Не иди за мной. Там, где я — там боль. ©
Такое раннее летнее утро — росистое, прохладное. Солнце совсем недавно начало всплывать в огненном зареве и сейчас ярким жёлтым кружком кралось по розовому небу всё выше и выше, задевая встречающиеся на пути позолоченные краешки облаков. Воздух был чистым и свежим, отчего каждый вдох давался с особой лёгкостью и будто бы переполнял удивительным чувством, почти схожим с эйфорией. Жаль, что не ей. Гермиона намеренно проснулась раньше положенного, застелила свою постель и по привычке тихо, словно мышь, прокралась к балкону, который отделялся от её — с недавнего времени новой — комнаты белоснежной дверью в боковой стене. Эта комната, заваленная кучей аристократических, вычурных безделушек, была слишком не такой для Гермионы. Резная и дубовая двуспальная кровать с махровым пледом молочного цвета; небольшой шкаф для одежды; коричневый комод для мелочей с зеркалом; мягкий светлый ковёр на полу; большой стол с пододвинутым к нему креслом — всё это вместе вроде бы создавало уют и выглядело достаточно приятно, но всё равно каждая вещь здесь принадлежала Малфоям. И даже несмотря на то, что мебель была выдержана в кремовых и кофейных тонах (казалось бы, тёплых и нейтральных), легче от этой мысли не становилось. Даже наоборот. Эта мысль отрезвляла Гермиону, почти давая ей мысленные пощёчины. Прямо за стенкой комнаты Гермионы находилась личная ванная, которая раньше, видимо, была гостевой, как, собственно, и сама спальня. Пройти в ванную можно было через дверь, находящуюся внутри комнаты. Факт того, что не нужно будет выходить за пределы своей спальни, чтобы принять душ, был одним из двух приятных моментов. Вторым был балкон за стеной комнаты. Он был вполне стандартным по параметрам: примерно два метра в длину и почти метр в ширину. Его основание составляли слаженные друг к другу, одинаковые по форме и размеру доски, выкрашенные в белый цвет. Балкон был обнесён такого же белого цвета, как и пол, оградой, достающей Гермионе примерно до живота. Над головой нависала небольшая симпатичная крыша, по металлическим узорам в боках которой плелось какое-то вьющееся, зелёное растение с крошечными алыми бутонами. Но, наверное, самыми угодными вещами для Гермионы на этом балконе являлись кресло-качалка вишнёвого цвета с обитыми плотным текстилем спинкой и подлокотниками, одеяло и мягкая подушка на кресле, а также миниатюрный коврик под ногами, махровый и оттого напоминающий настоящую траву. Вся эта роскошь вокруг Гермионы сильно удивляла её, поскольку по правде говоря, она никак не ожидала даже и четверти подобных условий от Малфоев. Ещё неделю назад ей казалось, что всё, что Малфои способны выделить такой, как она — это застиранный, крохотный и порванный коврик где-то в подземельях. Однако, как оказалось, хотя бы в аспекте предоставления жилья Малфои проявили к ней своё «радушие». Оставалось рассчитывать лишь на то, что эта роскошная комната не была пропитана каким-то медленно действующим ядом, который понемногу убивал Гермиону с каждой проведённой в ней секундой. Грейнджер опустила ресницы, прикрыв глаза и начав вслушиваться в музыкальную трель природы. Натянув лёгкое одеяло почти до самого подбородка, девушка слегка отвела спину назад. Кресло-качалка тут же пришло в движение, начав тихонько и жалобно поскрипывать. Грейнджер знала, что все обитатели Малфой-мэнора ещё спят и проснутся только часам к семи-восьми, а, значит, она могла себе позволить провести время в полном уединении с собственным «я». Нет, ни то чтобы за прошедшую неделю, с тех пор как Гермиона впервые трансгрессировала в это поместье, её кто-то часто тревожил и насильно заставлял вылезать из своего пристанища. Если, конечно, не брать в расчёт свадьбу и всю сопровождающую её суету. Более того, Малфои сторонились Гермиону так же, как и она их. Завтракали, обедали и ужинали они тоже всегда без неё. Гермионе накрывали в белой столовой только после того, как было покончено с их собственной трапезой. И то, стоило отметить, что зачастую девушка и вовсе предпочитала есть в комнате, поскольку не хотела покидать её четырёх стен даже для этого. Отправлялись по делам или же в гости по приглашениям Малфои — тоже — сами. Гермиона же проводила свои дни в этом террариуме одинаково. Одинаково ужасно-скучно-одиноко. Каждый новый день был похож на предыдущий, и если опустить всё время поглощения еды за день, то и оставались: посиделки в комнате; наблюдение за жизнью природы с балкона; прогулки в саду в сопровождении эльфов; чтение книг; а также наблюдение за постоянно кипящей, нескончаемой работой домовиков. Работать самой Гермионе они не разрешали. Казалось бы, всё это было довольно разнообразно, но… так только казалось. Не взирая на то, что теперь Люциусу и Нарциссе Гермиона приходилась невесткой, она почти их не видела. Иногда она секундно могла пересечься с кем-то из этих двоих в коридоре, саду или у входа в Малфой-мэнор, но этого вполне хватало, чтобы каждый из них почувствовал острую неприязнь друг к другу, плотно сжав губы. В такие моменты Гермиона чувствовала себя особенно плохо. Потому что холодный дом, дышащий ужасом и наполненный мраком, — это одно. Он не заставлял всерьёз поверить, что Гермиона находится в логове Малфоев. Но настоящие, живые Люциус и Нарцисса, случайно встречающиеся на пути и находящиеся в нескольких метрах от гриффиндорки — это то, что действительно отрезвляло. Грубо брало за шкирку, прижимало к стене и внушало в голову, что всё это — действительно не выдумка и не сон, а жестокая реальность, которая отныне имела место быть в жизни Гермионы. Мысли в голове были такими громкими, что затмевали мелодичное пение птиц, а также тихий шёпот ветра. Гермиона раскрыла глаза, и её взгляд против воли упал на чуть повлажневшие ладони, что лежали у неё на коленках. Обручальное кольцо на безымянном пальце игриво поблёскивало, отражая солнечный свет, который с каждой минутой утра становился всё ярче и ярче. Непроизвольный выдох вырвался из груди, а тело покрылось гусиной кожей. Гермиона моргнула и слегка прикусила край губы. Она не видела Драко со дня их свадьбы. Точнее, с того самого момента, как он впервые показал Гермионе её комнату и сказал, что теперь она будет здесь жить. — Теперь это твоя комната, — грубо сказал Малфой, отточенным движением открывая ключом замочную скважину. Когда они вошли в помещение, Драко зажёг свет. — В твоём распоряжении всё, что здесь находится. За тобой будет закреплён домовой эльф, которого зовут Рик. Он будет прислуживать тебе. Если он станет тебе нужен, достаточно хлопнуть в ладоши, назвать его имя — и он тут же появится перед тобой, — холодным тоном добавил он. Всё это время Драко смотрел куда угодно, только не на Гермиону. Очевидно, что даже один только взгляд на неё, свою нынешнюю жену, вызывал в нём глубокое отвращение. — Ванная комната там, — после сказал Драко, небрежно указывая ладонью на дверь в стене. — И ещё… на этом этаже есть библиотека. Однако, не советую соваться туда, пока ты предварительно не оповестишь Рика о своём желании навестить её. Разгуливать по мэнору также не советую. Обо всех своих желаниях выйти куда-то ты должна сперва докладывать Рику. Если ослушаешься, то сильно пожалеешь об этом, Грейнджер. Драко резко развернулся и направился в сторону выхода из комнаты, как Гермиона вдруг всё-таки решилась задать волнующий её вопрос: — Малфой… и надолго я… здесь? — тихо спросила она, заставив Драко замереть на месте. Некоторое время он красноречиво молчал, не оборачиваясь. Гермиона смотрела на изгиб его широких плеч, обтянутых чёрным пиджаком, не осмеливаясь подойти к нему. — Год, — негромко, но очень чётко ответил он, и сердце Гермионы тут же остановилось. Глаза запекло, и, пискнув, Гермиона в отчаянии зажала рукой рот. Всё её сознание, казалось, прорезала молния. А в голове гремело: «год, год, год». Не успела Гермиона прийти в себя и ответить хотя бы что-либо, как Малфой уже сдвинулся с места и быстро вышел из её комнаты, захлопывая за собой дверь. Упав на колени, Гермиона накрыла лицо руками и разрыдалась. В ту ночь ей снились кошмары. Поначалу в сновидениях Гермионы всплывали лишь размытые силуэты, и только негромкие, но различимые шумы и шорохи нагнетали обстановку. Но после, к своему ужасу, Гермиона начала постепенно различать очертания лиц своих друзей и близких, за которых она всегда стояла горой. До всего этого. Все эти люди смотрели на Гермиону одинаково колко и холодно, с презрением и отвращением. А потом они стали говорить с ней. Говорить слова, которые и до сих пор звонко гремели в её ушах, навсегда оставшись в памяти большими, жирными ожогами. Сначала мама и папа:«Боже, Гермиона, зачем?». Потом миссис Уизли и Джинни:«Никогда больше не подходи к нам!». Невилл и Джордж:«Ты — грязная предательница!». Гарри и… Рон:«Мы тебя ненавидим». Гермиона проснулась в слезах и долго не могла остановить рвущиеся наружу рыдания. Сильно, что есть мочи, она кричала в подушку и кусала тыльную сторону ладони, непрерывно шепча вслух извинения людям, которые её даже не слышали. Острая боль сковывала сердце Грейнджер, будто перетягивая грудную клетку в плотные, хлёсткие ремни. Её плечи содрогались, и с каждой новой минутой она всё пуще заходилась в слезах. Когда ей перестало хватать воздуха, а ощущение удушения стало таким сильным и живым, в один момент Гермионе показалось: смерть совсем близка. В тот момент ей хотелось умереть так безбожно, так отчаянно и совершено ненормально. Но всё, что происходило сейчас в жизни когда-то сильной, непоколебимой девушки было ненормальным. Ни то, в каком беспросветном мире и дьявольском доме Гермиона теперь жила. Ни то, что она сама добровольно согласилась на это, наивно полагая, что Малфой бредит, зовя её замуж. Ни то, что она до сих пор не знала, зачем он затеял всё это и для чего в действительности она теперь была ему нужна. И даже ни то, что Люциус опоил Гермиону зельем абстрагирования, благодаря которому Гермиона даже не смогла понять, что к алтарю её под руку вывел сам Волан-де-Морт. Гермиона зажмурилась. Тело будто покрылось холодной оболочкой. Ещё раз переваривать всё это было уже слишком для сознания. Невыносимо и плохо. Дико и убийственно. Жестоко и… больно. Мысли об этом уничтожили, казалось, целую тысячу её нервных клеток всего за несколько дней. Оставалось лишь удивляться, как Гермиона ещё вовсе не стала седой. Каждый день, проведённый в Малфой-мэноре, Гермиона корила себя за свою глупость. За то, что не придумала плана получше, чем явиться к Малфою. И больше всего она ненавидела себя за то, что решила никому не сообщать о своём решении заключить с Драко сделку. За последние дни, прошедшие с момента свадьбы, Гермиона обдумала все возможные способы связи с внешним миром, но пришла к выводу, что без волшебной палочки она — ни на что не способное ничтожество. Разговорив домовиков, Гермиона выяснила, что личные совы Малфоев, а также камины для каминной связи находились в дальнем крыле поместья, на которое было наложено несколько десятков защитных заклинаний, сквозь которые могли пройти только Драко, Люциус и Нарцисса. На портретах в доме были нарисованы только представители малфоевской четы, а потому передать через них весточку кому-то из Ордена также было невозможно, даже если не учитывать тот факт, какие гадости они говорили, когда видели Грейнджер в коридоре. Беспалочковая магия также была недоступна Гермионе, поскольку овладеть её мастерством было делом чрезвычайно сложной техники. Вызвать Патронуса Гермиона в данный момент также была неспособна. «Я словно в клетке со львом, совершенно беспомощная и обезоруженная». «Просто дура. И слабачка». Кресло-качалка вновь жалобно заскрипело, и Гермиона тяжело выдохнула, а затем коснулась ногами пола, останавливая его движение. Хотелось упасть на пол и забиться в истерике, заорать во весь голос, позвать на помощь, вновь зарыдать громко и навзрыд, но… слёз отчего-то больше не было. Ничего не было. И Гермиона ненавидела себя за то, что не могла заплакать и выпустить боль наружу в тот момент, когда ей это было нужно сильнее всего на свете.***
— Миссис Малфой! Гермиона легко вздрогнула, услышав по-обычному встревоженно-перепуганный голос Динго позади себя. Обернувшись через плечо, Грейнджер по инерции притянула одеяло чуть ближе к себе, будто бы в надежде, что оно сможет защитить её. — Гермиона. Называй меня Гермиона, Динго, я ведь просила тебя, — произнесла она, ощущая какое-то саднящее чувство ужаса в груди. — Что у тебя стряслось? — облизав пересохшие губы, взволнованно, но мягко спросила Грейнджер, в мгновение находя глазами домового эльфа. Прохладный свежий ветер подул Гермионе в щёки, колыхнув распущенные волосы каштанового цвета и пробудив в её груди лёгкий приступ необъяснимой паники. — Мистер Драко Малфой прибыл в поместье и сейчас ожидает молодую госпожу в общей гостиной. Вам… вам велено пойти со мной. — Динго стала нервно трепать в тонких израненных пальцах край своей мешковатой футболки. Её большие зелёные глаза смотрели на Гермиону так, будто она хотела взглядом проникнуть ей под кожу и коснуться им оголённых нервов. Грейнджер моргнула, и её рот слегка приоткрылся. «Малфой снова здесь, в поместье? Хочет поговорить со мной?». Ни одна их предыдущая попытка «поговорить» не увенчалась успехом, а лишь, наоборот, каждый раз усугубляла и без того паршивое положение Гермионы, разрывая в лохмотья чувство её собственного достоинства. Чёртов Малфой. Подонок и сукин сын! Сейчас Драко был для Гермионы сгустком злобы и мрака. Концентрацией отборной желчи. Бочкой дёгтя в ложке мёда. Непредсказуемым смерчем и в то же время — актёром погорелого театра. Он был для неё тем, кого стоило сторониться, остерегаться. Бояться. И ненавидеть. Из-за него на шестом курсе чуть не умерли Кэти Белл и Рон. Из-за него был убит профессор Дамблдор. В конце концов, он сам был Пожирателем Смерти. Также во время Битвы за Хогвартс он убил около десяти человек со стороны Сопротивления. И тогда, в Коукворте, он хладнокровно уничтожил многих со «светлой» стороны, в число которых вошли Симус Финниган, Перси Уизли и Сьюзен Боунс. И, наконец, сейчас этот мерзавец шантажом заставил Гермиона вступить с ним в брак, заперев её в клетку и абстрагировав от людей, которым она сейчас была нужна больше жизни. Поводов ненавидеть Малфоя было предостаточно. Каждая крупица его тёмных дел за всё это время в конечном счёте превратилась для Гермионы в тяжело подавляемую ненависть к нему. И если когда-то Гермиона считала Драко лишь несчастным мальчиком; кривым отражением собственного отца, то сейчас она видела в нём нечто большее. Тёмное. Злое. Он больше не находился в тени Люциуса. Он самолично карал, находясь в образе бессердечного палача. — Миссис… Хозяин нас уже заждался, — тревожно произнесла Динго, вырывая Гермиону из пелены собственных мыслей. Взгляд её больших и грустных глаз, словно у бассета, вновь коснулся лица Гермионы. — Он пребывает не в самом лучшем расположении духа, поэтому нам стоит поспешить. К тому же, он ожидает вас не один. «Не один?!». Гермиона в одно мгновенье сорвала с себя одеяло и вскочила на ноги, ощущая ускорившийся под рёбрами бег собственного сердца. В голову разом влетела сотня, нет, даже тысяча разных мыслей. «Не один… Не один! С кем же он тогда?..». Глаза Гермионы забегали, и она нервно облизнула нижнюю губу, анализируя услышанное. «Не в самом лучшем расположении духа», — ещё раз пронеслось в её голове. Годрик, быть может, её страданиям пришёл конец, и за ней явился Гарри, вновь вернувшийся в волшебный мир? Или мистер Уизли? Или Невилл каким-то образом разузнал её местоположение и сейчас пришёл забрать её отсюда? Или, может быть, даже… Рон? Выжил. Сумел применить свои начальные навыки молодого мракоборца, перехитрил чёртова Эйвери и на самом деле… выжил? Сердце тут же забилось в дикой пляске, а щёки обдало жарким румянцем. Гермиона сделала решительный шаг вперёд, пытаясь сдержать в себе целую лавину эмоций и чувств, что вдруг стали закипать внутри неё. «Мерлин всемогущий!». Надежда живёт даже у самых могил.***
— Ну, Драко, и где же твоя жена? — последнее слово Волан-де-Морт выделил таким образом, будто пытался вложить в него весь яд, всю иронию и всю насмешку, на которые только был способен. Искривив свои тонкие, сухие и невыразительные губы в диковатой ухмылке, он в нетерпении то сжимал, то разжимал свои длинные, холодные пальцы. Вальяжно восседая в кресле, Лорд буравил Драко диким, впивающимся взглядом адско-красных глаз так, что оставалось лишь удивляться, как из них ещё не захлестал сноп искр. — Я не привык ждать, Малфой, — холодно добавил он, надменно приподнимая вверх подбородок. «Жена…». Драко стиснул челюсти, перебарывая в себе упрямое желание зарычать от злости. Чуть сильнее упёрся в спинку кресла и сжал пальцами твёрдые подлокотники с такой силой, что костяшки на руках побелели. Рукава светлой рубашки были закатаны до локтей, и потому неприятный материал обивки слегка царапал кожу. Малфой поморщился, и его взгляд, направленный перед собой, непроизвольно упал ниже, на вспухшие на руках вены. Сквозь бледную кожу они имели очень красивый светло-голубой цвет. Не прошло и секунды, как в голове взорвался чей-то сумасшедший гомерический хохот, а затем в сознании возник всего один-единственный щекотливый, нездоровый и явно ненормальный вопрос. «А какой цвет они имеют на самом деле?». Не внутри, за толстым слоем одеяла-эпидермиса. А снаружи. Полностью раскрытые перед изучающим, любопытным взглядом. Готовые для, для… «Синие? Со слегка фиолетовым оттенком?». Да и да. Как таинственное и волшебное, восхитительное и завораживающее вечернее небо, которое Малфой увидел когда-то в детстве, кажется, целую сотню тысяч лет назад. Полностью тёмно-синее, глубокое, слегка усыпанное звёздным золотым порошком, и лишь на кромках яркое, фиолетовое. Кружащее голову до такой степени, что становилось даже нехорошо. Увидел и обомлел, запомнил в таких подробностях и деталях, что оно до сих пор обрисовывалось в сознании до невозможности точным образом. Драко прикрыл глаза. Подобно бутону цветка на оранжевом рассвете, в его памяти начали набухать и распускаться воспоминания. — Мама, папа, смотрите! — Драко от неожиданности раскрывает рот, и его зрачки расширяются. Он глядит на невероятной красоты сумрачный купол, нависающий над ними, с таким восторгом, что в груди будто что-то оживает и приподнимается с каждым вдохом. Тыкает крошечным пальчиком вверх и чувствует, как его обуревает такое приятное ощущение, что, кажется, он вот-вот распахнёт за своей спиной большие белые крылья. С невероятной лёгкостью подорвётся ввысь и полетит, словно настоящая вольная птица. Что это, боже?.. …Свобода. — Очень красиво, дорогой, — улыбаясь одними уголками губ, ласково говорит сыну Нарцисса, а затем с некоторой тревогой смотрит по сторонам. — Но нам пора уходить отсюда, здесь может быть опасно, — протянув ему ладонь, она зовёт отставшего Драко за собой. Тот недовольно надувает губы и хмурит светлые брови, скрещивая руки на груди. — Но я не хочу уходить отсюда! — противится Драко и в подтверждение своих слов упрямо топает ножкой. — Это небо такое красивое!.. Хочу смотреть на него всю ночь. — Драко! — внезапно оборачиваясь через плечо, громко и строго зовёт Люциус. — Хватит нести всякую ахинею! Когда, в конце концов, ты начнёшь контролировать то, что говоришь? Нам давно пора уходить отсюда!.. Резко раскрыв глаза, Малфой едва слышно выдохнул через нос. Стараясь выпустить вместе с углекислым газом наружу и всю ту злость, что больно царапала изнутри, шрамируя его и разъедая как кислота. Но… получалось до офигения плохо. «Динго, Рик! Лезвие. Скорее, лезвие! Пожалуйста, принесите мне его! Я хочу вновь увидеть это небо, хочу вновь испытать ту безмятежность, ту свободу… Пожалуйста!..». Малфой поднял тяжёлый взгляд на Тёмного Лорда. На его лбу пролегла глубокая морщина, а брови сурово сдвинулись. — Я отправил за ней домовика… повелитель, — проглатывая злость, негромко произнёс Драко, сжимая зубы. Салазар, как же он устал от всего этого! Драко хотелось, чтобы Лорд свалил из его дома как можно скорее. В конце концов, одно дело — находиться с ним в поместье Долохова. Другое — в его собственном мэноре. На его территории. В его комнатах! В голове Драко кипела такая каша, что виски медленно, но верно начинали ныть от мерзкой и тупой боли, в очередной раз рождая внутри остывшее, но уже слишком знакомое чувство раздражения, пронизывающее от головы и до самых пяток. Всю неделю, проведённую в поместье Долохова, Волан-де-Морт медленно и играючи проедал Малфою мозг. Да ещё и с такой ловкостью, что постепенно истощил в нём последние остатки всех его сил. И теперь, по прибытию в свой собственный дом, Драко хотелось отдыха, покоя и одиночества. Хотя бы на время. На чуть-чуть. Хотелось покурить, потом залезть в горячую ванну, снова покурить, лечь спать и проснуться завтрашним днём. С посвежевшей головой и отдохнувшим телом. Без лишнего эмоционального груза внутри уставшей черепной коробки. Но… нет. Нет, блять. Именно сегодня, когда Малфой устал, как последняя собака, Лорд наконец-то решил выйти с грязнокровкой на разговор, а заодно проверить действие Клятвы, данной Грейнджер и Малфоем в день их свадьбы неделю назад. Конечно, в какой-то мере Драко и сам этого хотел. Хотел начать приказывать ей и видеть, как она без лишних слов послушно выполняет их. Хотел видеть ещё больше необходимой ему боли и отчаяния в её больших, карих глазах. Хотел видеть ещё большую ненависть к нему с её стороны. Хотел начать наказывать её за любые попытки разозлить его или выбить из колеи. Хотел унизить её так, чтобы она, наконец, поняла, какое место такие, как она, занимают в этом мире. В конце концов, она заслужила это. Ведь это действительно оно — её грёбанное место в жизни. Покорно подчиняться любым его указаниям и прихотям, боготворить и возвышать его, как Всевышнего, и находиться только в его неограниченной, всеобъемлющей власти. «Ры-бы-ня». Очень вкусное слово с перчинкой. Малфой считал, что заслужил полное право обходиться с ней подобным образом. Однако… он хотел воплотить всё это в реальность несколько позже. Спустя хотя бы несколько часов сна. Драко прикусил губу и мысленно поклялся, что если Грейнджер сию же минуту не появится в этой комнате, то он подорвётся со своего места, выломает дверь в её комнату и, нафиг, немедленно задушит собственными руками. Будет наблюдать за её отчаянными тщетными попытками оторвать его большие ладони от её тонкой прохладной шеи. За её постепенно блекнущим взглядом говорящих и живых — чертовски живых — кофейных глаз. За её открытым, как у выплеснувшейся на сушу рыбы, ртом, жадно пытающимся словить последние граммы воздуха. Бесы под рёбрами довольно заурчали, поддерживая мысли своего хозяина. В последнее время Драко слишком часто позволял думать себе о смерти. Своей. Грейнджерской. И это было ненормально. Не-нор-маль-но. «Ставлю вагон галлеонов на то, что я, блин, уже начал сходить с ума». — Твои домовики прислуживают просто отвратительно, — Тёмный Лорд искривил рот и скорчил брезгливую мину, будто только что раскусил надвое мексиканского жука. — Тебе стоит наказать их, — зло добавил он, бросив очередной испытывающий взгляд в сторону Малфоя. — Да и вообще… Ах, Гермиона, а вот и вы! Голова Драко резко развернулась к проёму двери. Его взгляд за секунду нашёл в нём застывший мраморной фигурой силуэт грязнокровки. Её глаза — Малфой мог в очередной раз поклясться, что за секунду до этого они блестели — будто погасли в тот самый момент, когда наткнулись на Волан-де-Морта. Обесцветились. Сдохли. Такие мёртвые, мёртвые глаза. Вот, значит, как это бывает. Гермиона смотрела на Волан-де-Морта и не могла пошевелиться. Казалось, за несколько секунд она пустила в пол корни и приросла к паркету, сроднившись с ним и создав некий симбиоз. Ужас заключил её глотку в прочное кольцо, пуская по коже заряд, кажется, в целую тысячу вольт и заставляя каждый маленький волосок на её теле встать дыбом. — Во… Волан-де-Морт, — одними губами прошептала Гермиона, чувствуя, как её тело покрывается крупной дрожью. Приложила левую ладонь к груди, она сжала пальцы на клетчатой рубашке, не в силах поверить в то, что перед ней сейчас восседал сам Волан-де-Морт. Сердце Гермионы начало стучать быстрее, точно хотело пробить грудную клетку и немедленно вырваться наружу. Броситься на пол и начать безостановочно пульсировать, истекая кровью и забрызгивая все вокруг. — Добрый вечер, миссис Малфой, — протянул Лорд, растягивая губы в ухмылке, и взгляд его ужасных красных глаз прорвался под кожу, заставив Гермиону содрогнуться. — Годрик… это вы… вы… — В нашу прошлую встречу вы были менее напуганной, — не прекращая ядовито улыбаться, заметил Волан-де-Морт. — В этот раз, видимо, вас уже ничем не опоили. Гермиона сделала два быстрых, испуганных шага назад, неосознанно пытаясь убраться отюда. Но внезапно Драко громко и резко прокричал: — Стоять, грязнокровка! Драко резко поднялся со своего кресла и, сурово сдвинув брови к переносице, начал буравить взглядом жемчужное лицо Гермионы. Она, в свою очередь, услышав приказ Драко, тут же остановилась, хотя Малфой мог поклясться, что ещё секунду назад она желала отсюда удрать. Толика удовольствия родилась в его груди, плавно протыкая своими острыми шипами вены и проскальзывая внутрь, мешаясь с густой, кристально-чистой кровью. Осознание того, что эта девчонка наконец-то стала его беспрекословно слушаться, породило в груди первые капли удовлетворения. «Сладкая, холодная, пряная расплата». Да Драко ждал подобного шанса отомстить Золотой Троице уже целую тучу грёбаных лет. Рыжий Уизли уже мёртв, Поттер в бегах, а Грейнджер — полностью в руках Драко. Мерлин, до чего потрясающий расклад! Кажется, всё даже не так плохо, как показалось на первый взгляд. Воодушевлённый подобными мыслями, Драко приподнял уголки рта, и его глаза недобро заблестели. Невероятно-приятное спокойствие — и откуда оно так быстро взялось? — внезапно поселилось в его голове. — Немедленно подойди и сядь рядом, грязнокровка. Будешь отрабатывать свой долг передо мной, отвечая на мои вопросы. Гермиона повиновалась словам Драко мгновенно и безропотно, принимая его приказ на уровне сознания и подсознания как нечто должное и необходимое. Заправив за ухо непослушную каштановую прядку, Гермиона на ходу облизала пересохшие губы, стараясь избавиться от крупной дрожи, пробирающей её тело до самого мозга костей. «Годрик, пожалуйста… Дай мне знак. Дай, пожалуйста, знак, что всё это — не более, чем иллюзия. Обман зрения. Пыль в глаза. Затуманенный разум. Может, галлюцинации, страшный сон, Годрик, да хоть что-нибудь?!». Но Годрик сегодня был явно не разговорчив, и поэтому ни единого знака Гермионе он так и не дал. И, наверное, именно по этой причине она всё-таки повиновалась отданному ей приказу, сев в кресло справа от Драко, расположенное прямо напротив Волан-де-Морта. Руки, направленные ориентиром, за секунду нашли шероховатую поверхность сидения кресла, и пальцы гриффиндорки с силой вцепились в неприятный на ощупь материал. Было страшно. Взять сейчас страх всего волшебного мира перед Волан-де-Мортом и помножить на двое, всё равно будет меньше, чем Гермиона чувствовала сейчас. Да что там, любой страх — высоты, огня или любой другой чепухи — сейчас казался просто пустяковым, потому что ощущать присутствие самого тёмного мага в такой близи было невыносимо. Ведь это именно он развязал всю эту ужасную кровавую войну и причинил стольким людям боль и страдания. Это он убил и заставил убить других стольких ни в чём неповинных людей. Наконец, это он был причиной того, почему Гермиона сейчас здесь сидела. Просто невыносимо. — Грейнджер, смотри на меня. И перестань дрожать, меня это раздражает. Драко приказывает ей, и она сразу же подчиняется ему. Поднимает на него свои испуганные глаза, а дрожь в её теле останавливается как по волшебству. Драко моргнул. Развернув к Гермионе голову, он намеренно обратился к ней по её девичьей фамилии, умело вложив в сказанные им слова столько злости и отвращения, что преврати всё это в воду — они бы все уже давно захлебнулись. — Что же, проверим, насколько правдивыми теперь будут твои показания, — тон Драко был жёсток и суров, он явно был настроен на серьёзный разговор. — И предупреждаю, грязнокровка. Если ты вдруг попытаешься солгать мне или Лорду, я тут же узнаю об этом, и тогда, поверь, ты сдохнешь самой мучительной смертью. В горле Гермионы пересохло. Малфой смотрел на неё с жестокостью. Этой отвратительной, пугающей жестокостью, от которой кожа Гермионы начала покрываться ледяной плёнкой. Его глаза были такими же ледяными. В них бушевала метель, в них застыл айсберг. Брови Драко были сурово сдвинуты к его переносице, а на его щеках ходили желваки. Гермиона резко сглотнула и крепко сцепила пальцы меж собой, прислушиваясь к гулу сердца, что ритмично пульсировало у неё под рёбрами, кажется, крича, зовя на помощь и молясь. Страх в крови был настолько велик, что у Гермионы, казалось, дрожали внутри все поджилки. «Годрик… что мне сделать? Что сделать, чтобы хоть как-то исправить ситуацию? Если я буду сидеть здесь и дальше, то под воздействием Клятвы я выложу всё, что знаю об Ордене, с потрохами! Что же мне делать…». Гермиона предприняла попытку встать, но вместо этого корпус её тела лишь слегка дёрнулся. Подняться с кресла не получилось. Казалось, сев в него, Гермиона приклеилась к его обивке. «Чёртова Клятва! Чёртов Малфой!». — Ты поняла меня? Отвечай мне сейчас же! «Нет, ублюдок, иди к чёрту!..». — Да, поняла. Слова сорвались с губ Гермионы прежде, чем она поняла, что происходит. Ощущение было такое, будто кто-то только что засунул ладонь ей прямо в рот и вырвал непрошеные слова с самого корня её языка. «Чёрта с два!». Гермиона сжала зубы, стараясь справиться с совершенно новыми для неё эмоциями. Напряжение, повисшее в воздухе, стало почти осязаемым. «Выходит, Малфой действительно не шутил. Клятва и впрямь обладает невероятной мощью, и ничего, кроме правды, я не смогу ответить, что бы этот сукин сын не спросил меня!..». «Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо!». — Ну же, Драко, хватит медлить! — внезапно одёрнул Малфоя Волан-де-Морт. — Время не резиновое. Задай же скорее ей свой первый вопрос! — раздражённо бросил он, смиряя Драко гневным взглядом. Внезапно Гермиона почувствовала тошноту. Хотелось прикрыть глаза, начав мысленно готовиться к самому худшему из того, что только можно было представить, но даже этого сделать не было возможности. Ведь Малфой приказал смотреть на него. И всё, что сейчас могла сделать Гермиона — это смотреть на его лицо и очень часто моргать. Драко, тем временем, небрежно, но послушно кивнул Тёмному Лорду, а затем снова посмотрел на Гермиону. Его лицо скривилось: — Ненавижу тебя, — выплюнул он, не отрывая от лица Гермионы своего блуждающего взгляда. Грейнджер сглотнула, а затем гордо вскинула вверх подбородок. На несколько мгновений его лицо приобрело насмешливое выражение, но затем снова превратилось в непроницаемую маску. — А ты… ты меня ненавидишь? Вопрос застал её врасплох. Рот Гермионы слегка приоткрылся, а лицо приняло удивлённое выражение. «Ненавижу ли я его? Годрик, что за глупый вопрос!». Холодные пальцы сжались и ногти заскребли по обивке кресла, пока Гермиона ощущала на себе непроницаемый взгляд Малфоя. «Ты просто урод, Малфой. Ты просто чёртов сукин сын. Ты — худший человек после Волан-де-Морта. Да как ты только смеешь сомневаться в моей ненависти?». — Всей своей душой, — процедила Гермиона, постаравшись вложить в тон всю свою неприязнь. — Я ненавижу тебя настолько сильно, что желаю твоей смерти каждую секунду моей жизни. Несколько секунд Драко продолжал всё так же смотреть на неё, и ни один мускул не дёрнулся на его лице. Но на самом дне его зрачков, если приглядеться, можно было увидеть что-то… выискивающее, старающееся проникнуть в самую душу, самое нутро Гермионы. Наконец, губы Малфоя медленно расплылись в усмешке. Видимо, этот ответ во всех его смыслах удовлетворил его. Драко посмотрел в сторону Тёмного Лорда. Последний, потирая длинными, худощавыми пальцами свой подбородок, с лёгкой усмешкой наблюдал за всем происходящим между новоиспечёнными молодожёнами. Похоже, ему было по нраву подобное шоу. По коже Малфоя пробежала неприятная дрожь. Раздражение, только успевшее успокоиться в груди, снова проснулось и дало о себе знать. — С каких пор ты состояла в Ордене Феникса, грязнокровка? — резко задал вопрос Драко, вперив в девушку напряжённый взгляд своих металлических глаз. Лорд тут же вскинул подбородок и слегка наклонился вперёд, сидя в своём кресле. Он так долго ждал, пока сможет разведать у этой глупой девчонки все необходимые ему тайны, пусть и через младшего Малфоя, что предвкушение внутри него едва ли не рвало его на куски. Закусив губу, Гермиона почувствовала, как слова вновь пытаются сорваться с её языка. Мерлин, неужели теперь всегда, когда Малфой будет спрашивать её о чем-то, она будет немедленно отвечать ему, да ещё и исключительно правду?.. — Два года, — тихо прошептала Гермиона, не веря в то, что так легко раскрывается своим злейшим врагам. — Кто возглавлял ваш Орден неделю назад, когда ты в последний раз контактировала с центральным отрядом Сопротивления? — Это был… Кингсли Бруствер. «Мерлин! Да что же такое делается? Почему я не могу противостоять этому внутреннему натиску?! Моя воля сильнее Клятвы! Я сильнее его!». Гермионе казалось, что из неё, словно из поролоновой губки, выжимали сведения, которые она так тщательно скрывала в себе столько времени. И она совершенно никак не могла этому противостоять. Она чувствовала себя предательницей. Грязной предательницей, как назвали её во сне Невилл и Джордж. И самым ужасным было то, что они оказались правы. — Так и думал, что это Бруствер, — закатив глаза, фыркнул Драко, а затем покачал головой и многозначительно посмотрел на Лорда. — Почему тебя никогда нельзя было встретить на поле боя? — после снова спросил Драко у Гермионы. — Тебя прятали насильно? Или же ты просто жалкая трусиха, которая пряталась от глаз Пожирателей по собственной воле? Глаза Гермионы вспыхнули адским огнём. — Я никогда не пряталась! — выпрямив спину, гордо заявила Гермиона, окидывая Малфоя неприязненным взглядом. — Я… — запнулась она, — я помогала Ордену изнутри. Драко прищурился: — Не стоит воспринимать желаемое за действительное, грязнокровка. И всё же, чем ты там занималась? Какова была твоя главная функция в Ордене? Зрачки Драко внезапно стали расширяться, будто бы желая занять пространство всего глазного яблока. Малфой скрестил пальцы перед собой и, откинувшись на кресло, расслабил спину. Гермиона же в очередной раз моргнула, пытаясь побороть слёзы, уже рвущиеся изнутри. — В первую очередь, я была ответственна за ведение тетрадей умерших и убитых с нашей стороны… Я фиксировала значимые данные обо всех павших магглах и магах, о которых нам было известно и которые боролись с… с… вами. Также… также я помогала мадам Помфри с лечением раненых. Она учила меня оказывать пострадавшим первую медицинскую помощь. Она… она хотела сделать из меня достойную преемницу на тот случай, если сама она… вдруг погибнет. Гермиона замолчала. Моргнула, пытаясь подавить Клятву и закрыть глаза. Однако, в них тут же вспыхнула резкая боль, будто кто-то ножом проколол её белки. Веки Гермионы рефлекторно открылись сами собой. По щеке медленно потекла слезинка, но Гермиона резко смахнула её рукой. — Как не отмазывайся, но это и есть трусость в чистом виде, — тем временем, умозаключил Драко, хмыкнув и искривив губы. — Печально, Грейнджер. Ты разочаровала меня. Волан-де-Морт же на странность продолжал молчать. — В чём заключалась суть плана, обсуждаемого Орденом на последнем собрании? — продолжил спрашивать Драко. Неожиданно уголки губ Гермионы поползли вверх. Драко увидел это и настороженно прищурил глаза. — Я не знаю, — тихо, но со сладостью в голосе произнесла Гермиона. — Слышишь? Я этого не знаю. Казалось, страх в её грудной клетке будто бы обрубили. Гермиона широко улыбнулась и решила зайти дальше, взглянув на Волан-де-Морта. Возможно, это было результатом состояния аффекта, а, может, выброс адреналина в кровь. «Хорошо, что я не пришла на последнее собрание Ордена. А Малфой ведь спросил именно про него». Тёмный Лорд сидел с таким выражением лица, будто его только что облили ледяной водой. Злорадно усмехнувшись про себя, Грейнджер мысленно послала Годрику тысячу благодарностей за то, что в тот вечер, когда весь Орден собрался обсуждать новые планы на сопротивление, она как раз переехала к Невиллу, не захотев участвовать во всём этом и вновь переживать ещё тогда слишком болезненные чувства. — Что значит — не знаешь?! — гневно переспросил Малфой, вскакивая на ноги и, кажется, сатанея с каждой секундой. Страх в его груди внезапно вырос и обрёл масштабы всего Хогвартса. — Что слышал, — почти смакуя каждое слово, повторила девушка невероятно спокойным голосом. «Улыбается? Какого хрена она так улыбается?». Как грязнокровка может не знать таких вещей? Она же всегда находилась в стенах долбанной штаб-квартиры! «Салазар, неужели клятва не действует? Нет, чёрт возьми, она блефует. Я не верю тебе, чёртова сука!». «Если Грейнджер действительно не знает, в чём заключалась суть последнего орденского плана, то вполне возможно, что она не будет знать и то, куда делся ёбаный Поттер прямо с поля битвы. А ведь именно эта информация является для Лорда ключевой. Именно из-за этой информации я и проделал всё это, сотню раз перешагнув через свои моральные устои и ценности. А что, если она действительно ничего не знает?.. Блять. Блять. Блять!». Метнув испуганный взгляд в сторону Тёмного Лорда, Драко увидел, как его глаза стали наливаться кровью. Драко резко отвернулся, а затем обнажил зубы и злобно зарычал. Пальцы сами сжались в кулаки, и желание приложиться ими обо что-нибудь твёрдое стало идеей-фикс. Он резко подошёл к Гермионе и навис над ней большой горой. — Боль! — громко сказал он, смотря прямо на Гермиону. — Боль, боль, БОЛЬ! Внезапно комнату, в которой они находились, пронзил женский крик. Гермиона упала на колени и вытянулась дугой. По её щекам потекли слёзы. Драко снова взглянул на Лорда, ища в нём поддержку своих действий. Выражение лица Волан-де-Морта действительно стало выглядеть наиболее одобрительно, пока он наблюдал за бьющимся в конвульсиях от боли телом Гермионы. Клятва работала просто безупречно. Для Гермионы, казалось, прошёл целый год бесконечной агонии, когда Лорд, наконец-то, вскинул ладонь вверх, как бы давая Малфою знак остановиться. Заметив это, Драко кивнул, а затем посмотрел на Гермиону, мысленно прекращая её пытку.Она тут же обессиленно рухнула на пол. — А теперь немедленно расскажи нам всю последнюю информацию, которой ты владеешь об Ордене, грязнокровка, — наконец, распорядился Волан-де-Морт, не отрывая от Грейнджер взгляда. Гермиона заговорила не сразу, пытаясь прийти в себя и отдышаться. Ей казалось, что она находится на волосок от смерти, и уже даже не пыталась сопротивляться, однако из-за нахлынувшего бессилия не могла заставить выдавить из себя ни слова. — Отвечай Лорду! — запуская механизм действия Клятвы, произнёс Драко, также не прекращая наблюдать за Гермионой свысока, и она мгновенно подчинилась. — На момент моего последнего подсчёта… Орден Феникса состоял из всего оставшегося семейства Уизли… Кингсли Бруствера, Минервы Макгонагалл, Невилла Лонгботтома… Полумны Лавгуд и… меня, — едва переводя дыхание, перечисляла она. — Очень много членов Ордена Феникса погибло… В последний день моего пребывания в «Норе», а именно там обычно… обычно… — глаза Гермионы повлажнели ещё сильнее, ведь осознание того, что сейчас она выдаёт все сокровенные тайны ставших близкими ей людей, изрезало её сердце вдоль и поперёк, — и собирались члены Ордена Феникса по вторникам… орденцы должны были обсудить план мести Эйвери-старшему… Ведь все те последние дни миссис Уизли только и бредила чувством мести за смерть Рона… Также они вынашивали план борьбы с Пожирателями… но никаких подробностей, кроме того, что они хотят обсудить его в конце июня, я больше не знаю… Хотя… — в отличной памяти Гермионы как назло вспыхивали всё новые и новые воспоминания о деятельности Ордена Феникса, и сейчас Гермиона ощущала себя самой гнусной предательницей за всю существовавшую мировую историю. — Есть кое-что ещё, что я знаю… «Пожалуйста, Годрик. Пошли мне быструю смерть». Слёзы стремительно покатились по бледному лицу Гермионы, разделив его на три части. Её нижняя губа и плечи безостановочно затряслись, а перед глазами вместо отчётливой картинки появилась сплошная рябь. — И что? Что ты знаешь? — нетерпеливо вопросил Драко. — Это касается Поттера? Сердце Малфоя забилось чаще. Его переполняло множество чувств одновременно, которые словно были готовы разорвать его изнутри. Вот сейчас. Сейчас она скажет то, что ему так необходимо услышать. «Пожалуйста… Скажи это, Грейнджер. Скажи, и тогда всё изменится. Скажи, и Лорд наконец-то простит мою семью». — Гарри сейчас… должен быть в Египте. Он отправился туда для того… чтобы найти младшего брата Николаса Фламеля, о котором знают лишь единицы людей… Потому что, как Гарри уверен, только тот умеет воскрешать людей. А воскресить он хочет… профессора Дамблдора. Драко громко выдохнул. Его сердце будто остановилось. Эффект от клятвы, данной Гермионой и Драко в день их свадьбы, безусловно, был просто потрясающим.