Один раз и навсегда

      Артур какое-то время просто стоял на месте, не двигаясь и дыша словно через раз. Он все обдумывал то, что произошло буквально несколько минут назад, и пытался найти решение сложной ситуации. На столе в чашках остывал кофе, часы все так же стучали, теперь уже больше просто раздражая слух.       Мужчина присел на стул и положил руки на край стола. Как бы тяжело ему не было это признать, но Иван был полностью прав. Керкленд изначально не имел права поступать с ним так, как он поступил. Мало того, что он фактически украл у него его привычную жизнь и сделал пленником, так он еще и запретил ему общаться с единственными родными людьми. И вот теперь он, как видно, окончательно довел этого парня. Собственный узор, казалось, обжигал, и это было странно и необычно. Артур не без удивления задрал рукав и посмотрел на свою кожу. Шрам от хирургического вмешательства был практически не виден, а вот сам узор так и искрился. Корсар вдруг понял, что печаль вперемешку с горечью, которую он сейчас испытывает – это вовсе не его эмоции.       Это были чувства Ивана. Керкленд ни разу прежде их не испытывал, а сейчас ощутил с такой точной ясностью, что ему даже стало не по себе.       – О боже…       Выходит, хирургическое вмешательство все же имело свои последствия, раз он не испытывал этого прежде. Связанные узором всегда говорили о том, что они тонко чувствуют эмоции и переживания друг друга, могут почувствовать, что избранник в опасности. По сей день Артур был уверен в том, что это просто бред, красивые россказни об идеальной связи, не более того. И оттого можно было понять его потрясение, потому что он понял нечто важное – Иван все это время чувствовал его переживания. Он чувствовал его с тех самых пор, как только родился. Он уже появился на этот свет, ощущая жизнь и за себя, и за него сразу. Этот парень, сам того не ведая, пережил с ним его собственные тяготы и лишения, а ожесточившийся Керкленд перестал ощущать своего избранника в тот миг, когда впервые решился свести узор.       Корсар потрясенно замер. Его осенило лишь в тот миг, когда Брагинский оказался в полном отчаянии. Это именно отчаяние, он потерял всякую надежду на нормальную жизнь. А значит, сейчас парень на грани, потому как это отчаяние сильнее всего того, что он переживал прежде, ведь только эта его эмоция смогла достучаться до закрытого от всего мира сердца Артура.       Это осознание накрыло как снежная лавина. Керкленд встрепенулся и помчался в комнату Ивана. Он понимал, что просто обязан поговорить с ним, а иначе он в самом деле потеряет все. Открыв дверь и переступив порог, Корсар осмотрелся. Брагинского нигде не было. Артур решил было, что он где-то в другой комнате, но тут приоткрытая дверь ванной подсказала правильный ответ. Мужчина помчался в ее сторону и увидел то, что потрясло его еще сильнее.       – Что ты…       Иван оглянулся к нему. На его лице застыло полное спокойствие. Он стоял спиной к раковине и держал в руках осколок. Зеркало за его спиной было цело, так что Керкленд предположил, что осколок мог взяться у парня из его кабинета. Ведь Артур совсем недавно разбил зеркало там.       Брагинский смотрел на него мучительно долгие несколько секунд, а после просто опустил руку и бросил осколок в раковину.       – Ничего. Я слишком малодушный для того, чтобы хотя бы свести счеты с жизнью. И самое отвратительное то, что это не из-за боязни за себя. Все куда прозаичнее, – он посмотрел в глаза Керкленду с такой горечью, что тот потрясенно замер. – Я просто понимаю, что моя смерть причинит тебе боль, вот и все. Ты был прав, Корсар, я слаб и ничтожен. Я даже не способен тебя ненавидеть.       Эти слова болью отдались в сердце Артура. Он уже не понимал, где кончается боль Ивана и начинается его собственная, хотя это уже не имело ровным счетом никакого значения.       – Мы… можем поговорить?       Брагинский замер, словно выискивая в его взгляде какой-то подвох, а после покорно кивнул.       – Как будто я могу отказать.       – Черт…       Впервые за очень долгое время Корсар почувствовал себя совершенно беспомощным перед обстоятельствами. Он понимал, что виноват сам, что он поступил плохо с тем, кого должен был защищать от всего на свете. Но это осознание пришло слишком поздно, когда он уже натворил дел. Или все же еще не поздно?       Он отошел назад, оперевшись спиной о дверной косяк, а после отвернулся, прижимаясь спиной к стене. Смотреть сейчас на Брагинского он просто не мог. Лучше говорить вот так, когда между ними стена.       Иван, к слову, тут же встрепенулся.       – Что с тобой?       Он чувствовал его, но не мог понять. Для него, очевидно, тоже было в новинку то, что сейчас происходило с Артуром. Впрочем, это сейчас было сущим пустяком.       – Я должен поговорить с тобой, – выдохнул Корсар. – Сделать то, что давно надо было.       – Ну… ладно…       Брагинский был растерян, и на сей раз это почувствовал Керкленд. Он кивнул сам себе, а после буквально сполз вниз и присел на пол, все так же вжимаясь спиной в стену. Иван стоял на прежнем месте, не решаясь хоть что-то предпринимать. Но он ждал, пока Артур соберется с мыслями. Наконец, мужчина сказал:       – Ты родился, когда мне было одиннадцать лет. Я отчетливо помню этот день. Знаешь, моя мать… – Корсар запнулся. – У нее не было узора. Она лишилась его еще в детстве. А когда она выросла, ее выдали замуж за моего отца. Она была счастлива, до тех пор, пока мой отец не встретил свою нареченную. И после этого и она, и я… Мы оба стали не нужны, и с тех пор выживали, как могли. Я помню ее взгляд, когда она увидела мой узор… Я и сам возненавидел тогда этот рисунок…       Артур немного растерянно коснулся пальцем узора, который заискрился сиреневатым. Он был предельно честен с Иваном, и тот это прекрасно понимал.       – Мама была для меня всем. Она так ненавидела мой узор. У нее был знакомый, какой-то врач, лишенный лицензии. Этот человек искал способ сведения метки, твердил, что это возможно. Такие операции были незаконны с тех самых пор, как об этом только заговорили, но я просто заразился этой мыслью. Мне казалось, если я потеряю метку, мама снова будет любить меня так же, как и до того дня, как этот рисунок появился. Мне было пятнадцать, когда я решился на первую операцию. И мне страшно вообразить, что в тот день пережил ты. Метку не смогли свести, но я с тех пор разучился ощущать тебя.       Керкленд вновь запнулся. Он постарался прислушаться к собственным ощущениям и понять, что же сейчас чувствует Иван, их эмоции теперь сплетены. И какого же было удивление Артура, когда он понял, что Брагинский испытывает не обиду на него, не злость, не разочарование. Он сочувствовал ему. Корсар запустил руку в свои волосы, понимая, что ненавидит себя еще сильнее.       – Мы с матерью не жили честной жизнью. Сколько я себя помню, она то крала что-то, то продавала наркотики. Однажды она потеряла товар и осталась должна серьезным людям большую сумму денег. Платить по счетам она не собиралась. Мне было семнадцать, когда ее убили. Неизвестные мне люди ворвались в дом и начали пальбу, я ничего не смог сделать. Перед глазами все просто помутнело, а потом я понял, что сижу на полу, весь в засохшей крови и прижимаю к себе холодный труп матери. В тот момент я окончательно перестал чувствовать. Знаешь… – Артур мотнул головой. – Словно все эмоции разом отключились, и разум стал таким кристально чистым, что даже страшно. Но мне не было страшно, я вообще перестал жить как человек. Уже потом я выследил и убил по очереди всех тех, кто имел отношение к смерти матери. Решил, что в память о ней буду жить так, как умею. Я заставил людей бояться себя. Взял себе имя «Корсар», сжег дотла всю свою прежнюю жизнь. Сделал все для того, чтобы прежний я – слабый и не сумевший спасти свою мать, – умер навеки. Мне было легче так жить. Все меня боялись, все стали считаться со мной. Я хладнокровно уничтожал любого, кто смел идти против меня. Я вообще ничего не чувствовал, и это было так удобно. А потом в моей жизни появился Франциск, еще один человек в моей жизни без узора на руке. Его не пугала моя отстраненность, не пугало все то, что я творил. Он… жалел меня, и видит Бог, я ненавидел его за эту жалость, пока однажды не понял, что привязался к нему. Я совершил ошибку и полюбил кого-то.       Керкленд вновь замолк. Иван не издавал и звука, внимая его словам. В его душе все просто бушевало, и Артур это понимал. Он на расстоянии ощущал, как реагирует этот парень на его слова о том самом человеке, которого любил его нареченный. Наверняка это если не больно, то точно неприятно, но Корсар был обязан все честно ему рассказать. Ему и самому до сих пор было больно вспоминать о Франциске, хотя все и притупилось с годами, и он сам давно очерствел.       – Франциск всегда говорил, что у нас все несерьезно. Он смотрел на мой узор и улыбался, говорил, что однажды появится тот, кто сделает меня по-настоящему счастливым. Меня так это злило. Второй раз я позволил резать себе запястье в двадцать пять. Это было ужасно, и некоторое время узор в самом деле не проступал. Но он все равно появился вновь. А Франциск, этот чертов лягушатник, швырнул в меня бутылкой вина и назвал кретином. Он еще долго умолял меня не совершать больше подобных глупостей, и я дал ему такое обещание. Я даже хранил это обещание, пока он был жив. У меня всегда было много врагов, что не странно. И именно из-за меня в итоге и убили Франциска.       Артур выдохнул. Он вновь подумал о том, что жизнь была к нему чертовски несправедлива. Он был лишен самого главного в жизни, эта самая жизнь поколотила его слишком рано и слишком больно. Интересно, а что было бы, если бы его отец не бросил Алису. Просто если бы он развелся с ней, но не выставил из дома со старшим сыном. Было бы тогда легче? Смог бы тогда Артур не наделать столько ужасных вещей? Нашел бы он тогда Ивана в иных обстоятельствах? Причинил бы ему куда меньше боли? Возможно, об этом и нет смысла рассуждать сейчас.       – Мне было больно, впервые за столько лет. А узор все так же был у меня на руке. Я ненавидел его и ненавидел того человека, который носил похожий. Ненавидел, даже понятия не имея, кто он – этот мой нареченный. Ведь я его даже не чувствовал. Я приказал себе не думать об этом, не любить больше, не чувствовать. Так и правда было легче. А совсем недавно я решился на еще одну попытку свести узор. На сей раз я надолго оказался на больничной койке, едва не убил себя. И тебя заодно. Иван…       Корсар хотел обернуться, чтобы посмотреть на парня, но так и не решился. Ему было стыдно, теперь еще и потому, что он чувствовал эмоции Брагинского, искал среди них хотя бы обиду на себя, но не находил.       – Что? – надломлено выдохнул Иван.       – Прости меня. Я знаю, что не имел права с тобой так поступать, но я просто не умею иначе. В тот миг, когда я поверил в то, что судьба никогда нас не сведет, ты внезапно появился в моей жизни. Но я никогда не ненавидел тебя. Я просто боялся.       В этом Артур долгое время не мог признаться даже сам себе. А теперь, высказав все то, что накопилось в душе, он вдруг сам понял, что это правда.       – Боялся? – тихо переспросил Брагинский.       Керкленд выдохнул.       – Боялся снова полюбить и потерять. Боялся испытать эту боль. Я поэтому не хочу выпускать тебя. Только подумаю, что кто-то узнает, что у меня теперь есть ты… Мои враги этим воспользуются, и это совершенно точно. Если я потеряю тебя… Иван… – он с горечью сглотнул. – Я не смогу жить без тебя. И это даже не любовь, это просто необходимость, как дышать. Ты… нужен мне. Я сделаю все, что угодно, все, что только пожелаешь. Если хочешь общаться с родными, то пожалуйста. Хочешь выходить – ради Бога. Я постараюсь измениться, постараюсь не быть грубым. Все, что угодно, Иван, только не исчезай из моей жизни. Хотя бы ты не исчезни, потому что без тебя мне не за чем будет жить.       Керкленд постарался не прислушиваться больше к эмоциям. Он был максимально честен и готов был теперь услышать ответ. Прикосновение к плечу оказалось полной неожиданностью. Керкленд вздрогнул и посмотрел в сторону. Он даже не заметил, когда Иван успел подойти к нему и присесть на колени рядом. Парень смотрел на него с таким бесконечным трепетом во взгляде, что Артуру стало не по себе.       – Я не исчезну. Вся моя жизнь связана с тобой, ты ведь знаешь это.       Корсар смотрел на него, не решаясь даже моргнуть. Выходит, правду говорили о связи узоров. Просто Керкленд действительно не умел нормально любить, и вряд ли он виноват в этом. Он опустил взгляд на левую руку парня, а потом потянулся к ней и повернул запястьем вверх. Узор сиял точно так же, как и его собственный.       – Я знаю, – выдохнул он.       Брагинский вдруг сжал его ладонь. Мужчина не без удивления почувствовал силу в его руках.       – Научи меня выживать в твоем мире, – твердым тоном сказал Иван. – Я не хочу быть обузой и не хочу, чтобы меня надо было вечно от кого-то защищать. Если ты живешь в этом мире, я сумею к нему приспособиться и буду помогать тебе. Только, пожалуйста, не отталкивай меня.       Корсар немного растерянно посмотрел на их сплетенные ладони, а потом в глаза парню. Он увидел в сиреневатом взгляде решимость.       – Хорошо.