Один раз и навсегда

      Доминик бездумно смотрел в потолок и все думал о том, что ему сказал этот парнишка, Иван Брагинский. В его сиреневатых глазах было такое невероятное отчаяние, и говорил он с искренним надрывом. И то, что он говорил, было таким невероятно правильным.       Бросить мир криминала и просто жить нормальной жизнью, просто любить того, кого предначертано любить самой судьбой. Родерих Эдельштайн. Родственная душа. Вторая половинка. Тот самый человек, который должен быть идеалом для Доминика Хедервари. Что же им может помешать быть вместе, кроме самого очевидного фактора, заключающегося в том, что венгр должен был убить слишком уж зазнавшегося бизнесмена? Возможно, что более и ничего. Хотя еще не ясно, как вообще должен отреагировать на такой расклад собственно сам Эдельштайн. Возможно, ему это не понравится. Возможно, он попытается использовать Доминика против Корсара, играя на их общем узоре. Хотя, черт бы его побрал, никто же не знает наверняка, что там да как.       В любом случае, этот человек, этот Родерих, уже занял место в сердце венгра. Хедервари понимал, что просто не сможет в чем-либо ему отказать, что сделает для него все. Лишь бы только Эдельштайн был с ним, смотрел на него и улыбался ему. Это будет дороже любых денег, дороже всего, что только могло бы быть.       — Вот ведь как получается…       Доминик потянулся всем телом. Он лежал на кровати в довольно скромной комнате для гостей, в которой он всегда по обыкновению ночевал, когда оставался в этой квартире лучшего друга. Тут было довольно уютно, рубашка в шотландскую клетку, которую Артур, казалось, так же купил специально для Доминика, была теплой и как никогда прежде мягкой. И все было таким идеальным, если бы не одно веское «но». Венгру не хватало Родериха Эдельштайна.       Мужчина повернулся на бок, лишь бы больше не смотреть на потолок. Дождь уже прекратился, и теперь кругом царила тишина. Артур, должно быть, в комнате Ивана. Возможно даже, что они уже поговорили или еще говорят, хотя с тем же успехом можно было предположить, что все опять пошло наперекосяк. В конце концов, это же чертов Корсар, он куда-то похоронил свои эмоции много лет назад. Как было бы здорово, если бы он снова научился чувствовать, любить и просто радоваться жизни. Возможно, тогда и Иван обрел бы счастье, которого он так заслуживает. Возможно, они бы и сами поняли, как идеально дополняют друг друга. Если Артур холодный и расчетливый, то Ваня — натура очень чувственная и ранимая. Он бы мог придавать их паре нужную мягкость, мог бы стать кладезем компромисса, мог бы создать уют и тепло. С таким трепетным и нежным спутником Керкленду было бы очень хорошо. Все знают, что противоположности притягиваются, тем более что эти двое — соулмейты, родственные души, они просто не могут не быть идеальной парой.       Так же должно быть и у Доминика с Родерихом. Он сам очень силен физически, но по натуре простой и добрый, а вот Эдельштайн хоть и хил, и внешне напоминает едва ли не кисейную барышню, по сути своей хитрый и расчетливый человек. У него были те качества, которых никогда не было у Хедервари, и при этом он определенно нуждался в ком-то, кто бы его защищал и оберегал.       В самом деле — идеальная пара. Это и есть соулмейты. Но у Доминика, как и у Артура, был веский повод не идти на поводу у желания. Он уже переспал с Эдельштайном, при этом так и не раскрыв свою личность. Да, Родерих с трепетом принимал, томно выдыхал под ним, отдавался ему, чувствуя их связь, ощущая на себе магию узоров, но при том он так и не узнал имя своего нареченного, не узрел его лица. Нельзя заниматься с кем-то любовью, при том оставаясь постоянно неизвестным. Это ведь как минимум грубо и несуразно.       Но как сообщить Эдельштайну теперь обо всем? Быть может, раскрыться ему, скрыв при этом свою связь с Корсаром? Но Родерих точно будет допытываться всех деталей его жизни, а начинать все с откровенной лжи… Венгр так не мог. Он ненавидел лгать и понимал, что не сможет обманывать своего соулмейта. Но что же тогда, черт возьми, делать? Как поступать? Тем более, что за минувшие несколько часов разлуки венгр и сам извелся. Он безумно хотел снова прижать Эдельштайна к себе, почувствовать его запах, слушать его чуть сбившееся дыхание и прикоснуться к его коже. Он хотел близости. В этом, разумеется, нет совершенно ничего удивительного, это более чем естественно. Однако…       — Что же делать…       Этот вопрос и не давал покоя. Наверное, правильным было бы заснуть и попытаться отдохнуть хоть немного, но противоречивые мысли не позволяли погрузиться в сладкое забытье. В какой-то момент Доминик вздрогнул всем телом, испытав нешуточное потрясение. Он вскочил с места и запоздало понял, что это не его эмоции вовсе. Это было то, что чувствовал Родерих. С ним что-то произошло? Он в опасности? Ему угрожают?       Хедервари стало невероятно страшно. Он огляделся, словно рассчитывая увидеть ответы на свои вопросы в полутемной комнате. С Эдельштайном явно что-то было не так. Венгр понимал только одно — он должен быть сейчас там, где находится его родственная душа. Он просто обязан быть там, с ним, чего бы это ему не стоило.       Придя к такому решению, Доминик помчался прочь из комнаты. Он спешил, но при этом старался не создавать никакого шума, дабы не привлечь внимание Корсара. У того, в конце концов, сейчас были свои важные проблемы. Недолго думая, Хедервари взял ключ от машины Артура, прекрасно зная о том, что если бы он попросил, друг без тени сомнения отдал бы ему машину на любой срок.       Он не знал наверняка, где искать Эдельштайна. Венгр ехал наугад, даже не думая о том, что искать его все в том же отеле довольно логично, если учитывать то, что уже поздний вечер. В итоге автомобиль привез его на место за двадцать минут. Полицейские машины и две кареты скорой помощи Доминик увидел издалека. Толпа зевак скопилась у противоположной отелю стороны, напротив ряда небольших, но довольно милых магазинов. Полицейские, должно быть, едва приехали, потому как оцепить район еще никто не успел.       Выбравшись из машины, Хедервари направился в сторону, где столпилось особенно много людей. Он каким-то непостижимым образом заведомо понял, что Эдельштайн именно там, в гуще событий, а не в отеле. Что ж, чутье его не подвело.       Чувство тревоги вновь усилилось. Однако это, опять же, была эмоция не Доминика, а Родериха. Венгр осмотрелся. Судя по всему, магазин кто-то обстрелял. Витрины были расколоты вдребезги, так что досталось и соседнему цветочному магазину.       — Что там случилось? — спросил мужчина у стоявшей рядом женщины.       Та бросила на венгра мимолетный взгляд, а сразу после вновь уставилась во все глаза на место происшествия.       — Перестрелка. Какие-то бандиты попытались ограбить ювелирный магазин, а у хозяина оказалось при себе оружие. Они начали стрелять друг в друга, и в итоге задели пару других магазинов вместе с посетителями. Кажется, убиты двое. Продавщицу из цветочного магазина особенно жаль, она вовсе тут не при чем была.       Доминик задумчиво кивнул, а после попытался подойти поближе. Суетливые полицейские попытались разогнать зевак, коих набралось немало, но Хедервари ловко прошел мимо них и добрался до цветочного магазина. Он просто шкурой ощущал, что ему надо именно сюда.       И действительно, едва он оказался ближе, как из здания выбрался Родерих Эдельштайн. Он был бледен и явно сильно обеспокоен. Едва он показался в поле зрения, как венгра снова заполонили его эмоции. Весьма противоречивые эмоции, стоит заметить. Мужчина в который раз был в кругу своей личной охраны. Кивнув одному из полицейских, Родерих обратился к охраннику.       — Иди в отель. Гилберт не должен здесь оказаться. Если он увидит ее, я лично удавлю тебя.       Охранник кивнул и тут же помчался прочь, а Эдельштайн выдохнул, смотря перед собой невидящим взором. Это было столь странно и непонятно. Что же такое произошло? Чем он так обеспокоен?       Родерих мотнул головой. Казалось, что он пытается избавиться от какого-то наваждения, и это давалось ему слишком уж сложно. Но вот он поднял взгляд и прямо посмотрел на Хедервари. Их разделяло несколько метров, кругом было много людей, но австриец совершенно точно смотрел на венгра, он сразу выделил его для себя из толпы. Его настроение несколько изменилось, и Доминик вновь это почувствовал.       — Ты…       Эдельштайн не мог его узнать, хотя бы потому, что он его даже не видел. Однако он мог почувствовать его, так же, как и сам венгр чувствовал свою родственную душу. Родерих был растерян и сбит с толку. Он смотрел на Хедервари потрясенным взглядом, а тот в свою очередь ясно понял, что нужно немедленно уйти прочь именно сейчас, иначе он уже никогда не сможет уйти. Но ноги словно пригвоздило к месту. Он так и не смог сдвинуться и уйти прочь, пока еще не поздно.       Эдельштайн медленно подошел к нему. Он смотрел на него во все глаза, словно не в силах поверить своему близорукому зрению.       — Ты, — повторил он. — Это ведь ты?       Доминик понятия не имел, что на это нужно отвечать. Он пробежался взглядом по фигуре Эдельштайна, отмечая про себя, что мужчина не ранен и цел.       — Что тут произошло?       Родерих моргнул пару раз. Этот вопрос поставил его в тупик. Однако он все же ответил.       — В перестрелке погибла девушка. Я видел узор на ее запястье. Это была родственная душа моего сводного брата, Гилберта. Но она… мертва… Ее не смогли спасти.       Так вот оно что. Все оказалось куда прозаичнее, чем думал венгр. Оказывается у Эдельштайна все-таки есть сердце и ему не наплевать на чувства его сводного брата. А ведь у Родериха с этим Гилбертом отношения были чуть хуже, чем очень плохо. Просто если Гилберт увидит свою родственную душу уже мертвой, это станет для него фактически началом конца, такого не пожелаешь и врагу. А если он ее все же так и не увидит, он просто потеряет свой узор, и все на этом. Лучше утрата, но совершенно безболезненная, чем огромная травма на всю жизнь.       Родерих это прекрасно понимал. И он переживал за брата. Он явно намерен сберечь его покой всеми возможными путями. Если бы у венгра был родной человек, он бы сделал для него то же самое, даже не задумываясь.       — Что ж, ладно.       Надо было уйти. Эдельштайн сейчас занят заботами о сводном брате, а значит, это шанс для Доминика снова скрыться с глаз долой. Так он и решил поступить. Венгр просто понимал, что не готов пока контактировать с человеком, которого он, кажется, уже любит и желает всем своим существом. Помимо желания ведь есть и другие моменты. Например, обычные разговоры или узнавание друг друга поближе. Что же ему говорить Родериху? Честно признаться в том, что именно его, знаменитого венгра, Эдельштайн недавно пытался убить руками наемных убийц? Или признаться в том, что в ту ночь, когда они вступили в близость, венгр приходил для того, чтобы убить Родериха?       Отличное будет знакомство, тут и не поспоришь.       Хедервари не успел отвернуться. Эдельштайн шагнул ближе к нему.       — Подожди.       Доминик с шумом сглотнул. Неужели австриец все-таки все понял? Это было совершенно не к месту.       — Что?       Родерих казался напряженным, напуганным, растерянным и сосредоточенным одновременно. Он снова приблизился, так что теперь их разделяло расстояние меньше метра.       — Это ведь ты. Я чувствую это.       Хедервари уставился на него, не ведая, как быть. Он отчего-то в самом деле не мог солгать этому человеку. И к слову, а поступил ли он честно прошлой ночью. Он запугал Родериха до полусмерти, он угрожал ему, а после он просто воспользовался ситуацией и овладел им, прекрасно понимая, что тот не сможет отказать. Как вообще можно отказать своей родственной душе, своему нареченному?       Так будет ли честно солгать сейчас?       — Мне пора, — коротко сказал он.       Это была последняя попытка уйти, но Эдельштайн все равно нашел способ его удержать.       — Прошу тебя… Не уходи.       То, каким тоном он это сказал, повергло Хедервари в шок. Казалось, что Родерих бесконечно нуждается в нем и не сможет прожить и минуты, если венгр сейчас уйдет. Поразительно, он словно забыл о том, что кругом полно людей, что рядом стоят его охранники. Он позволил себе настолько личные эмоции.       Сердце Доминика екнуло и болезненно сжалось. Он был готов броситься на колени перед Эдельштайном и клясться ему в любви, при том прекрасно понимая, что австриец больше не позволит себе слабости. Но разве это важно, если Хедервари уже видел его таким? Нет, не важно. Родерих все равно целиком и полностью принадлежит ему, Доминику. И сейчас он это подтвердил.       — Плохая идея, — выдохнул венгр, уже понимая, что не сможет никуда уйти от этого человека.       Эдельштайн все так же смотрел на него.       — Не уходи.       На том все и решилось. Иван Брагинский был прав — лишь любовь имеет значение, от всего остального можно отказаться.