Пожалуйста, не сгорай

Шаг. Второй. Третий… Двадцатый. Размеренным темпом мы ступали по ровным дорожкам парка, изредка пиная случайно попавшиеся под ботинки камни. Мы оба не знали с чего начать разговор, выискивая в тишине темы, которых не было, но, кажется, только для меня это молчание было тягучем и непонятным. Том шёл рядом в красивом лёгком пальто, сжимая стаканчик кофе тонкими пальцами, и улыбался, кажется, самому факту тёплой погоды и играющего солнца на его лице. В нём сияла какая-то мужественная резкая сила и утонченная красота — такая, что её хотелось сразу нарисовать. Парень заметил, что я довольно долго рассматривала его, и улыбнулся, заставив меня краснеть. — Покажешь как-то свои работы? — я ожидала, кажется, услышать любую фразу, но ни это. Он улыбается ещё раз своей безумно обаятельной улыбкой, видя моё замешательство. — Твои руки, — Том бросил взгляд на мои пальцы, где виднелись остатки работы углем.— Я архитектор по образованию, да и по профессии тоже, так что могу различить руки, измотанные ночными работами. Ты давно рисуешь? — Со самого детства. Заканчиваю художественную школу сейчас, но не уверена, что всё-таки закончу, — уже более тихо добавила я. Если Том и услышал мою последнюю фразу — то тактично воздержался от вопросов, что придавало ему еще больше плюсов в моих глазах. И тем самым давая спрятать рвавшуюся наружу просьбу нарисовать его, в крошечной улыбке. — Я знаю, что ты не учишься в университете, — не то что бы театральность — это мой конёк, но, попавший не в те пути, кофе заставил меня закашляться, почти как профессиональную актрису и, испуганно уставиться на уже немного посерьёзневшего парня. Я не знала стоило ли мне продолжать придуманную роль и пытаться усиленно все отрицать, или все же принять факт, что лгуны с нас с Димой такие себе. — Откуда? — единственное, что показалось мне уместным и правильным в этой ситуации. Он лишь загадочно улыбнулся, оставив меня без ответа. — Не бойся, я не скажу другим. Я не знаю, почему Дима решил скрыть это от нас — это ваше дело, но я дам тебе совет, который спасет двух людей, и тебя, и его: не влюбляйся. Я знаю, что семнадцатилетних девочек цепляет в нём, я знаю Диму и знаю его харизму, и могу всё понять, но поверь мне: он не тот, кого ты ищешь. Ты кажешься далеко не глупой девочкой и судя по тому, что я видел на выходных, ты узнала уже его достаточно близко, чтобы понять, что он не идеальный, со своими демонами, в которых тебе лучше не лезть, — я пыталась дышать. — Я говорю это не со зла, и, конечно, только тебе решать, но я не хочу, чтобы он сделал тебе больно лишь потому, что ты восприняла его поведение… неправильно. Я остановилась, заставляя тем самым остановиться и Тома, и сказала: — Я знаю о чём ты говоришь, точнее я не знаю ничего конкретного, но я чувствую …. Он нуждается в помощи. Замысловатый долгий взглядом, который я не знала, как трактовать. — Всё, что помогает в таких случаях — это только время, Ань. Я был бы рад, если бы ты могла помочь ему, но ты вряд ли это сможешь. Скорее вы потянете друг друга на дно. Дело в том, что ты сама ещё юна, и, поверь, не твоя это ноша — тянуть его на своих плечах. Эти слова немного разозлили меня, потому что я знала, какого это тянуть прошлое за собой и не знать кому можно довериться: — Людей всегда лечат люди. Мне жаль, что вы сдались, — и спустя минуту, успокоилась и осознала, что и для себе очертила это решением правильным для нас обоих, — Но ты прав. Я стараюсь сейчас… уйти. Так что не беспокойся, вскоре наше общение сойдет на нет, я точно не влюблюсь в него к тому времени, Том. Слова, в которые, мне кажется, я сама до конца не верила. Он лишь хмыкнул на этот ответ. Мы зашагали дальше. Возможно, Том подумал, что и я впрямь просто глупая влюбившиеся школьница. И, возможно, так оно и было, ведь в этом возрасте всё свойственно преувеличивать. — Что у него случилось? — тихо спросила я, словно моля об ответе. Том посмотрел на меня долгим, тяжелым взглядом, словно взвешивая стоит ли мне что-то говорить, но потом устремил взгляд в даль и сказал: — Он любил … и дай бог, кому-то хоть наполовину быть настолько любимым. Они знали друг друга со школы и это была лучшая пара, которую я повидал в своей жизни. Вера была удивительным человеком — доброй, смелой, умной. Не буду вдаваться в подробности, они тебе точно не нужны. Дима был тогда на последнем курсе университета, сделал ей предложение, они ждали ребенка, — на минуту мне показалось, что руки Тома задрожали. — Ты не представляешь, насколько они были рады — они были бы лучшей семьей, я в этом уверен. Все готовились к свадьбе, но одной ночью они ехали назад от родителей Димы домой, и какой-то урод вылетел на встречную полосу и со всей дури влетел в их машину, — голос дрогнул, — Вера не выжила, — что-то во мне оборвалось, все головоломки, которые не ставились на место вдруг обрели смысл. Вдруг все его песни стали поистине сокровенными. Вдруг призрак полностью появился в моей голове беременной девушкой, — Андрей был за рулем и обошелся переломами и сотрясением мозга, но после её смерти он не оправился. Считает, что он виноват в её смерти, ни разу не садился с того времени за руль, — я вспоминаю машину, стоящую в его гараже, — ни разу не виделся с родителями, ни разу больше не пускал никого слишком близко, если ты понимаешь о чём я. С того времени он стал лишь призраком того человека, которым был когда-то. Дима убегал в другую страну, начал безумно много пить, мы много раз вытаскивали его из больницы, в общем не стоит тебе знать всех подробностей, но то, что не убило его в прямом смысле, убило его внутри. Он посмотрел пронзительным, достающим до глубины взглядом — какого чёрта, это что у них семейное? — и взял за плечи. — В этом и вся проблема — ты так похожа на неё. Пойми правильно, он видит не тебя, а её. Я грустно улыбнулась, прошептав лишь: — Я знаю.

***

Хемингуэй как-то написал, что счастье — это крепкое здоровье и слабая память, Мураками говорил, что счастье — это притча, а несчастье — история. Наверное, поэтому все большие романы, о чем-то несбыточном, угаснувшем, а иногда и незримом. Сочинение по всемирной литературе на тему «Что такое счастье?» всё больше вгоняло меня в состояние крайней меланхолии, ведь, чем больше я думала о том самом «счастье», тем больше хотелось писать о противоположном ему «несчастье». Я опять перечеркнула написанные строки, яростно скомкала лист и послала его к другим, таким же бедолагам, в мусорном ведре. Учебные недели летели с бешеной скоростью, школа-курсы-дополнительные-домашка-сон, в перерывах раз в неделю художка, вечерние разговоры с папой, когда он раз в сто лет возвращался домой, а ещё, кажется, уже смахивающий на фетиш, регулярный пропуск английского. Дверь открылась, и зашла Вика с приготовленными пирожками и чаем, я попыталась ей как-нибудь да улыбнуться, но получилось видимо очень криво. Она спросила все ли у меня в порядке, и под мои утвердительные кивки прошептала: — Если тебе нужно о чём-то поговорить со мной, о чём угодно — я здесь, — на минуту у меня накатились слезы, которые я постаралась спрятать за волосами. Эти слова такие важные, такие нужные и мне так хотелось услышать от мамы. А потом я подошла к стене с наклеенными фотографиями и сорвала все, где был Андрей, оставила висеть лишь одну, которая с Лёшей, подошла к кровати и бессильно упала на неё звездочкой, закрывая глаза: — К чёрту всё. Звонок в дверь. Вика наверняка открыла. И вдруг отворяется дверь в мою комнату и залетает Женька. Её улыбка тут же растворяется, когда она видит сорванные фотографии, валяющиеся на полу и кровати. Без слова подходит и обнимает. Крепко. Нужно. Спустя какое-то время она открывает шкаф, вытаскивает оттуда чёрное платье без бретелек, которое я одевала максимум один раз в жизни, и протягивает мне со словами: — Одевай. Вдруг всплыли эпизоды, когда год назад мы были на вечеринках с Андреем, как алкоголь горел в горле и как мои 16 горели во мне, сейчас в 17 я превратилась в сущую старуху, развалину, которая в сочинении о счастье пишет о несчастье. Я скептически скользнула по платью взглядом. — Давай-давай, — настояла Женька, — ты же хотела узнать в кого твоя нерадивая подруга влюбилась?

***

Фальшивые удостоверения. Лёгкая улыбка. И мы уже пробираемся к столикам в клубе, где сидит небольшая компания из трёх парней и девушки. Один из них — высокий, светловолосый и мускулистый — привстаёт, целует Женю в щеку, и представляется мне как Марк. Я улыбаюсь, так же обнимаю парня в ответ и замечаю, что он кого-то внешне мне сильно напоминает: резкие, но красивые черты лица, манера разговора, улыбка. Двое других парней — Ваня и Максим — так же обменялись со мной объятиями, как и девушка, которую оказалось зовут Юля. Мы заказали по коктейлю, по немного раззнакомившись. Я всё украдкой поглядывала на то, как ворковали Женя с Марком, как его рука лежала на спинке дивана позади моей подруги и мысленно радовалась — она казалась такой счастливой. В то же время вновь и вновь меня отбрасывало в то давнее время с Андреем — этот же клуб и его рука так же позади меня. Макс усиленно пытался расспросить меня, на кого я хочу поступать, в какой университет, какие экзамены буду сдавать, максимально рекламируя факультет экономики в КНЕУ. Юля с Ваней слушали, иногда вставляя шуточки о выпускниках, которые ещё не знают жизни, не пережив первую сессию — ведь все они были уже второкурсниками. За первым коктейлем последовал второй, и краски вокруг стали немного радужней, нога вдруг сама стала более энергично постукивать в такт музыке, и Макс встал, пригласив меня на танцпол. Коктейль делал своё дело. Почему бы и нет? И только мы хотели вылезти на танцы, как к нашему столу подходит какой-то парень и мужским ударом руки, а потом похлопывание по плечу приветствует Марка. — Ну что, давно мы с тобой не отрывались, братишка, — я разворачиваюсь, чтобы посмотреть на пришедшего гостя, и встречаюсь со знакомыми глазами. Том. — Аня? — сквозь грохот музыки я слышу его удивление. Женя так же растеряно смотрит на меня и на Тома, раскладывая догадки, где мы могли познакомиться. Зато мне теперь стало ясно, откуда брат Марка знал, что я школьница. Вижу беспокойный взгляд новоприбывшего, вглядывающегося в толпу, и я вижу, как он быстрым шагом направляется к кому-то. Но уже поздно, Том. Дмитрий Александрович, его собственной персоной увидел нас. Он на минуту останавливается, когда замечает меня, проводит взглядом по мини-платью, которое и без того короткое, под его взглядом стало просто неприемлемо вульгарным и остановил взгляд на Максе, стоявшем рядом со мной. Том что-то начал быстро шептать ему, но мой учитель лишь отмахнулся от него, направляясь к нам. Дыши. Я слышу ругательство Женьки, которая пытается докричаться до меня, что наш препод тоже здесь. Я смотрю на неё непонимающе, пока до меня не доходит, что мы несовершеннолетние. Но почему-то мне не кажется это самой большой проблемой. — Не беспокойся, Дроздова, — сегодня я не в роли учителя, — потом переводит взгляд на меня и произносит: — Болеешь, Яковская, да? — наверное, не будь во мне два коктейля я бы провалилась под землю, но сейчас мне показалось это просто неловким и неправильным… само присутствие его здесь. Марк потащил нас в гущу толпы под рёв музыки и блики света, оставив Тома и Диму одних. И, развернувшись, я видела его взгляд и не было в нём ничего хорошего, поверьте. А потом музыка унесла нас в непонятный диссонанс из кружащих тел. Мы смеялись, Марк подхватывал Женьку на руки и она радостно пищала так, что её было слышно, несмотря на шум. Макс кружился вокруг меня, с ним было просто, весело и танцевал он очень даже неплохо. Спустя несколько песен мы решили отдохнуть и заказать новые коктейли, парни выпили по шоту. Я посмотрела на соседний стол, через перила, где сидели две мои драмы и две незнакомые мне девушки. Том, судя по всему, флиртовал с одной, другая, кажется, клеилась к моему учителю, поправляя постоянно прядь своих волос. На столе стоял наполовину пустой егермейстер. Дмитрий Александрович перехватил мой взгляд и уставился, не отпуская. Это длилось всего минуту, но казалось, что прошло намного больше, будто вдруг вокруг приглушаются все звуки. А потом нас отвлекли, его заскучавшая рядом девушка, меня — Максим. Женька наклонилась ко мне и вызвала меня «на беседу». Когда дверца туалета за нами захлопнулась, она обняла меня. И прошептала: — Спасибо, что ты здесь, — я бы могла отшутиться, что моя подруга меня сюда сама затянула, но в этот момент это было как-то не нужно. Женька всегда, когда выпьет стает безумно сентиментальной. Я шепчу ей на ухо. — Вы такие красивые. Она отстраняется и с наивностью ребенка шепчет в ответ: — Правда — правда? — Правда — правда, — и скачет. — Я так рада, что он тебе понравился! Вообще сегодня столько событий, я не знала, что англичанин знаком с Томом, да и что с тобой тоже, — проскользнула обида, — Это так странно быть с учителем в одном клубе. — Это точно уж. — И, Ань, — она на миг посерьёзнела. — Я, конечно, хочу сейчас очень сильно ошибаться, но твои пропуски английского и взгляды Александрыча, — она остановилась толи не решаясь закончить предложение, толи давая это право мне. — Какие взгляды? — удивленно спросила я. Женька замялась. — Не знаю, Ань, но на меня он так не смотрит. Я сглотнула, промямлив, что ей наверняка показалось, освежила немного лицо и сказала, что нам пора возвращаться. Девушка бросила на меня недоверительный взгляд. За столом парни выпивали по ещё одному шоту, и Том тем временем доучивал молодёжь, как же правильно пить. Мы с Женей потягивали коктейли, и алкоголь, которого в этот раз оказалось намного больше, громко ударил в голову. Дима подошел тоже к нашему столу и встал возле меня, наклонившись прошептал: — Не хватит ли тебе пить, — я посмотрела на него недовольным, но уже не четко сфокусированным взглядом и демонстративно быстрыми темпами допила свой коктейль. Марк опять начал выдвигать всех на танцпол. Но то, что произошло после немного пошатнула мою веру в мою трезвость. Макс наклоняется сказать мне, чтобы снова предложить пойти танцевать, и кладет руку на мою ногу, я поднимаю взгляд на своего учителя и замираю, когда вижу его взгляд на моих ногах, а ещё руки… Сжимающие стол. Берёт шот, налитый Томом и выпивает залпом. Том смотрит на него, потом на меня и, кажется, мы оба не находим слов. Перед тем, как Макс успевает встать, мой учитель наклоняется и шепчет тоном, не терпящим возражений: — Идём. И я просто киваю. Марк смотрит недоумевающе, Женя с видом «а я же говорила», Том грустно, Макс зло. И под весь этот хоровод непонятных эмоций, мы выходим в толпу людей, двигаясь в такт музыке. Я пытаюсь понять, что в его голове, пытаюсь игнорировать то, что только что произошло. Песня сменяется другой, к нам подсоединяются ребята, но потом быстро растворяются в толпе. Мы молчим. Его взгляды. Мои. Он берет меня за руку, пропускает в повороте, ловит другой рукой за талию. И тогда мы уже слишком близко. Слишком, чтобы контролировать слегка опьяневшие тела. Останавливаемся, пока во всю гремит музыка, во всю прыгают люди. Останавливаемся, и он накрывает мои губы поцелуем. Резким. Таким, что не хватает воздуха. Ненасытным. И…злым. Я бы хотела поверить что это ревность, хотела бы верить, что сейчас, сжимая меня в руках, сейчас, когда я выскочила, охватывая ногами его бедра, и наплевав насколько поднялось мое платье; сейчас, когда он пытается сквозь поцелуй натянуть его пониже на меня — я хотела верить, что это со мной. Хотела верить, что сейчас были только он и я. А не он и призрак Веры. Но я не знала. Лишь ловила эти моменты слабости. Его и моей. И надеялась. Он опускает меня на пол, и песня наконец-то сменяется медляком. Он касается обнажённых лопаток, и я вздрагиваю. Наклоняется к моему уху и шепчет: — Почему ты убегала? Я молчу опять, отыскивая правильный ответ: — Потому что боюсь, — он отступает, и я поспешно добавляю, — не тебя. Я боюсь, что опять обожгусь, боюсь, что обожжемся мы оба. — С чего бы? — Потому что, все это неправильно. — Для кого? — Для них, — я киваю в сторону людей, в сторону Марка, Тома и остальных, — для нас. Для тебя. — Тебе правда важно, что думают они? — он смотрит. Нет, мне не важно, но черт подери, чем дальше мы запутываемся, тем тяжелее будет выбираться. И прямо возле его губ, я на выдохе произношу. — Я — не она. Он вздрагивает и обнимает меня крепче, медленно ступая под медленную музыку. — Я знаю. — Ты в этом уверен? — я выждала долгую паузу, паузу, за которую в мире умерло 267 человек и одно моё сердце. И потом ушла, потому что ответа не последовало.