к окну и сразу же её убираю. Окна ужасно трясутся на выбоинах, и возникает такое чувство будто какой-то недоброжелатель подложил вибратор под голову. Беспощадная реальность и никакой романтики. Но из слегка приоткрытого окна в салон проникает ветер с примесью осени — еще не совсем холодный, но уже со своим особенным запахом, маленький шалун. Я прикрываю на миг глаза, с наслаждением принимая его ласки в области обнаженной шеи, позволяю ему играть с прядями, выбившимися из пучка. А открывая глаза вижу поля — бесконечные просторы, где колышется ячмень, кукуруза, подсолнухи. Огромные площади, они как будто сталкиваются с небом и, казалось, что нет ничего более умиротворенного и прекрасного. На некоторых полях уже работают фермеры. Тракторы собирают урожай. Вон, в дали, бежит босиком по чёрной-чёрной земле девчонка маленькая, а за ней, игриво лая, собака. Разве может быть что-то красивее всего этого? За это я люблю свою страну — за долгие полоски полей, прерываемые лесопосадками, за людей, за небо, за то, что где бы ты ни был, где бы ни путешествовал и куда бы тебя не заносила жизнь, возвращаясь сюда, ты чувствуешь: я — дома. Я достаю карандаш, альбом и делаю мимолетные наброски. Ненавижу рисовать в транспорте, линии всегда получаются слишком кривыми для моего перфекционистского взгляда, но иногда с этим ничего нельзя поделать, ведь вдохновение — вещь незапланированная. — Яковская, возвращайся к нам из другого мира, здесь тебя ждет твой кофе, — Дмитрий Александрович вытягивает мой левый наушник под мои немного громкие возмущения. И я, к удивлению, осознаю, что мы остались одни в автобусе. — Остановка 15 минут, разомни немного кости, — говорит он где-то у меня над головой, лениво потягиваясь. Я неловко кивнула и уже направилась к выходу, как чувствую, что на мои плечи упускается кофта, а человек сзади немного задерживает руки, дольше, чем это требовалось, а потом он, осекшись, подталкивает меня к выходу: — Меня пугает твоя беспечность, Яковская. Меня тоже пугает ваша, Дмитрий Александрович. Спустя ещё два часа мы доезжаем до города. И все ребята, попрощавшись между собой и, выслушав наставления Екатерины Алексеевной в понедельник явиться вовремя на уроки, разбрелись по домах: кого-то забирали родители, кто-то топал к метро. Я читаю сообщение от отца: «Прости родная, мы с Викой уехали на выходные по работе в Харьков. Не смогу забрать тебя — вызови такси. Буду в понедельник утром. Не забудь про уроки и курсы. Целую.» Без особых усилий понимаю, что это писал мне уж точно не отец, а Вика, пусть и с его телефона. Она до сих пор считает, что отец способен на такие слова. Был способен. Раньше, но не сейчас. Я разворачиваюсь, возле автобуса осталась только Екатерина Алексеевна, вычитывающая Кирилла за прогулы, и Дмитрий Александрович, который стоит в сторонке и что-то строчит в телефоне. Я подхожу и тихо, чтобы услышал только он, шепчу: — Можно с вами? Он ошарашено поднимает глаза, задерживает уж слишком долгий взгляд на мне, оборачивается посмотреть, насколько далеко стоит моя классная руководительница. — Не лучшая идея, Яковская. Тебя родители дома ждут. — Не ждут, — шепчу я. Откуда у меня взялось столько смелости, откуда я могу так прямо смотреть на него. Вишневский в ответ лишь смотрит, выжидающе, впитывающее, как следователь смотрит на подозреваемого. Выискивающее. Учитель выдыхает безнадежно и немного устало. — Иди на остановку на другой стороне улицы и жди меня там. Я вызову такси и позже подойду. И я улыбаюсь, шепча «спасибо» одними губами, зная точно, что человек напротив меня обязательно поймёт. Он ищет сигареты в пиджаке, найдя, осекается, кидает взгляд на одноклассника, и лишь кивает. К времени, как мы доезжаем к дому учителя, на улице во всю начинает лить дождь. Поэтому наскоро забирая все наши вещи из багажника, мы бежим несчастные 30 метров, полностью промокнув и заливаясь смехом. Дмитрий Александрович отправляет меня в ванну, вручив свежее полотенце. А сам идёт заваривать чай. Хорошо, что все мои вещи с поездки здесь. Горячий душ согрел и заставил с ещё большей силой осознать, где я и что я делаю, а главное зачем. Точней, в глубине души я знала ответ на этот вопрос, ведь Вишневский был так похож на него. На Андрея. Нет, не внешне, разве что немного, где-то отдалённо, но то, как он говорил, то, как менялась его мимика, как он курил сигарету — какие-то крошечные крупицы, в которые я находила их похожими. Вот, почему я здесь. Внутри я понимаю, что из всех людей, вероятно Вишневский был самым… неподходящим, запретным, наверное, в неком роде. Натянув на себя лосины и футболку, выхожу на кухню, замечая, что учитель стоит уже переодетый, а на столе дымится свежезаваренный чай. И я невольно улыбаюсь. — Не хочу закидывать тебя вопросами, догадываясь заранее, что буду вытаскивать все клещами. А на это у меня, прости, нет ни сил, ни желания. Так что давай просто посмотрим какой-то фильм и обопьёмся горячим чаем. К слову, я не большой любитель комедий, но смотреть это с Дмитрием Александровичем было действительно сущим удовольствием. С его вечными комментариями во время фильма, вечер начал преобладать совсем другими красками — в этом он так похож на Андрея. Но прошло вероятней всего от силы минут тридцать фильма, как в дверь кто-то настойчиво позвонил. Мне кажется, но на секунду учитель побледнел и испуганно уставился на меня. — Запомни, ты не моя ученица, всё остальное придумаю я сам. Я говорю — ты помалкиваешь. Я растеряно кивнула особенно от настолько резкого и колючего тона. Открытая Дмитрием Алексеевичем дверь пропускает в дом двух молодых людей и девушку, в которой я с позором узнаю ту, с которой я столкнулась, выбегая из квартиры учителя ранее. Она сильно заключает владельца дома в объятия. — Вишневский, мы решили, что давно не радовали тебя всеобщим визитом. Давай, проходи быстрее, мы и так мокрые до нитки. — Да вроде только на прошлой неделе радовали. На что высокий мужчина немного низковатым голосом ответил: — Много не бывает, — и пройдя внутрь они все уставляются на меня. Один из парней характерно присвистывает. — Зд… — хотела я сказать, но меня перебил Дима. — Это Аня. Мой любимый дядя вновь скинул дочку своей новой на мои плечи, — я начинаю завидовать вам, Дмитрий Александрович, так лгать нужно, наверное, годами учиться. — Ну, что же, твой дядя не меняется, — парень с чёрными волосами и безумно обаятельной улыбкой, от которой просто невозможно не заразиться, подходит на шаг ближе, — я Том. Обменявшись пожатиями рук со вторым парнем, который оказался Андреем, и от звука имени которого меня на минуту передёрнуло, я оборачиваю свой взгляд к девушке. Замечаю, как осуждающе она смотрит на учителя, как будто на пациента, которому были выписаны антибиотики, а он занимался самолечением, и на секунду поднимает бровь в немом вопросе. Я не знала, что это значило, и не стала заострять на этом внимание, пока девушка не подошла ближе и легко обняла меня, представившись Сашей, так вот, о ком упоминал учитель. Не то чтобы у меня сложилось плохое впечатление о Саше, она была на вид очень милой и невероятно обаятельной, с красиво окрашенными в пепельный цвет волосами, подстриженными под каре и тёплого молочного шоколада глазами. Но то, как она смотрела на меня было пугающе. Словно увидела призрака.