Пожалуйста, не сгорай

На улице уже перевалило за полночь, а дом Дмитрия Александровича, кажется, только начал оживать. Капли ливня за окном казались невозможно тихими, но лишь потому, что их заглушала гроза смеха здесь, внутри. Ветер, завывая, проскальзывал в слегка приоткрытые окна, поднимал занавески в причудливом танце и доносил легкий запах промокшей земли. Будь бы я писателем, наверное, с улыбкой и каким-то наслаждением в голосе рассказала бы Вам о шуршании деревьев в эту бурю, как капли, стекая с листа на лист, с яруса на ярус в итоге разбивались о землю, как измокшие птицы прятались под листьями деревьев, пряча голову под намокшими перышками с надеждой согреться. Я бы рассказала, как ярко светила в эту ночь луна, не нам, конечно, кому-то другому, более счастливому на другой стороне планеты. Рассказала бы, как люди, которые здесь собрались, были родными друг другу, это чувствовалось во всем, поверьте: во взглядах, смехе, улыбке, историях. И я бы, наверное, рассказала, насколько лишней была здесь я, ворвавшаяся в чей-то чужой мир. Но я не писатель, лишь запутавшаяся маленькая глупая девочка. И сейчас самым правильным было бы тихо уйти, прикрыть двери и оставить людей с их счастьем, и я хотела так сделать, но возле самого выхода меня остановила Саша, схватит за рукав. — Ты куда? — Мне нужно, — я споткнулась на слове, чуть не взболтнув о школе и мысленно выругала себя, — Готовиться к семинару по менеджменту. Уверенность моей речи можно было сравнить с ответом первоклассника о знаниях в кибернетике, но мою ложь Саша проглотила, не подавившись или сделала вид, что поверила. Хочется верить, что первое. — Останься. Пожалуйста, — видно, что просьбы были не характерны для этого человека, но что-то в её виде заставило меня остановится. — Знаешь, я так давно не видела его таким счастливым, таким улыбчивым, — я подчиняюсь ей и провожу по хохочущему учителю взглядом. Удивленно смотрю на девушку, ведь кто-кто, а счастливым его делали в этот день только они сами. — И ты думаешь, что я тому причина? Она слегка улыбнулась грустно, только уголками рта. — Хочу верить, что нет. Принесённый Томом алкоголь в быстром темпе исчезал из-под моих радаров, и атмосфера дома наполнилась ещё более безудержным смехом, какими-то старыми история, мне непонятными разговорами, шутками. Я не собиралась пить сегодня, честно клянусь, зная, как сносит мне крышу, и когда Саша всунула мне в руку джин тоник я усердно пыталась отказаться, но потом она привела причину, с которой я не могла не согласиться. — Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя неловко здесь. Будет легче, если ты будешь развязней. — Почему ты не пьёшь? — она загадочно улыбнулась, подмигнула и прошмыгнула в комнату, где как маленькие мальчишки притворно дрались Том с Андреем. Прислонившись к дверному проёму с трубочкой в губах и джин тоником в горле, я жадно ловила движениях всех людей в этом доме, пока случайно не наткнулась на чей-то любопытный взгляд на мне. Том. — Так, все мои мелкие алкоголики, присаживайтесь, нас всех ждет возлюбленная игра на желание или действие. Андрей мрачно провыл: — Да ну тебя, кто тут о ком, чего не знает. Но под пристальным взглядом девушки он усмирился и уселся. — Ты знаешь же как играть в дурака? — спросила Саша всё ещё зависшую в проходе меня. — Конечно. С моей безумной невезучестью, а сегодня с феноменальным везением я отыграла пять партий без единого проигрыша. За это время уже успел проиграть Андрей, а после станцевать стриптиз на столе с Димой, под видеозапись Саши и сиюминутную новую сториз в её инстаграме, проиграла Саша, которой пришлось идти печь блинчики на всех. Кстати, удивительно вкусные. Теперь я понимаю, почему она готовит Дмитрию Александровичу. Потом проиграл Дима, которому пришлось пообещать одолжить машину Тому на неделю и в конце ещё раз проиграл Андрей, которому я загадала рассказать о знакомстве с моим учителем английского. И он рассказал, и странным было услышать, что они знакомы ещё со школы. Как-то сложно представить мне его учеником, чем я сразу же поделилась. — О, да. Тот ещё хулиган был. Сколько историй мы школе сотворили, наверное, до сих пор нас там вспоминают. И какой из тебя сейчас учитель получится, Вишневский, не представляю, -мы украдкой переглянулись, и он спрятал смешок в себе. — Учителя, наверное, в ужасе от твоих методов, — Том мало не валялся по полу, рассказывая возможные истории Димы-учителя. — А как одиннадцатые классы, кстати, симпатичные есть? Улыбка исчезла с лица Вишневского лишь на секунду, но мне хватило этой секунды чтобы заметить. — Да маленькие все там ещё, о жизни-то ничего не соображают. Да неужели. Помнится ещё вчера вы думали по-другому. А потом фортуна отвернулась от меня, и я проиграла Саше: — Желание или действие? — я не знала, что она может спросить. Да и запутываться в придуманной жизни, где я уже не школьница, не хотелось. — Действие. — Что же я буду снисходительна к новым игрокам, и ты должна выполнять десять минут любые мои пожелания. Жареным запахло, чувствуете? — Для начала подлей Тому коньяк, а мне ещё сока, — не слишком сложно. — Сделай мне массаж. — Будь аккуратна Аня, Корнет без того руководитель, а как беременной стала, так ужас-кошмар, — засмеялся Андрей. Беременность! Так вот в чём дело, почему она не пьет. — Так, тихо! Ань, дай подзатыльник Андрею, — я неуверенно направила к парню. — Ей-ей, Ань, я же хороший, подойдя я притворно зарядила Андрею подзатыльник. От чего все залились хохотом. — Радуйся, Томсон, я потратила на тебя 30 секунд своего времени. На таймере оставалось ещё 2 минуты. — И так последнее задание, — я притворно вытерла пот, — Поцелуй. Наверное более тупого взгляда вы вряд ли где-нибудь увидите. — Поцелуй? Кому? Саша перевела взгляд на Диму, который усиленно мотал головой: — Ты заигралась, Корнет. Кто знает, может она станет мне родственницей когда-то. Придумай другое желание. — Нет, Вишневский, у меня одно желание. Пусть она поцелует тебя. — Забудь об этом. — Чего ты, как маленький мальчик боишься, это же всего лишь поцелуй. Когда ты стал таким робким? — она перевела взгляд на меня от чего я нервно глотнула воздух. — Ты пьяна. — Ты знаешь, что я не пью, Дим. — У тебя слишком гормоны играют. — Моя беременность здесь ни при чём. Вишневский, это всего лишь игра, или тебе не плевать? То, что здесь происходило, было вне моего понимания, ясным было одно: игра, которую затеяла Саша была не случайной. Я видела, что Андрей хотел что-то возразить, видела нахмуренные брови Тома. А потом я краем глаза замечаю, как учитель резко встает на ноги подходит ко мне и … мне стало мало воздуха. Это был некрасивый поцелуй, в котором он хотел лишь что-то доказать, доказать не мне, не себе, а Саше. Я смотрю на него не мигая, а он целует дальше. Грубо, ненасытно. И в какой-то момент всё исчезает. Кто-то присвистывает. На секунду. А потом гробовая тишина. — Надеюсь, ты довольна, — Дмитрий Александрович хватает сигареты и не поднимая на меня глаз быстрыми тяжелыми шагами выходит из дома. — Корнет, ты перегнула палку, — шепчет Андрей и встает за ним. Том тоже подымается, он кладет на секунду руки мне на плечи и без слов выходит за мужчинами. Я всё ещё сижу на полу, не совсем понимая, что сейчас произошло и отчаянно смотрю на Сашу. — Прости, — шепчет она, — но мне нужно было знать. — Знать что? — Что он живет дальше. Видишь ли, у всех есть истории, в которые очень больно вернуться. — И я так понимаю тем не менее, ты решила его туда вернуть, — я ляпнула это не подумав, сброшу всю вину на джин тоник, но я и сама не поняла, что на самом деле попала в красную точку. — Прости, — говорит она. — Вряд ли тебе у меня нужно просить прощения. Для меня это останется просто поцелуем, — поцелуем с учителем, Саш. И впервые это случилось при свидетелях, впервые наши маленькие секреты открыты другим людям, пусть они ещё не знают правды, пусть сейчас для них это — лишь желание в игре, лишь поцелуй между их другом и дочкой дяди. Но легче от этого не становиться. То, что происходило между мной и Вишневским было негласным «надо», просто два человека нашли прошлое друг в друге, которое так отчаянно хотели вернуть. Мы никогда не станем парой, никогда не полюбим друг друга, может быть поэтому до этого момента всё, что происходило между нами не было неправильным. Это было всего лишь «надо». Как вода, как воздух. Но не для других людей, с их рамками в голове. — Ты просто не понимаешь, как сильно ты на неё похожа. Волосы, глаза, лицо, ты даже смеёшься, как она. Разворачиваюсь: — Как кто? — в силах спрашиваю я. — Как Вера. Имя, слетевшее с ее уст, было случайным, я видела это по её глазам, по поднесенным ко рту рукам. Но мне это имя не дало ровным счетом ничего. Лишь крошечная занавеса к жизни Дмитрия Александровича отклонилась и оттуда выглядывал непрорисованный силуэт какой-то Веры. В комнату уже смеясь влетели трое мужчин и что-то во мне облегченно выдохнуло — пока у него есть люди, которым не всё равно, пока у него есть они — монстры прошлого не смогут его поглотить. А это поверьте, самое важное. — Ну что Вишневский бери гитару, — мы давно не слышали ничего в твоем исполнении. — Готовься Анют сейчас будет концерт выдающегося музыканта! Саша появилась, держа в руках гитару. И когда она только успела. Знаете, говорят, когда человек занимается любимым делом — он расцветает, говорят, что талантливые люди — все помешанные и странные. И знаете, в один момент я всё это увидела в нём. Как только первые аккорды разлетелись по дому, как только его пальцы коснулись струн, он стал другим человеком: не дерзким и напыщенным, каким он бывает на людях, а сутулым, уставшим, ранимым, голос которого не был, как у звёзд мирового класса, но был более проникновенным, чем у всех их вместе взятых; он стал человеком, пальцы которого безошибочно находили струны даже с прикрытыми глазами. Мне показалось, что даже дождь за окном перестал идти так сильно, будто часы замерли, будто рядом со мной не сидело ещё трое человек, будто я была с ним одна. Дима сбивал аккорды хриплым напевом и мне казалось, что я начинала дрожать. Холерик в нём сменился меланхоликом. Я никак не ожидала, что песни, которые он начнёт играть будут такими близкими. Сперва Сплин с его «Чудаком», потом the Retuses «Astra», потом Саша загадала спеть Кравца и даже сама спела вначале куплет. Иногда слова были неточными, но голос был у неё безумно приятным и в тоже время очень нежным по сравнению с немного жестким хриплым голосом Димы. Да и песня была красива, особенно его часть. А, может, ну их эти мысли Я прогоню их, ну, а ты спи И впредь не будем думать так много Будем любить друг друга и трогать Я не смогу забыть вот так просто Ведь ты мой яд, ты мой воздух Но снова собираясь по делам, делаем вид, что ничего не было. Я всматривалась в него слишком пристально, чтобы не заменить, слова: «я не смогу забыть вот так просто» заставили его содрогнуться. Дмитрий Александрович переводит на меня взгляд, и, когда песня заканчивается, он глотает пару глотков воды, а после тихо скользит по струнам, всё ещё смотря на меня. Вы хотите, чтобы я пела, учитель? Начало было красивым, звук со струн растекался, и я вижу, что уже все в этом доме смотрят на меня ожидающе. Но увы, я не знала, что это за песня. Дима начал петь будто надеюсь, что позже я узнаю, подхвачу. Но я не знала эту песню. Тогда я ещё не была знакома с Люменом и его такие важные «мне кажется, что мы давно не живы; зажглись и потихоньку догорим» были мне неизвестны. Дмитрий Александрович отвёл взгляд, в нём я не могла прочитать ровным счетом ничего. Лишь Саша изредка кидала на меня взгляды. А его голос становился всё тише, я не знала случайно или специально. Но так каждая песня стала ещё сокровенней, будто здесь в час двадцать ночи Дмитрий Александрович Вишневский рассказывал нам свои секреты. Какого черта я здесь правда делаю? Удары за ударами, улыбки за улыбками, джин тоник за джин тоником что-то внутри обрывалось. А потом он ударил струны на миноре и заиграла та песня, которую я ожидала услышать меньше всего. Наутилус. Любимая песня моей мамы. Дима не смотрел на меня, но без приглашения я вступаю на третьей строчки: не потому, что хотела, не потому, что это было уместно, а потому что это сокровенное, потому что только моё. И он наконец-то переводит взгляд на меня. Если бы я была всесильной увидела бы, как вздрогнула Саша, как ошарашено смотрела на меня, как прикрыла ладонью рот, я бы заподозрила тогда что-то неладное. Но я смотрела только на него, только на его улыбку и губы, которые в унисон со мной шептали:

"где твои крылья, которые нравились мне?"