Во тьме

Если к ужинам с Малфоем Гарри уже привык, то в совместном завтраке было нечто сюрреалистичное. Люциус тоже вёл себя скованно. Гарри подумал, что вечером он должен чувствовать себя уютнее – темнота же. Логики никакой, но почему-то казалось именно так. Чтобы отвлечься от дурацких мыслей, Гарри вызвал Кричера и попросил почитать вслух воскресный «Пророк». Домовик послушался, но как всегда сделал по-своему: комментировал новости, отзывался об упомянутых людях (в основном нелестно), пускался в воспоминания. Градус безумия в столовой подскочил ещё на пару делений. — Ладно, Кричер, иди, спасибо. Я собираюсь погулять по Лондону, — это уже Люциусу. – Хотите со мной? — Нет. Если помните, мне нельзя выходить из дома. — Со мной можно. — Нет, — прозвучало это резковато, и Люциус добавил, точно спохватившись: — Спасибо. — Вы что, собираетесь весь месяц просидеть так? Без свежего воздуха? — Для этого есть балконы. — Как угодно, — буркнул Гарри, поднимаясь. – Буду вечером. Выйдя на улицу, он с наслаждением вдохнул холодный воздух, в котором еле уловимой нотой ощущалась горечь осенних костров. Зря Малфой отказался от прогулки. Обращаешься с ним, как с человеком, а он… Брезгует, что ли, пройтись рядом? Гарри побрёл в сторону рынка; мысли унеслись в недалёкое прошлое. После войны ему довелось присутствовать на некоторых допросах и процессах по делам бывших Пожирателей. Кое-кто не выказывал ни малейшего раскаяния – Кэрроу, например. Остальные же… Гарри напоминал себе, что они мучили и убивали людей, но всё равно подсудимые вызывали жалость – сломанные игрушки с тусклыми, словно запылённые стеклянные пуговицы, глазами. Служители Зла, надрывался «Пророк». А какое оно, зло? Сморщенный младенец на руках у Лили? Гарри так никому и не рассказал о том видении. После войны в голове царил сумбур, хотелось лишь, чтобы всё закончилось – допросы, очные ставки, суды. Многие маги из числа свидетелей покинули страну. Для обвиняемых старались нанятые в разных частях Британии адвокаты. Возможно, сыграло роль и то, что новый Визенгамот состоял в основном из магов, не пострадавших в войне, но приговоры были неожиданно мягкими. Рон бушевал: «Как можно? В Азкабане даже дементоров теперь нет! Они же убийцы!» «Предлагаешь не-убийцам убить всех убийц?» — сказала тогда Гермиона. Было много недовольных, но постепенно всё стихло. В послевоенной Британии хватало других дел. Объявленная через год амнистия прошла почти незамеченной. Вскоре приняли закон о Надлежащем поведении – поводок для новых «свободных граждан». Казалось бы, что такое месяц под надзором? Ерунда. Но в Визенгамоте знали этому настоящую цену: помня, как легко отделались многие из Пожирателей, никто не стал бы им помогать. Ну, почти никто. Вот бы «Пророк» обрадовался: Герой спасает Пожирателя! Хотя, с учётом того, что в прессе Гарри постоянно вменяли самоубийственное благородство и доброту, граничащую со слабоумием, вместо скандала могла бы получиться хвалебная статья… Ужас. А может, Люциус решил, что ему охота похвастаться «ручным» Пожирателем? Гарри даже остановился. Вот дерьмо. То-то он скис. С другой стороны, это его проблемы. Пусть думает, что хочет… — Юноша, что вы встали, как памятник самому себе? Гарри пропустил старушку с шустрой болонкой (было непонятно, кто кого ведёт) и двинулся дальше, припоминая процесс по делу Малфоев. Он был только на первой части – отбарабанил показания и ушёл. Гарри не помнил, как держался Люциус, но, наверное, хорошо. Выкрутился же как-то и даже Азкабана избежал. Вряд ли он безучастно таращился на Визенгамот пыльными стекляшками. Зато теперь заполучил повязку. Утром, в залитой солнцем столовой Люциус казался особенно неуместным с этой полоской черноты на глазах. Ненавидеть его не получалось. Подходя к рынку, Гарри свернул в аптеку. Если уж быть благородным, так до конца. * * * Люциус весь день просидел в своей комнате с говорящими книгами. Каминное пламя не спасало от холода, и он поймал себя на желании выпить чего-нибудь крепкого. Чёрт бы подрал эти сквозняки, на улице и то теплее. Прогулка была бы кстати, но Люциус не хотел лишний раз афишировать свою болезнь. Он знал, что может оставаться независимым только в пределах дома. А идти по улице, нащупывая путь тростью, да ещё и на буксире у Поттера… Он не смирился с ролью калеки. Пока не смирился. К тому же Люциус злился на себя за откровенность. Эти вечерние беседы расслабляют. Лучше бы Поттер и дальше хамил, чтобы можно было соблюдать дистанцию. Подумает теперь, что он совсем дошёл в изоляции и готов изливать душу первому встречному. Хотя какая разница, что там думает Поттер? Этот выскочка с комплексом спасителя и ранним алкоголизмом, дружелюбный, словно непуганый спаниель… Люциус вдруг заметил, что Книга прекратила бесконечный монолог; воцарилась тишина. — В чём дело? — Ты не слушаешь, — прошелестел том «Истории Гринготтса». — Тебе не всё ли равно? Продолжай. — Зачем? У меня от гоблинских имён переплёт сводит, а ты о своём думаешь. — В камин брошу! — пригрозил Люциус. — Кого? – раздался от порога голос Поттера. – Извините, я стучал, но вы не ответили. Люциус поднялся из кресла. Внезапное нарушение личного пространства застало врасплох. — Так с кем вы разговаривали? – с мягким нажимом повторил Поттер. – Вы же понимаете, я должен быть в курсе всех контактов… — С Книгой. — С кем?? Люциус вспомнил, что Поттер провёл детство с магглами. Отлично, теперь ещё в сумасшедшие его запишет. — Скажи что-нибудь, рухлядь. — Сам рухлядь, — огрызнулась Книга и уже другим, шёлковым голосом: — Привет, парень. Хочешь узнать историю Гринготтса? — Ого! – Поттер подошёл ближе. – Кусачие книги видел, но говорящие! — Они редко встречаются. И очень дорого стоят. Люциусу по-прежнему было неуютно из-за вторжения на личную территорию. Он ощущал любопытный взгляд, обшаривающий спальню. А ещё Поттер принёс с собой запах осеннего парка, по сравнению с которым воздух спальни казался затхлым. — Вы что-то хотели? – сказал наконец Люциус. — Ага. То есть нет, — послышалось шуршание плотной бумаги. – Я мазь купил. — Что? — Для запястья. Когда кольцо снимаешь, кожа плохо выглядит. — А вы решили стать моей сиделкой? — Нет, но мадам Малфой расстроится, если я верну вас без руки, — выдал Поттер явно заготовленный заранее ответ. – В общем, вот, — тихий стук, — на столе оставлю. И вышел. Люциус устало опёрся о спинку кресла. Прекрасно. Ещё одна милость. Хотелось разбить пожертвованный флакон (желательно – о голову Поттера), но это было бы чистой воды ребячеством. Да и руку нехорошо саднило. Он никогда не одобрял гордость в ущерб себе. Люциус подошёл к столу, нащупал склянку с мазью. Маслянистое зелье впиталось в истерзанную кожу, оставив тепло и лёгкое покалывание. К витающему в воздухе аромату палых листьев добавился горьковатый запах мирры и ореховый – амаранта. Он сделал глубокий вдох… — Какой заботливый, — проскрипела Книга. — Список служащих Гринготтса, полный, — мстительно сказал Люциус, ставя флакон на место. Книга пробормотала что-то нелестное в адрес гоблинов и забубнила. Люциус задумчиво поглаживал запястье. Заботливый Поттер. Какую выгоду из этого можно извлечь? Да никакую. У него и так есть всё, что нужно: тридцать дней, по прошествии которых он получит шанс вернуть зрение. То есть не тридцать, а двадцать семь. — Ты будешь слушать или нет?? — Или да. Продолжай. * * * У них сформировался своеобразный распорядок. Утром Поттер уходил на занятия, но к шести возвращался и первым делом снимал очередное кольцо. Люциус всё порывался напомнить, что нет нужды в столь скрупулёзном соблюдении правил, но молчал. Дом был изучен, книги быстро надоедали. В одиночестве накатывала тоска, хоть на стенку лезь, но он и под пытками не признался бы, что ждёт ужина и обязательных посиделок с виски и дурацкими вопросами. Впрочем, Люциус больше не позволял вызвать себя на откровенность – спрашивал сам. По негласному уговору войны они не касались; в остальном Поттера было нетрудно разговорить. Казалось, тот не привык, чтобы его слушали, и теперь охотно вываливал любую информацию — учёба, друзья, квиддич. Люциус слушал. А что ещё ему оставалось. Между делом выяснил, что вечеринки Поттер не устраивает, гостей принимает редко. Правильно, вряд ли кто-то будет веселиться в этом промозглом склепе, думал Люциус. Его интересовало, есть ли у Поттера любовник: очень не хотелось столкнуться с каким-нибудь нахальным юнцом в коридоре или столовой. Напрямую он спросить не мог, но по всему выходило – нет. Несколько раз Поттер уходил поздно вечером и возвращался под утро, всегда один. Похоже, был не из тех, кто тащит в дом всякую дрянь. Да и вряд ли бы он привёл подшефного Пожирателя в любовное гнёздышко. Возраст, деньги, слава — Поттер мог развлекаться вовсю, но предпочитал жить скромно. Его право. Люциуса по-прежнему волновали лишь кольца на руке, тридцать шероховатых отметин. То есть не тридцать, а двадцать три. * * * На восьмой день Поттер предупредил, что идёт на чей-то день рождения. — Ясно, — сказал Люциус. «Мне-то ты зачем об этом говоришь?» — Желаю хорошо провести время. Поттер буркнул «Спасибо», снял очередное кольцо и ушёл, не дожидаясь ужина. Люциус засиделся за столом. Возвращаться наверх не хотелось. Мелькнула мысль, а не перейти ли в гостиную, но он представил себя со стороны — одного, со стаканом в руке, и передумал. Обычно двух самых нудных глав из «Истории Гринготтса» хватало, чтобы усыпить всё, что способно спать. Однако в этот раз испытанное средство не помогло, и Люциус просто лежал, вслушиваясь в темноту. Ещё в первый день он велел Кричеру зажигать свечи с наступлением вечера. Смысла в этом не было, но теперь пришлось кстати: для Люциуса тишина означала пустоту, а пустота – страшная вещь, это он понял ещё в Азкабане. Потрескивание свечей успокаивало, возвращало миру содержание и границы. «А с чего они, собственно, так трещат?» — подумал Люциус, но поразмыслить как следует не успел – его утянуло в дрёму. Поттер явился ночью. Люциус слышал, как он, словно заплутавший голем, спотыкается, врезается в стены и недовольно бормочет под нос. Разок ткнулся и в его дверь, но, хвала Мерлину, пошёл дальше по коридору. Люциус провёл ладонью над тумбочкой, убедился, что свечи ещё горят, и вновь забылся беспокойным сном. …Двое темноволосых мальчишек. Один заметно выше и крепче другого, но всё равно похожи, как бывают похожи только братья. Носятся взапуски по коридору, забегают в комнату. Звон, испуганный вскрик и почти сразу – смех. Они выходят с осколками разбитого зеркала в руках, и по стенам скачут солнечные зайчики. Луч света, проходящий через распахнутую дверь, меркнет. Мальчишки смеются, толкаются, стараясь поймать зеркальцем угасающий отблеск. — Ай! Красное стекает по ладони, капает, пятнает бежевый ковёр. Младший кривится — вот-вот заплачет, зажимает руку; старший обнимает его, приговаривает что-то успокаивающее. А дверь медленно закрывается, они остаются в полумраке. Странный звук – то ли гул из-под земли, то ли утробный рык. Пол дрожит, по ковру идёт волна, точно под ним ползёт кто-то. Сбитые с ног мальчишки летят кубарем к стене; стена приподнимается, и щель между ней и полом походит на раззявленный беззубый рот, из которого, подобно ядовитой слюне, струится тьма… Люциус резко сел в кровати; как всегда после пробуждения, усиленно заморгал. В следующий миг пришло осознание слепоты и уже после – мысль, о том, что ему приснился кошмар. Слава Мерлину. Он откинулся на подушку, пытаясь выровнять дыхание. Привидится же. Из холла донёсся бой часов. Семь раз. Рановато, но после такого всё равно не заснуть. Люциус встал, с отвращением содрал с себя повлажневшую от холодного пота пижаму; в ванной пустил воду погорячее, нащупал баночку с гелем, и тут… Словно ледяная ладонь прошлась по обнажённой спине. Люциус вздрогнул и разжал пальцы. — Чёрт! Баночка грянулась о мраморный пол с характерным звуком. Прекрасно, теперь ещё и мыться нечем. Люциус наклонился, пытаясь нащупать её. Может, не разбилась, а треснула? Он шагнул вперёд и, конечно, угодил в разлитый гель; извернулся в попытке удержать равновесие и рухнул на пол. Острая боль – в руку воткнулся крупный осколок. — Чёрт!!! Будто вторя ему, взвыли Сигнальные чары, наложенные Поттером. — Вред здоровью! Угроза жизни! Вред здоровью! Угроза жи… — Фините Инкантатем! Что с вами?! Быстро он. Люциус потряс звенящей головой и попытался встать. Ноги разъезжались, гель и мрамор составили гармоничную пару. — Всё в порядке. — В порядке? Но у вас кровь! — Поттер приблизился. – Я помогу. — Осторо… — Ааа! Придавленный упавшим телом, Люциус стукнулся лбом о край ванны и обмяк. — Простите, я… — Поттер закопошился, сползая с него, и вдруг зашипел: — Ах ты ж!.. Стекляшки! Кое-как он вздёрнул Люциуса на ноги. Тот, оглушённый, покачнулся. Поттер обхватил поперёк груди, прижал к себе, и стало ясно, что на подмогу он мчался тоже из ванной. Как и полагается аврору – без промедления. То есть с палочкой, но голый. Чужое тело рядом. Крепкое, горячее. Возбуждённое. Почти забытое ощущение полоснуло по сверхчувствительной коже, по оголённым нервам. И Люциус справился бы, выдал бы что-нибудь хлёсткое, оттолкнул, но тут Поттер заговорил: — Я тоже порезался… Растерянный хриплый полушёпот, выдох в ухо – обжигающе горячий, но с льдинкой мятного запаха зубной пасты. Он проник под кожу, воспламенил кровь, смёл остатки благоразумия. Люциус закрыл глаза и подался назад, встречая прикосновение скользнувшей по бедру ладони. Вверх-вниз, осторожное пробное касание. И ещё. Нетерпеливое движение навстречу друг другу, а потом вместе, прижавшись до боли, быстрее, резче, опять и опять; двойной стон и тёплые брызги одновременно на животе и пояснице, и – зачем-то – короткий поцелуй в шею… Люциус нащупал раковину и опёрся, отстраняясь от Поттера. Тот медленно опустил руки. — Я… — Уйди, — выдавил Люциус, склонив голову, пряча лицо за упавшими волосами. — Но… — Просто уйди. Мучительно долгое мгновение тишины, а потом Поттер пошлёпал к выходу. Люциус открыл кран и долго брызгал в лицо холодной водой. Пока принимал душ, в ванной орудовал присланный Поттером Кричер. Он принёс Заживляющее зелье, убрал осколки, вытер размазанный гель. Капель крови на полу уже не было. Палевый мрамор впитал их словно губка.