Беглец

Дикон решил съездить в Надор сразу после церемонии награждения, хотя монсеньор предлагал ему визит в Кэналлоа. И вскоре Окделл пожалел о своем выборе. Чем дальше он уезжал от Талига, тем унылее был пейзаж. Пожухлые кусты, разбитые дороги. -Не стоит меня провожать до замка, -сказал Дик гвардейцам в бело-черных одеждах, вспомнив о прошлом визите королевских солдат в замок. -Как скажете, — усатый сержант получил приказание отправиться в Торку после того, как проводит оруженосца до Надора. -Встретимся в трактире через месяц, — махнул рукой Дик. — В замок не заезжайте. Вот, выпейте за здоровье монсеньора, — и расстался с таллом, запоздало подумав о письме и подарке для Катершванцев Замок казался маленьким и унылым, семейство, вышедшее его встречать, -потрепанным и нищим… Он мечтал, как все восхитятся его внешним видом, орденом на груди, конями, на одном из котором он ехал, а другого вел в поводу. Мориск и линарец. -Молодой господин, -раздался голос старого привратника, — я бы вас и не признал. Вона какой вы важный стали. А кони-то, кони! Не чета Баловнику. — Дик! — к нему бежали Эйвон, кормилица с семьей, старая Нэн, слуги… — Ричард, — раздался голос матушки, когда радостный Окделл обнял по очереди набежавших друзей и родственников. Мирабелла, в серых вдовьих одеждах, удивительно прямая, стояла на крыльце. — Ваш визит весьма неожиданен. Ричард преклонил колено и поцеловал ее руку, гадая, чем недовольна матушка — тем, что он приехал или тем, что не предупредил о приезде. Увлеченный своей персоной, Дик не заметил мелькнувшую в окне спальни матери сутулую и тощую фигуру. Мирабелла развернулась и хлопнула дубовой дверью, оставив Ричарда расстраиваться и размышлять над причинами такого отношения. Обед в Надоре проходил в скорбной тишине. Мирабелла молча сидела во главе стола. По правую руку Эйвон, по левую — старик священник. Простая пища, молитва перед едой. Дик представлял собой уныние и скорбь и обдумывал каждое слово. Мирабелла пила бокал за бокалом надорскую кислятину. Приехавший Наль пытался снять неловкость и болтал про Эпинэ. Мирабелла продолжала хлестать вино и спрашивать об Анри-Гийоме. — А все же, Дикон, согласись, в столичной жизни есть своя прелесть. Год назад ты не мог подарить сестре коня ценой в замок. — В замок? — вскинула брови герцогиня. — Реджинальд, вы что-то путаете. — Вот еще, — воскликнул Наль. — Такой конь, как Бьянко, стоит не меньше трех тысяч. — Откуда у вас такие деньги, Ричард? Ричард не опустил глаз. — Матушка, Бьянко — награда за кагетскую кампанию. Я решил оставить себе Сону. Тогда эр посоветовал подарить Бьянко моей сестре, что я и сделал. Мирабелла вскочила. Кубок с вином покатился по полу, звеня. На старом ковре появилась мокрая желтая клякса — в Надоре пили белую кислятину. — В этом доме не будет подарков Ворона! — Матушка! Я не отдам Бьянко! — заорала Айрис и задохнулась, — не… отдам. Все кинулись к ней. — В моем доме подачек не будет, -Мирабелла вскочила, покачнулась и уцепилась за стол. Потом стремительно вышла, хлопнув дверью и оставив растерянных домочадцев разбираться друг с другом и с приступом надорской болезни Айрис. — Ты думай, с кем договариваешься, в следующий раз! — Мирабелла упала в жесткое старое кожаное кресло. — Белла, у меня не было никого в столице, — сухие ладони мужа опустились ей на плечи. — Он притащил линарца стоимостью в три тысячи таллов. Подарок Алвы. Мне придется отказать дочери в праве взять его, — язык Мирабеллы заплетался. -Почему, Белла? — прошелестел голос беглого герцога. -Потому что герцогиня Окделл не может принять подарки убийцы! — воскликнула она. -Это не его подарки! — вскрикнул герцог, — это мои… И осекся. Белла подняла глаза. — Значит, ты не потратил все деньги, а отдал ему? На содержание Дика? Эгмонт опустил глаза, понимая, какой промах он совершил. — Значит, это по твоей милости я теперь выгляжу стервой, отнимающей у родной дочери роскошного линарца, о котором она мечтала больше всего на свете? По твоей милости она сейчас задыхается внизу от кашля?! — Я выгляжу предателем собственной родины, — огрызнулся Эгмонт, — вот как я выгляжу! А ты можешь и не отнимать коня! — Да? Оставить себе подарок чудовища? Эгмонт, а как же моя репутация? — Мира, что ты пытаешься доказать? Никто за тобой не следит, иначе меня бы уже арестовали. Никому нет дела до твоей репутации. И я не виноват, что ты решила ненавидеть Рокэ. — Эгмонт, Бьянко надо вернуть! Линарец не должен находиться в нашей конюшне. — Ты больна, Мира. Серьезно. Воюешь с конем… Мирабелла встала, развернулась к мужу лицом, положила ладони ему на плечи. — Я тебя прошу, Эгмонт. Верни каким-нибудь образом линарца Алве. Пожалуйста. Эгмонт сбросил ее руки, распахнул дверцы шкафа. Гулко застучали по плитам подземного хода каблуки. Из конюшни на галопом на белом коне в ночь выехал человек в капюшоне. Он гнал коня, будто за ним летели изначальные твари. Через два часа бешеных заездов по Надорам линарец начал спотыкаться. Потом остановился, тяжело дыша. Все бока были в пене, красивые глаза покраснели. Эгмонт умудрился загнать молодого и выносливого коня за пару часов. Окделл спешился и рухнул без сил на влажную холодную землю. Прикрыл глаза. Конь куда-то побрел. Эгмонт лежал так минут десять, потом приподнялся на локте. Бьянко не было. Эгмонт выругался и вскочил. Пошел по следу. Бьянко обнаружился недалеко, возле гнилого болота. Вода была черная и горькая, но мучимому жаждой после бешеных скачек коню, кажется, было плевать. Он жадно пил и не мог напиться. — Эй, нельзя! — Эгмонт, холодея, вспомнил, что черное болото не только из-за цвета называлось таковым. Вода там была ядовитая. Бьянко поднял голову. В глазах была бесконечная усталость. Ругаясь, герцог подхватил измазанный землей повод и потащил коня к замку. Ни одно животное в здравом уме не подошло бы к этой гадости, но бедный линарец так хотел пить, что… Идти было прилично, конь дергался и упрямился. Надо сказать Мирабелле, она поговорит с конюхом… Бьянко завалился набок у себя в стойле. Эгмонт сам кинулся к старшему конюху. Часть слуг в замке знала о возвращении беглого герцога, тайну вдвоем сохранить было нереально. Разбуженный конюх опоздал. Конь хрипел, закатив глаза. Эгмонт сел на кучу сена, глядя на конюха рядом с умирающей лошадью, и отхлебнул тинты прямо из горла бутыли. Мирабелла возникла позади летучей мышью. — Я же просила вернуть, а не… — прошептала она. — Так получилось, — Эгмонт отпил еще и зашелся кашлем, — бедная девочка расстроится. Конь захрипел еще раз и вытянулся на соломе. — Идем в комнату, Эгмонт, — шепнула Мирабелла, — сюда могут придти дети. Уложив напившегося мужа на кровать, Мирабелла долго сидела рядом, сжимая его ладонь. Потом спустилась в конюшню Айри рыдала рядом с мертвым конем. Дик и Наль топтались рядом. Белла горько усмехнулась. Детям было сложно поверить, что она могла убить животное. Но правду говорить было нельзя. Конюх обтер тело линарца, по возможности убрав следы ночных скачек. Конечно, если малыши приглядятся… — Ричард, забери меня отсюда! Я не хочу здесь оставаться. С ней… Мирабелла задрожала всем телом, будто от холода. Дочь ее ненавидит. Дочь не простит убитого коня. Почему, почему все именно так… Наль неожиданно и робко предложил Айри руку и сердце. Та опешила, потом виновато начала отказываться. Белла зажала рукой рот, пытаясь задавить рыдания. Обтерла лицо платком, глубоко вздохнула. Перед глазами встали слова из письма Эгмонта. Он покрывал свою семью, теперь она, Белла, должна прикрыть его. Она шагнула на свет. — Если кто-то из конюхов уничтожил лошадь, присланную Вороном, я не намерена его наказывать. Простые люди оказались благороднее и совестливее моих собственных детей. Вот и все. Ричард кричал что-то о чести и о службе эру. Наль пытался их примирить. Кажется, она продолжала играть роль, по сценарию, не задумываясь над своими словами. Сын вылетел прочь вместе с Налем. Герцогиня развернулась и пошла наверх, не оборачиваясь. Боялась не сдержаться, боялась отойти от роли… Поднявшись в спальню, она рухнула рядом со спящим пьяным сном мужем и вцепилась в него, обвив руками и ногами. И заплакала некрасиво, тоненько подвывая.