***
— С Днем Рождения тебя, наша любимая дочь! Посланная нам Князем Тьмы и благословенная Им! — слышно «праздничное» пение родителей ещё до того, как они открыли дверь и завалились в мою комнату. Час назад я проснулась от холодящего душу кошмара. О чём он был, не помню, но ощущения такие, словно я пережила конец света. К чему такие сны — не понимаю. И теперь, спустя целый час раздумий и переваривания, я с довольной рожей наблюдаю за своей любимой мамулей, держащей обеими руками большой двухэтажный торт. Видимо, он тяжеловат, потому что её руки заметно дрожат, а отец постоянно крутится из стороны в сторону для подстраховки на случай, если жена всё-таки уронит торт. Таковы уж наши традиции — мама должна подарить мне торт, а папа — отнести его на кухню. Но несмотря на эти неудобства, они синхронно поют мне это жуткое поздравление, к концу песни поднося угощение ближе, чтобы я смогла задуть свечку. — Давай, дорогая, загадывай желание, — на одном дыхании просит мама. Даже по голосу слышно, что ещё чуть-чуть — и мой ковёр станет сладким, как никогда. В креативности торта я не сомневалась. На белой плоскости первого «этажа» голыми ветвями поднимается кверху чёрное дерево, а на втором все залито "кровью". В самом центре на карамельном черепе сидит моя шоколадная фигурка, свесив ноги. Она держит тонкими ручками горящую свечку и улыбается жуткой улыбкой. Как хорошо, что в секте есть кондитер. Я понятия не имею, где бы родители достали торт с такой тематикой, не будь у нас миссис Смит. Театрально набираю, как можно больше воздуха, закрываю глаза и загадываю свое вечное, одно единственное желание: «Я хочу узнать, кем являюсь на самом деле.» И задуваю уже начавшую таять свечку. Потом беру фигурку и откусываю шоколадной себе голову. Это уже моя маленькая традиция. Оливия с тяжелым стоном ставит торт на тумбочку и, покрутив руками, чтобы размять их, толкает локтем отца, который уже положил глаз на карамельный череп. — Ах да, — опомнился он. — Это ещё не все сюрпризы. Вот подарок от всех нас! Джеймс достаёт бархатную красную коробочку и протягивает мне. «От всех нас» — это значит, что члены секты скинулись и теперь дарят мне какой-то подарок. Скорее всего, украшение, которое теперь я должна буду надеть и этим показать, как всех люблю и уважаю. На Хэллоуин встреча всегда происходит вечером у нас дома, ибо это не только День всех святых, но и мой день. Ещё только утро, а я уже чувствую прилив сил, ведь этот день всегда был для меня особенным и каким-то… Личным. — Нравится? — участливо спрашивает отец, склонившись надо мной. С отвисшей челюстью я молча смотрю на серебряный с алмазным напылением кулон: часть перевернутой пентаграммы, треугольник, перекрест, ромб и буква V снизу; сомнений нет, это сигил Люцифера. — Наверное, нравится, — шепчет Оливия Джеймсу, глядя на моё застывшее с помесью удивления и счастья лицо. — Где вы его достали? — наконец спрашиваю я и двумя пальцами вытаскиваю украшение из футляра, держа за серебряную цепочку. — Мы ведь родители. Мы знаем, где искать. — У нас пополнение? — подозрительно прищуриваю глаза я, намекая на появление в секте ювелира. Джеймс громко захохотал, поражаясь мне. — Чем ты взрослее, тем проницательней становишься. Но все равно не угадала. Это будет наш с мамой маленький секрет. Я закатываю глаза и широко улыбаюсь. Хоть эти люди и поклонники Сатаны, но они чертовски добры. Уверена, что большинство людей представляют сатанистов вечно ходящими в чёрной одежде и длинных накидках, с кинжалами для жертвоприношений в поисках девственниц-жертв. Да, в этом есть доля правды: у нас действительно есть чёрные накидки, и мы надеваем их на наши встречи; мы рисуем символы и ставим вокруг свечи, читаем молитвы и пытаемся разговаривать с нашим… Богом? Наверное, так. Если честно, у нас никогда не получалось пообщаться с ним. Не было ни знаков, ни посланий. Только я. Посланная Им. — Давай помогу надеть, — мама берёт кулон и становится за моей спиной. Через пару секунд застёгнутый на маленький замок-карабин сигил Люцифера тяжело повис на моей шее. — Он словно создан для тебя, — довольно говорит отец, смотря на меня и украшение на шее. — Но любоваться будем потом. Одевайся и спускайся к завтраку. Тебе ещё идти в школу, — он целует меня в щеку, поднимает торт и уходит. Мама осталась. Она села ко мне на кровать и обняла одной рукой. — Спасибо, — тихо шепчу я. — Не за что, — тоже шепчет она. — Тебе уже восемнадцать. Ты такая взрослая. — Время беспощадно. Моя молодость уходит словно быстрый сон, — голосом, полным драматичности, говорю я. Оливия не выдержала этой секунды трагизма и прыснула смехом. Я вместе с ней. Мы обе захохотали, сидя в обнимку, в одинаковых чёрных пижамах. В такие моменты совершенно не хочется думать о плохих вещах. Например, о школе. — Ладно, хватит тратить время молодости. Ты сейчас опоздаешь в школу, а нам лишнее внимание не нужно, верно? — О, сделай мне ещё один подарок: позволь сжечь это проклятое здание вместе со всеми его демонами. У меня ведь День Рождения, ну, пожалуйста, мам! — я сложила руки в замочек и сделала жалобное лицо. Оливия снова не выдержала и засмеялась искренним смехом. — Ты неисправима, Этсу. А как же твои друзья? Они ведь тоже там учатся. — Поверь, они бы подливали бензина. Мы ходим туда, чтобы лишний раз увидеться друг с другом, больше причин нет. — А учёба? — Она нужна мне только, чтобы поступить в какой-нибудь нормальный колледж и наконец свалить подальше от всех этих людей и этого чёртового города. Лицо мамы сереет, словно накрывается тучей. Блять. Я мысленно проклинаю себя и свой язык. — О, нет, мам, я не это имела в виду. Я никогда не брошу тебя и папу! Обнимаю Оливию, что есть сил и чувствую слабые объятия в ответ. Мы сидим так несколько минут. Потом она отпускает меня и улыбается — мол, «поверь, всё в порядке, и твои слова не обидели меня». Стреляйте в меня разрывными! — Скорее беги в душ и собирайся в школу. Я помогу папе с завтраком. Она встаёт и уходит. А я бью себя по лбу. Идиотка! Вот смогу я когда-нибудь вовремя заткнуться или нет? Будут хоть одни сутки на этой проклятой планете, когда я не ляпну хреновину, которая все испортит? Душ подействовал расслабляюще. Но ненадолго. Стоя в одном белье перед шкафом, я мысленно «погладила» себя по головке за то, что заранее не придумала, что надену в школу. Но я ведь не какая-то там гламурная кукла Барби? Что бросится в глаза, то и будет. Открываю шкаф, и мои глаза тонут в беспорядке цветов. Мда. Если бы это увидели сатанисты — те, которые ходят, как восставшие из Ада — кровь хлынула бы из их глаз фонтаном. Я пробегаю глазами по ряду висящей, плотно прижатой друг к другу одежде, и вдруг замечаю торчащий из хаоса длинный рукав. Подозрительно прищурившись, двумя руками «ныряю» в шкаф и разгребаю вешалки, чтобы добраться до… это платье! Достаю его и рассматриваю. Красивое, с вырезом, еле прикрывающим плечи, но рукава укрывают середину пальцев, а плотная ткань насыщенного чёрного цвета будет хорошо облегать моё худощавое тело почти до колен. Я буду словно Мартиша Аддамс! Только слишком низкая. Видимо, когда высшие силы создавали меня, то решили, что пять футов и три дюйма — это вполне достаточно. Зато бледности и насыщенного темно-карего цвета глаз — бери не хочу. — Этсу, завтрак готов! Чёрт, времени совершенно не осталось. И что мне теперь делать? Надеть это чёрное платье и терпеть издевательства или что-нибудь ярче и остаться незамеченной? Ха! Хорошая шутка, да? Сегодня Хэллоуин. Я и незаметность? Никогда. Даже если я оденусь в стиле цирка Шапито, меня все равно будут шарахаться, как от несущей миру проклятие. Как от Самары Морган. — Этсу! — Я уже бегу! Была не была. Натягиваю чёрные колготки, влезаю в платье и быстро расчёсываю длинные волосы. Это занятие заставило меня вспомнить, как недавно я умудрилась отрезать себе пару прядей спереди. Оказывается, у меня нет дара владеть ножницами, и поэтому это вышло немного… криво, скажем так; одна прядь оставалась по плечи, а вторая почему-то укоротилась до подбородка. Я не знаю, как так получилось. Последнее моё решение — накрасить губы. И не в сладко-розовенький или страстно-красный, а в грубо-мрачно-чёрный цвет. И получилось удивительно хорошо. Видимо, когда не хватает времени и адреналин опаляет кровь, всё получается идеально. Осталось только подкрасить ресницы и — вуаля! Дочь Зла собственной персоной! Действительно, я ощущаю себя немного по-другому. Во мне чертовски много энергии, я чувствую себя невообразимо сильной и даже в каком-то смысле могущественной, что очень необычно, ведь раньше такого не было и близко. И в то же время некий страх и плохое предчувствие растворяются внутри меня, словно сильный яд. Сегодня определенно должно что-то случиться. Только я не могу узнать, что. Перед уходом ещё раз смотрю на себя в зеркало. Девушка, глядящая оттуда, — не я. И дело даже не в том, что я вдруг оделась в тёмную одежду. Мои глаза резко потемнели до черного цвета, кожа стала на тон бледнее. Вид, лицо и даже взгляд стали слишком мрачными и жуткими. Но так даже лучше. Так больше эффекта. Я улыбаюсь и шлю самой себе воздушный поцелуй. Мне никто не запретит хорошо провести свой собственный день, даже если во мне живет часть темных сил. Пусть мои слова могут становиться проклятием, а взгляд сумеет метать молнии — я все равно большей частью человек. И да, я отражаюсь в зеркале.***
— Ты пойдешь вот так? — мама застыла с тарелкой в руках, не отрывая от меня глаз. — Уверена? — Да, — я спокойно надкусываю гренку и вопросительно поднимаю бровь. — Так плохо? — Я бы не сказала, что это плохо, просто… — Она ставит тарелку и садится рядом. — Ты ведь помнишь, что я говорила о привлечении внимания? Я знаю, что слухи о нас ходят до сих пор, и твой готичный наряд может… — Мам, — перебиваю я, — успокойся. Сегодня ведь Хэллоуин. Пусть хотя бы в день своего восемнадцатилетия я покажу людям, кем являюсь на самом деле. — Кем? Траурной девой? — Ну, почти. Готической королевой Зла! — Мой взгляд становится полным пафоса и величия. Мама закатывает глаза и кладет на тарелку передо мной кусок торта. — Съешьте-ка лучше сладкого, Ваше Величество, и будьте любезны, не опоздайте на первый урок. Я обиженно надуваю губы и пробую торт. Вкусно. — Я прикажу казнить вас, мадам. — Как придёте с уроков, так сразу. — Прекратите паясничать, смертная! — Я? — Мама невинно захлопала ресничками. — Никогда в жизни, Ваше Темнейшество. Вы, кстати, немного испачкались, вот тут, — она обводит пальцем весь овал лица. Пара секунд молчания, а потом моё высокомерное выражение лица содрогается, и я начинаю смеяться. Оливия почти одновременно со мной. Мы смеёмся и пытаемся оттереть моё лицо от крема. На кухню входит Джеймс и в непонимании смотрит на нас. — Ты обмазала ее тортом без меня? Оливия, мы же договаривались! — Ма-ам? Она сразу невинно поднимает руки. — Признаю, это было в наших планах. Но ты всё сделала сама! Теперь мы смеёмся всей семьёй. Как-то слишком много смеха. Такое приторно-сладкое, ванильное утро. Не нравится мне это.***
Осень дала о себе знать еще в начале сентября. Листья начали торопливо окрашиваться в жёлтый цвет и, словно под воздействием дефолиантов, почти сразу опадать. Весьма странное начало времени года. Но если то, что сейчас осень, понятно, значит, то, что сегодня Хэллоуин — просто очевидно. Люди с самого утра повылезали из своих нор, чтобы украсить двери, крыши, окна, газон и вообще всё, что можно как-то декорировать. Украшения незамысловатые и банальные: Светильник Джека из тыквы, «страшные» чучела, приведения из простыней, оторванные части тела, резиновые внутренности, кровь, черепа, кости… Ах, эти христиане. Я шагаю равномерным, медленным шагом по прямой дороге, заткнув уши наушниками. Школа в двадцати минутах ходьбы от моего дома, и чем ближе я к этому трехэтажному зданию, тем медленней иду. А кто будет спешить на пытки и муки? И я сейчас не о контрольных работах говорю. Каждый Хэллоуин меня ожидает «подарок» от одноклассников. И иногда он бывает таким, что создается впечатление, будто они целый год к нему готовились. С каждым таким подарком я все больше уверяюсь, что следующего просто не переживу. А так как сегодня последний наш Хэллоуин в школе, моё плохое предчувствие становится более понятным. Но даже среди этой чёрной полосы я вижу свет. Сила и уверенность бьёт во мне ключом. Я ощущаю себя полностью свободной и независимой, словно королева мира. И как же королеву можно оставить без внимания? Я даже задуматься об этом не успела, как все пришло само. Пара-тройка людей прекратили свои дела и сбились в кучку, «незаметно» уставившись на меня. Их лица скривились, а губы зашевелились. Ради интереса я засовываю руку в карман и ставлю музыку на паузу. — Святая Дева Мария, смотрите, вот оно… — Храни нас Господь! — Невинное дитя, мне так жаль её… — Отродье Сатаны она, а не невинное дитя! — Боже, сохрани её грешную душу. Твою мать. Закрыли бы вы свои гнилые рты, больные ублюдки. Вырубаю паузу, и Бисер снова громко поет мне в уши. Звук, как всегда, на максимум. Это ведь обычное утро. Обычная реакция. Обычные слова. Обычная боль.***
«Отправляйся в Ад, грязная шлюха!» — именно это я читаю на своей последней парте, стоило мне к ней подойти. В этом году они постарались, да. Кто-то даже соли не пожалел, что бы вокруг моего места круг насыпать. И надпись ровно нацарапана — канцелярским ножиком. Порча школьного имущества, кстати. Я никогда не сомневалась в творческих талантах своих одноклассников. Уж на что-что, а на это им мозгов хватает. — Наша сатанинская шлюшка уже в образе? И кто ты? Миссис Дракула? Все заржали, и это неудивительно. Ведь слова Билли не могут не сопровождаться аплодисментами или смехом. Билли Винерс — тот самый красавчик, который бывает во всех фильмах о школе и подростках. Самый красивый парень школы, будущий король бала, капитан команды по футболу и, естественно, все девчонки его хотят. Даже я. Когда-то. В прошлом. Далёком прошлом. — Ха! «Миссис Дракула»! Вот это ты сказал, Билли! А это Кевин. Кевин Торрес. Лучший друг Билли, а точнее — просто его «шестёрка», которая пытается быть такой же крутой и классной. Он симпатичный, но тупой до безобразия. Если девчонки на него и поведутся, то у него не хватит мозгов удержать их. — Так приятно видеть вашу любовь, — обманчиво умиляюсь я. Дикое ржание почти сразу нейтрализуется. — Каждый год придумываете, стараетесь, покупаете мел и соль. Ни одна девушка класса не получает столько внимания. Только сейчас я осознала, насколько ваши мысли забиты мной. Это действительно приятно. Кажется, моя спокойная речь и мирный вид немного ошарашили их. На лицах ярко выраженное охуевание. Раньше у меня была другая реакция: просто молчание, а иногда слезы. Но сейчас все кардинально по другому. Этот Хэллоуин сделал меня непобедимой. — Что ты сказала? — писклявым голосом отозвалась Лиззи Коллинс спустя несколько минут тишины. Хрупкая на вид блондинка со светло-голубыми глазами и заостренными чертами лица. Опершись рукой о школьную парту, я открыла рот, чтобы съязвить что-нибудь, но резкая боль, словно от огня, опалила мои пальцы. Подскочив, я затрясла рукой, стряхивая… Воду? Это же вода. Смотрю на болящие пальцы и понимаю, что мои дорогие-любимые-твари-однокласснички не поленились сбегать в церковь и принести настоящей святой воды. Получается, они всерьёз верят в то, что я как-то связана с Сатаной? Поднимаю глаза и утыкаюсь взглядом на окруживших меня подростков. В классе так тихо, что можно услышать сердцебиение мухи в соседнем кабинете. У всех глаза полны нетерпеливости и ожидания, словно они ждут какой-то магии или экшена. Но я-то жива. И рука у меня, спасибо Высшим за беспалевность, не дымится. — Интересно, а если крест ко лбу приложить, что-то будет? — Слышу шёпот той же Коллинс. — Не знаю. Стоило бы попробовать, — отвечает ей зеленоглазый Марк Говард. — Осиновый кол надо. Я слышала помогает. — Тут не осиновый кол нужен, а серебряные пули. — Лучше арбалет со стрелами смоченными в святой воде, как в «Ван Хельсинге»! — Вы лучше напишите мне всё на бумаге, — громко говорю я, вытирая руку о платье. — А я вечерком почитаю, исправлю. Поставлю галочки, где надо. — А не много ли ты щёлкаешь? — спросил кто-то из толпы. По-моему, Эрни Мартинес. Смазливая морда, скользкий тип. — Закрыла бы ты свой рот, чертова ведьма! — Мэри Янг — наша лучшая ученица, которая, судя по коротким взглядам на уроках, совсем недавно вступила в клуб «Влюблённые в Билли». — А то разговорилась вдруг! — Думает, что самая умная! — Молли Кларк — подружка этой самой Мэри. Тоже, кстати, не ровно дышит к Билли. — Инквизиция ждет тебя! Ну и тут началось. Много нового о себе я узнала, и много советов и пожеланий прозвучало. Я только успевала голову к говорящим поворачивать. А они все говорят, и говорят, и говорят… Вот фантазия разыгралась! Как вдруг: — Прекратите! Оставьте её в покое! Я не могу сосредоточиться из-за вас! От такой резкой фальши в оркестре все, включая меня, захлопнули варежки и повернулись к этому неуверенному голоску. Ни хрена себе! Меня попытался спасти Том Коулман — мальчик-книжный червь. Ну, я благодарна ему и за это. Попытка не пытка. Или пытка. Он почти сразу получил звонкий подзатыльник. Аж очки слетели. — Что б ты сдохла, Этсу Эванс, — угрюмо пробормотал обиженный ботан и, найдя очки, опять уткнулся в книгу. Твою ж-то мать, а я тут, блять, при чём?! — Знаете ли… — начинаю я, но накрывшая меня тень горы заставила обратить на нее внимание. А, нет, это не гора. Это Билли подошёл ко мне. — Будешь много пиздеть, сразу обводи карандашиком телефон похоронного бюро. Чтоб родители долго не искали. Рядом с ним я уменьшаюсь размера на три. Он высокий, накачанный брюнет с привлекательными синими глазами. Жаль, что они смотрят на меня с таким омерзением. — А будете много пиздеть вы — обведут вас. Но не карандашиком. А мелом. Вуаля! Все обомлели. Такой угрозы от меня явно не ожидали. Мы с Билли смотрим друг на друга испепеляющими взглядами: он сверху вниз, а я снизу вверх. Он сцепил зубы и сжал кулаки. А я прикусываю язык и пытаюсь унять сердцебиение. Сказать ещё что-то смелости не хватит — я истратила весь годовой лимит. Почему-то наружу просится истерический смех. — Это что за скопление? А ну быстро садитесь по местам! Миссис Купер. Я всегда ненавидела эту суку! Но именно сейчас я готова принести ей кого-то в жертву. Любого из класса — только пальцем покажи. Все понемногу рассасываются, и каждый садится на свое место. Билли последним отходит от меня и прежде, чем сесть, проводит большим пальцем по шее и шепчет: «Ты заплатишь». Смех застревает в глотке, так и не вырвавшись. Я заплачу. Билли Винерс сказал, что я заплачу. Вот дерьмо.***
— «Обведут мелом»?! Ты так и сказала? — моя рыжеволосая подруга Мишель хохотнула и запихнула в рот полную ложку пудинга. — Ага, — тяжело вздыхаю я, так и не прикоснувшись к обеду. Мы сидим в столовой на обеденном перерыве за своим личным столиком. Я говорю «личным», потому что сюда, кроме нас, никто не садится. Они считают, что после того, как сюда села я, это место уже проклято. — Обалдеть. И как тебе вообще ума хватило сказать такое? — спрашивает подруга с набитым ртом. — Понятия не имею. Вообще день сегодня слишком странный. — Так Хэллоуин же. Твой день. — Ну да. Мой день, — я опускаю голову на руки. Есть совершенно не хочется. — Значит, твой класс ожидает очень тоскливая судьба. Особенно Билли. — В смысле? — Ась? — Она бросает на меня взгляд и тут же отворачивается. — Что значит «тоскливая судьба»? Ребята прекращают есть и обращают внимание на нас. Я медленно поворачиваю лицо к Мишель и утыкаюсь в неё взглядом. Она продолжает как ни в чём не бывало есть свой пудинг. Точнее, он уже закончился, и теперь она сосредоточенно царапает пластиковой ложкой упаковку. — Я думаю… — Она решается. — Я думаю, что Билли и остальные скоро умрут. Голос дрожит, а значит, не только я использовала лимит своей храбрости. Но эти слова словно ведро льда за шиворот. Я так и знала, что она затронет эту тему. — Ты ведь знаешь —я не убийца. Реакция на эти слова у каждого разная. Сидевшая рядом со мной Алекс бледнеет, но не боится схватить меня под столом за руку и сжать пальцы. Я смотрю на нее и киваю, показывая, что все в порядке. Вот кто здесь не в порядке, так это Мишель. В отличии от Алекс, она стала краснее варёного рака и теперь, уставившись остекленевшим взглядом в никуда, не подавала признаков жизни. Сидевший с левой стороны Кен обнял её одной рукой и что-то прошептал. Их горе было сильнее, чем наше, ведь если для Мишель Бэк была лучшей подругой, то для Кена любимой девушкой. — Два дня, — еле слышно стонет Мишель. — Еще два дня и будет ровно два года, как её нет. Ты прокляла её на Хэллоуин. В этот грёбаный твой день! — По-моему мы уже давно решили, что вины Этсу здесь нет. Разве не так? Это сказал Ник Форд — без пяти минут мой парень. Этот сероглазый шатен покорил моё сердце почти сразу. А я покорила его ещё раньше. Ну, по крайней мере, он так говорит. Но нам нельзя встречаться до моего восемнадцатилетия. Мама сказала, что я должна хранить себя для особенного ритуала, который произойдет сегодня ночью. После него я, наконец-то, смогу официально встречаться с Ником. Скорей бы уже, а то ходить нецелованной в свои восемнадцать, когда и парень есть, и все уже давно спят друг с другом… неудобно как-то. Словно что-то делаешь не так. — Но мы ведь не знаем наверняка, — говорит Кен, прижимая к себе Мишель. — Я несомненно твой друг, Этсу, но… Мы не знаем, как влияют на нас твои слова. И то, как действует на тебя церковь, странно и действительно пугает. Я опускаю взгляд на свою пострадавшую от святой воды руку. Она до сих пор тяжеловато шевелит пальцами, а кожа будто стянулась, хотя на вид всё как прежде. — Я понимаю, Кен. И мне тоже страшно. Но клянусь, я никогда не желала ни вам, ни Бекки ничего плохого! Она ведь тоже была моей подругой! Алекс снова сжимает мою руку, и я затихаю. В столовой оглушительный шум, но нас всё равно могут услышать. К тому же мой вид и так привлекает слишком много взглядов. — Прости, — шепчет Мишель, и я слышу в ее голосе слёзы. — Прости, Этсу. Я не хотела портить тебе День Рождения. Но ты не представляешь, как мне тяжело. Я смотрю на подругу так, словно в первый раз её вижу. А ты представляешь? Ты представляешь, как тяжело мне? Каково это — смотреть на пустое место Бэк рядом? Терпеть моих блядских одноклассников? Слушать обвинения в её убийстве?! Не знать, кто твои родители и почему ты так чертовски хреново реагируешь на церковь?! Из меня вырывается смешок. Тот самый, который так и не вырвался в классе. Истерический. — Представляю, — вопреки воплям в голове, отвечаю я. Звучит звонок, и все в столовой начинают вставать и выходить. Ещё несколько минут я неподвижно сижу и смотрю на Мишель. Не моргая. Она тоже смотрит, словно загипнотизирована мной. Мы бы и дальше играли в гляделки, пока молчавший до этих пор Лиам со скрипом не отодвинул стул. От противного звука все вздрагивают и обращают на него внимание. — Э-э-э… Ник, нам как бы уже пора в класс, — неловко пробормотал голубоглазый блондин. — Угу, — Ник набрасывает на плечо одну лямку рюкзака и встает. — Кстати, когда праздник? Ты ведь будешь праздновать? Я поворачиваю к нему голову и растягиваю губы в лёгкой улыбке. Улыбаться не хочется, но я стараюсь, чтобы она выглядела естественно. Актриса из меня — дерьмо. Я и Ник знаем об этом. — Да, конечно. После полуночи я позвоню тебе, а ты передашь всем. — Ок, — он целует меня в щеку. — С Днем Рождения, — его шепот в самое ухо делает мою улыбку немного реальней. Мишель и Кен молча покидают столовую за ними. Я остаюсь на месте, а рядом со мной Алекс, все еще держит мои пальцы. Алексис Фритс моложе меня на год, одноклассница Бэк и моя самая близкая подруга. А еще чертовски напоминающая мне меня. В буквальном смысле. Хотя она сама призналась, что всегда хотела быть, как я. Поэтому и перекрасила свои светло-русые волосы в грубый черный цвет, а на лице вечный слой белой пудры. Наперекор родителям даже отказалась посещать церковь. Говорит, что уже заказала чёрные линзы и хочет отрубить себе ноги по щиколотку, чтобы быть одного роста со мной. Это она так шутит. Но иногда мне кажется, что она действительно так сделает. Мне правда жаль, что я испортила её до такой неузнаваемости. Её родители самые настоящие католики и в жизни не простят мне такого кощунства над их изящным ангелочком. Хорошо, что я пока не попадалась им на глаза, а то было бы худо. Не знаю, хуже ли, чем с родителями Бекки, но узнавать не хочу. — Ты расстроена? — тонким голоском неуверенно спросила Алекс и положила голову мне на плечо. — Да. Есть немного. — Не переживай. Она не со зла. Я, Ник и Лиам тоже — мы не считаем, что ты виновата в смерти Бекки. Я уверена, это было чистой слу… — Хватит, Алекс! Не надо об этом. Сейчас я переживаю из-за Билли. Он сказал, что я заплачу, и это явно не было шуткой. Блять, Алекс, пожалуйста, заткнись. Давай закроем эту тему. Мне действительно сейчас тяжело, ты ведь знаешь. Алексис глубоко вздыхает и обнимает меня одной рукой за плечи. Мы сидим так минуту. — Ник защитит тебя. А если не он, то я. Я не дам тебя в обиду и никогда не оставлю. Она неуклюже сжимает меня в объятьях, и я поворачиваюсь к ней лицом. Она улыбается во все тридцать два и показывает большой палец. Криво усмехнувшись, я тоже его показываю и, перевернув вниз, прижимаю подушечкой к её. Это наш знак. Знак того, что всё хорошее и плохое мы переживём вместе.***
Я нервно топчусь почти на одном месте, очень медленно продвигаясь к выходу. Уроки уже закончились, и толпа школьников клубится у узенького выхода, выходя по одному. Господи, они опять не открыли вторую половину дверей! У меня и так паранойя, а они идут, как на послезавтра! Но один охранник всё же додумывается открыть дверь до конца, и мы всем потоком вываливаемся на улицу, словно вода из дырки в дамбе. На радостях свободы и облегчения быстрым шагом я почти покидаю эту проклятую небесами землю, как вдруг… — Куда спешим, Миссис Дракула? Билли резво хватает меня за талию и, быстро забросив к себе на плечо, словно мешок картошки, уносит за школу. Я реагирую сразу: вырываюсь, визжу, как поросенок и зову на помощь. Но все заглохли! Ученики и даже некоторые учителя, словно ничего не случилось, спокойно идут домой, как ни при чем. Хоть бы кто хрюкнул в их сторону! — Мы так шутим, шутим… — говорит, подскочивший к нам, Торрес тому, кто все же обращает на мои вопли внимание. Спустя пары минут тряски меня ставят в вертикальное положение, и я прижимаюсь к кирпичной стене. За школой не совсем чисто и воняет сигаретным дымом. Ясное дело, сюда покурить выходят, но надеяться на курильщика-спасителя смысла нет. И так понятно, что всем всё равно. Со мной здесь не только Билли и Кевин. Кажись, вся футбольная команда пришла поглядеть на зрелище. Качки окружили меня полукругом и улыбались, смотря просто пожирающим взглядом. Не страстно-похотливым, а именно пожирающим. Будто они сейчас шашлык из меня мариновать будут. — Ну, что Миссис Дракула, как дела? — «Гора» снова нависает надо мной. — Пока не родила, — вырывается у меня. Вот что я могу, так это удачно и главное вовремя находить нужные фразы. Билли хохочет и вся его группа поддержки вместе с ним. Потом его лицо резко становится серьезным — позади все тоже заткнулись. Он как дирижер с оркестром. — Сейчас ты у меня родишь! Делает еще три шага в мою сторону, и я уже не знаю куда деться. Все тело плотно прижалось к грязной стене, словно хочет с ней слиться. — Ты не посмеешь меня тронуть! — Да что ты? Что же мне помешает? А, я знаю! То дерьмо, которое таскается за тобой, да? «Команда поддержки» снова заржала. Но это не искренний смех. Слишком громкий и неправдоподобный. Так обычно пытаются поддержать главаря. А я сцепила зубы. Внутри зашевелилось, что-то ужасное. Почти физически ощутимое. Словно кто-то заигрался и затронул спящее чудовище. Неужели это мой демон? — Знаешь, — к Билли вдруг выходит Адам — парень из класса Ника и Лиама. — Ходят слухи, что у тебя настоящий змеиный язык. Давай это проверим? — О-о-о, вот это идейка! Да, парни? Это вполне сойдет за «плату»! Я бледнею до уровня свежепобеленной стены. Это уже что-то новенькое. Адам Хогарт — «крутой» парень, любящий только девушек и тусовки. Тот еще извращенец, но компания оценила его предложение удовлетворёнными возгласами и поддержкой. Это очень, очень плохо. — Ты меня не тронешь! — Мы это уже слышали. Адам в один шаг оказался совсем рядом и уперся руками в стену, блокируя мне любой выход. От него несет сигаретами и просто невыносимо сильным мужским парфюмом. Самовлюблённый сукин сын, сразу видно. Но этот аромат только для сильных самок, а я не такая, поэтому вжимаюсь в стену так, словно смогу сдвинуть её с места. Парень с удовольствием наслаждается моими попытками впитаться в кирпичи, но вскоре ему это надоедает. Схватив мой подбородок пальцами, он сдавливает его, кажется, со всей силы. Я вскрикиваю от резкой боли, и сукин сын, воспользовавшись моментом, засовывает свои воняющие сигаретами пальцы мне в рот. Желудок оценивает это, как срочную просьбу вернуть съеденный торт назад в природу, и я глухо мычу, изо всех сил стараясь сдержаться. Руками цепляюсь за куртку парня, пытаясь оттолкнуть его от себя, но всё это тщетно. Он будто нарочно давит мне на язык. О Господи, ещё секунда — и я… — Вот это да! Какая сцена! — Ты смотри, он ей пальцы в рот засунул! Все, включая меня, вдруг замерли и посмотрели в сторону звука. Твою мать. Если вы когда-нибудь подумаете, что хуже уже некуда — не переживайте. Жизнь быстро переубедит вас. Лили и Зои Уокман идут к нашему «месту встречи» с такими лицами, будто на премьеру фильма. Как они ещё попкорна не взяли? Сестры Уокман — тупые, самовлюблённые чирлидерши и живые доказательства, что мозгом пользоваться совершенно не обязательно. Пусть отмирает себе в черепушке. Несомненно, они считаются самыми красивыми в классе и, как они сами считают — даже в школе, но, чёрт подери, хоть иногда думать надо! Старшая сестра — Лили — пользуется мозгом только в одном случае: когда нужно сойти со ступенек на высоких каблуках. Это, по-моему, инстинктом самосохранения называется. А вот младшая эту функцию вырубила начисто. Наверное, если положить перед ней грабли, то она будет наступать на них, пока не потеряет сознание или просто не сдохнет. Эта идея уже который год не дает мне покоя. — Дамы, какая неожиданность! Вы всё-таки пришли. Как раз вовремя, — Адам отвлекается на моих одноклассниц, но не вынимает пальцы из моего рта. Чтоб ты сдох. — Да мы видим, — отвечает писклявым голосом Зои. — Адам, ты как всегда… — она зависает в поисках слова. — Гениален! — вставляет Лили. — Да, гениален! Парень широко улыбается и сгибается в поклоне. А я тем временем всё же решаюсь очень сильно сжать зубы. Звучит вскрик испуганной девчонки, и «герой» сразу отскакивает от меня. Я сгибаюсь пополам и кашляю, стараясь не выблевать всё на свете. — Ах ты ж мерзкая сука! — шипит Билли. — Да я тебя сейчас… — Стоп, — сукин сын быстро приходит в себя и уже не скулит, как… как сукин сын. — Не нужно так злиться. Она у нас девочка с характером, и мне нужно было это предугадать. Теперь я знаю, что мы сделаем. Все затихли в ожидании невероятной идеи. Затихло и мое сердце. А Адам выдержав драматическую паузу, ухмыляется половинкой рта и заглядывает мне в глаза. — Завершим её образ.