Чего ты добилась, Грейнджер?

В подземельях холодно и сыро, тусклый свет от факелов пляшет на каменных стенах блеклыми дрожащими пятнами, дети кутаются в тонкие мантии и отчаянно дрожат. Гарри растирает замёрзшие руки. Ты думаешь только о том, как сильно хочется закурить. Прелюдия к первому занятию по зельям выходит удивительно подходящей образу преподавателя. Холодный, нелюдимый, жёсткий, словно стылые каменные стены, но стойкий и надёжный, как крепость. Таким ты запомнила Северуса Снейпа. Таким ты видишь его, когда он появляется в кабинете, широким шагом проносясь меж рядов парт. Ты видишь, как вздрагивает Гарри, а сидящий рядом с ним Рон замирает, ссутулив плечи. Он всегда делал так, когда боялся. Тебе противно от того, что ты помнишь это. Когда Снейп решает обратиться к Гарри, ты медленно выдыхаешь и прикрываешь глаза. Твои сложенные на парте руки не сдвинутся ни на дюйм, ты не вскинешь ладонь кверху, не будешь сгорать от желания ответить на чужие вопросы. Ты слишком часто отвечала за других. Какая разница, знаешь ли ты о цветах асфоделя и безоаровом камне, если ты не можешь ответить, зачем тебе всё это. Ты самая умная ведьма столетия, ты знаешь наизусть две трети школьных учебников и можешь пересказать третью, ты сдала все ЖАБы из возможных впервые после младшего Крауча, ты, в конце концов, помогла победить в войне — и, дракклова мать, тебе ни разу не пришлось рыться в желудке козы или называть синонимы аконита. Ты шумно вдыхаешь и открываешь глаза, чтобы увидеть, как светлые надежды Гарри на добрый волшебный мир медленно, но неумолимо гаснут. Тебе даже становится жаль его, такого маленького и нелепого, неуверенного, щуплого мальчишку, который десять из одиннадцати лет своей жизни провёл в тесном тёмном чулане. Ты чувствуешь, как в груди что-то словно сжимается, как будто это тебе обидно. В тебе как будто проснулся богом забытый материнский инстинкт, и от этого почему-то хочется смеяться. Тебе сейчас одиннадцать, Гермиона. Какие, к дементорам, инстинкты?! — Профессор! Для чего нам знать, где достать безоар, если сейчас козу найти сложнее, чем аптеку? Вам не кажется, что ваши вопросы потеряли актуальность чуть больше века назад? — не осознавая своей ошибки, ты обращаешься к Снейпу в совершенно слизеринской манере — надменно, едко, скептично. Подсознательно отсчитывая потерянные рубины, ты вдруг совершенно неожиданно вспоминаешь, что теперь твой факультет — Слизерин, а угрюмый зельевар — твой декан. — И что вы предлагаете в таком случае учить, мисс Грейнджер? — демонстративно выделив в той же манере обращение к тебе, интересуется зельвар, в то же время абсолютно незаинтересованно окидывая взглядом кабинет. — Почему бы не рассказать о том, как безоар сочетается с другими противоядиями? Например, ни в одной книге нашего курса не говорится о том, что одновременное использование безоара и настойки бадьяна может вызвать жар и галлюцинации, от которых ослабший от повреждений маг может скончаться за несколько минут. Или уделить внимание тому, в какие именно фазы лунного цикла аконит действует на оборотня совершенно иначе, наоборот повышая его агрессивность? Если во взгляде профессора и промелькнула тень интереса, то чёрный мрак его глаз поглотил её за доли мгновения. Только вот теперь на тебя обернулись едва ли не все, кто сидел в аудитории. Если бы тебе было одиннадцать, ты бы неизменно смутилась и опустила голову, мечтая о том, чтобы стать незаметной. Но тебе двадцать четыре и ты только вздёргиваешь подбородок, с вызовом заглядывая в глаза декана. Тебе кажется, что ты тонешь в ледяной воде Чёрного Озера, но только лишь на мгновение. Тьма глаз профессора кажется тебе мягким бархатом, когда ты вспоминаешь полный безумия взгляд Беллатрикс Лейстрендж. — Пять балов Слизерину за уместное замечание, — сухо проговорил Снейп и, смерив тебя взглядом, не без насмешки добавил: — И минус пять баллов за разговор без разрешения. А на следующем уроке вы, мисс Грейнджер, расскажите своим однокурсникам о взаимодействии безоара с прочими лечебными препаратами, раз вам так нравится всё менять. Класс притих. Ты фыркнула, передёрнув плечами и стараясь не замечать придуманного тобой же подтекста в последних словах. Ну и что, если ты решила немного подправить набившую оскомину историю о позолоченном трио Гриффиндора? Это твоё посмертие, Грейнджер. Ты в праве распоряжаться им так, как того захочешь. Разве нет? — И мистер Поттер поможет вам в этом, — ты была уверена, что Снейп ухмылялся, несмотря на то, что на его словно бы восковом лице не дрогнул ни один мускул. Гарри смотрел на тебя одновременно виновато и благодарно. Ты почувствовала, как у тебя задёргалось веко. Эй, это вообще чей спектакль? Куда вы лезете, профессор?! *** Что парадоксально, маленький Поттер выловил тебя сам и сам же извинился, попросив посидеть рядом с тобой, пока ты будешь готовить материал. Маленький Поттер хотел учиться — впервые на твоей памяти мальчишка тянулся к чему-то, что не попахивало героизмом и квиддичем — и тебе это, почему-то, польстило. Почему вы засиделись до полуночи и написали все заданные эссе, ты не смогла бы ответить даже под Веритасерумом, но после, когда вы разминулись у главной лестницы — ему наверх, в башню, тебе же вниз, в подземелья, — ты почему-то улыбалась. Всю свою прошлую жизнь ты даже империусом не смогла бы добиться от своих друзей желания учиться, а сейчас, когда ты дракклова слизеринка и общение с тобой чревато проблемами с репутацией, Гарри почему-то рядом. Пишет эссе, разминает пальцы от непривычки к перу, копается в книгах и ты почему-то чувствуешь себя учителем этого маленького растрёпанного ребёнка. Почему-то ты злишься на то, что одежда на нём тонкая и поношенная, а в замке уже холодает. Ты злишься на Дурслей, которые позволяли себе так обращаться с ребёнком, ты злишься на Дамблдора, который позволил им это позволять, ты даже чуть меньше злишься на Волдеморта, потому что он своим поступком позволил всем им превращать жизнь Гарри в дракклов триллер с убийствами, монстрами и такой кучей проблем, которая не уместилась бы даже в хранилищах Гинготтса. И ты снова проклинаешь себя за непонятно для чего проснувшийся материнский инстинкт. Тысяча фестралов, да как такое возможно? Да, тебе морально двадцать четыре. Да, у тебя была возможность иметь детей, но ты сама от неё отказалась, потому что это, нарргл его дери, было помехой для карьеры, о которой ты в двадцать лет мечтала больше, чем обо всём на свете. И ты никогда не жалела о том, что не родила ребёнка от человека, которому ты просто вовремя подвернулась под… руку. Ты даже радовалась этому, как бы паршиво и гадко это не звучало. Но тогда почему сейчас, глядя на маленького, беззащитного мальчишку, которому уже в этом году предстоит сразиться с троллем раз в десять больше него самого, тебе хотелось его защитить? Героя магического мира, который был рождён, чтобы спасти Британию. Тебе, грязнокровке из семьи простых дантистов, хотелось его защитить. Это смешно, Гермиона. Это, чёрт возьми, слишком смешно. *** Время тянется медленно и вязко, как патока, которую ты всегда ненавидела. Долгий сентябрь пролетел чередой бесконечно серых дней, состоявших из книжных страниц, пергамента и чернил, пролитых на эссе. Гарри удивительно быстро запомнил сначала простое Эванеско, а потом, молча сделав какие-то свои выводы, попросил тебя научить его каким-нибудь бытовым чарам. «Ты же девочка, Гермиона, ты должна знать такое» — пробормотал тогда он с видом таким доверчивым и наивным, что собственный едкий ответ ты предпочла проглотить. «Девочка знает все непростительные, но не умеет штопать одежду. Девочка воевала, а не сидела на кружках магического рукоделия!» Ты смиренно открывала книгу по бытовым чарам, которую выдала тебе мадам Пинс, быстро заучивала заклинания, делала вид, что давно их знаешь, и показывала их чересчур любопытному мальчику. А потом ты и сама стала находить в той чисто «бабской», как назвал бы её Рон, книге интересные тебе чары. В октябре у Гарри появился нормальный тёплый свитер, который за каких-то пару часов связали трансфигурированные из перьев спицы. Только на этот раз он был простым, неброским и почему-то белым, совершенно отличаясь от того куска бордовой колючей шерсти, который Гарри получит на Рождество от семьи Уизли. Кстати о праздниках. О происшествии с троллем на Хэллоуин ты вспоминаешь только в сам Хэллоуин, и то почему-то только тогда, когда в одном из бесчисленных коридоров подземелья послышался гортанный рёв этого самого тролля. За несколько секунд ты успеваешь проклясть распределяющую шляпу, директора, декана, преподавателей, домовых эльфов, саму себя за то, что слишком быстро справилась с ужином и решила немного подремать в комнате. Цепочка пертификус-редуцио-дуро-редукто срывается с палочки как-то сама собой, и выступивший тебе наперерез громадный вонючий тролль разлетается по узкому коридору россыпью каменных осколков. Интересно, он сам успел понять, что происходит? Потому что ты — нет. В тишине ты вдруг слышишь быстрые лёгкие шаги, тяжёлое дыхание и скрип подошвы кроссовок об каменный пол, и тебе даже не нужно оборачиваться, чтобы понять, кто прибежал тебя спасать. Ты почему-то смеёшься. В глазах Гарри плещется шок вперемешку с испугом и восторгом, и тебе кажется, что в его эмоциях можно по-настоящему утонуть. И ты немного тонешь, запоздало укоряя себя, что зря начала учить легилименцию с основ эмпатии, потому что в таком маленьком Поттере эмоций хватит на всю магическую Британию. Их слишком много, и они захлёстывают тебя, совершенно лишая воздуха. Глупая, глупая Грейнджер, разве ты могла забыть о том, что легилименция — слишком сильная нагрузка для подростковой психики? В глазах темнеет и ты падаешь. Сердце грохочет как бешеное. В последний момент ты успеваешь почувствовать, как худые руки подхватывают тебя в нескольких дюймах над полом, но мир всё равно меркнет. Вернуться в прошлое от выстрела в висок. Стать первой магглокровой слизеринкой. Победить тролля за три секунды, чтобы потом потерять сознание от простого эмоционального шока. У тебя вечно всё ненормально, Грейнджер. Ты ненормальная, смекаешь?