Чего ты добилась, Грейнджер?

В прошлый раз ты не запомнила их, но сейчас тебе казалось, что ты смотришь в эти глаза целую вечность. Видишь каждую их прожилку, как смарагдовая радужка прорезана острыми желчными прожилками, как острый змеиный зрачок похож на врата в бездну, какими ты их запомнила по фильмам из будущего. Ты смотришь в глаза Василиска настолько долго, что забываешь все остальные цвета. Изумруд и желчь. Желчь и изумруд. Поле клевера, сжираемое пожаром. Гарри. Ты цепляешься за эту мысль так, словно это единственное, что может тебя спасти. И ведь он и сам единственный, кто спасёт тебя. Такую беспомощную, оцепеневшую, испуганную — тебе кажется, что сейчас ты белее мрамора. Сколько времени прошло? Неделя или мгновение? Смарагдовые глаза похожи на кислоту, и тебе кажется, что ты растворяешься в ней. Она разъедает тебя. Ты распадаешься на бессвязные атомы. Изумруд и смарагд. Поле клевера. Гарри. Ты повторяешь его имя тысячи и тысячи раз. Тебе кажется, что ты кричишь — так громко, словно срываешь голос. Тебе кажется, что так желчь из глаз Василиска перестанет тебя разъедать. Плацебо. Цвет глаз Гарри становится твоим эффектом плацебо, и, наверное, это единственное, что помогает тебе сохранить в этой разъедающей кислоте саму себя. Смарагд. Клевер. Смарагд. Когда холод сменяется мягким, приятным теплом, ты боишься снова открыть глаза. Мандрагора на вкус горькая и вяжет, как неспелая хурма. Ты прикусываешь губы и проводишь языком по дёснам и нёбу в надежде избавиться от этого вкуса. Только через несколько секунд ты понимаешь, что тебя оживили. И открываешь глаза. У мадам Помфри накрахмаленный белый передник, твоя кровать не задёрнута ширмой и за окнами видно только небо. Ярко-синее и светлое, тёплое, почти летнее. Значит, сейчас весна. Значит, ты смотрела в смарагд почти полгода. — Где Гарри? Именно, Грейнджер. Не «что случилось», не «о мерлин, как же больно», даже не «господи, я жива!» — «где Гарри?». Это диагноз, Грейнджер. Чувствуешь? Ты уже ставишь его выше себя. Важнее. — Полагаю, в Большом Зале. Сухой и бесчувственный голос Снейпа отрезвляет, и размытая картина мира становится словно чётче, словно туман, окутавший тебя, тает. Говорите, профессор. Пожалуйста, говорите ещё. — Должен отдать вам должное, я не ожидал, что вы выберете именно этот способ избавиться от своей апатии, мисс Грейнджер. — Я оказалась права, профессор. Окей, Грейнджер, умница — возьми с полки безоар и проглоти, пожалуйста, в будущем точно пригодится. С твоей-то удачей. — Это вы посоветовали Поттеру обратиться ко мне? — вдруг с явным сомнением проговаривает профессор, и ты уверена, что заговорить с тобой об этом было сложным для него решением. Сейчас главное не сглупить. Эй, Грейнджер, ты слышишь? Соберись. — Нет. Но мне кажется, он в состоянии заметить, что вы в этой школе единственный, кто действительно способен помочь. Северус Снейп замер и замолчал на несколько секунд. И ты готова поставить всё, что у тебя есть, на то, что профессор ожидал услышать что угодно, кроме этого. Его замешательство продлилось несколько долгих мгновений. Ты вообще в последние несколько месяцев привыкла измерять время мгновениями. Это странно, Грейнджер. Тебе так не кажется? — За семь месяцев ваши мышцы частично атрофировались, и я бы советовал вам как можно дольше задержаться в больничном крыле. «Надеюсь, у вас хватит мозгов не побежать сейчас вниз, сломя голову. Давайте, мисс Грейнджер, вы обещали научиться думать». — Я передам мистеру Поттеру, что вы очнулись. Уверен, он зайдёт к вам после ужина. И ушёл, взмахнув полами мантии. Ты глубоко вздохнула и, размяв шею, согнула руки в локтях. Действительно, глупо было предполагать, что оцепенение пройдёт бесследно. Сколько раз тебе ещё придётся глотать терпкую мандрагору? Где вся та неугомонная уверенность, которая подняла тебя в прошлый раз? Сейчас тебе сложно даже подняться. Может быть, смарагд действительно растворяет? Хватит, Грейнджер. Перестань. Поднимайся. Ты не должна показывать Гарри, насколько ты слаба. Это ты заботишься о нём, не позволяй ему отобрать это у тебя. Вставай, Гермиона. От боли сжимаются лёгкие и вены словно раздирает изнутри. Ты сжимаешь ладони в кулаки и, впиваясь ногтями в кожу, выпрямляешь спину. Скулы сводит, хочется скулить от боли. Ты встречаешь Гарри улыбкой.