Один раз и навсегда

      Доминик проснулся со стойким ощущением того, что он проспал все на свете. Тело ныло и побаливало, но это была приятная боль, равно как и усталость, напоминавшая о том, что он не спал всю ночь. Сперва он примчался из квартиры Корсара, почувствовав тревогу своего соулмейта. Родерих Эдельштайн поразил его, сперва узнав в толпе, а после попросив остаться с ним. Он вообще открылся ему с иной стороны, и эта сторона венгру определенно пришлась по душе. Родерих был способен на добро и сострадание, как бы яростно он не пытался этого отрицать.       Уже после Хедервари увидел его сводного брата, Гилберта Байльшмидта. Заподозрив что-то неладное, молодой мужчина намеревался спуститься вниз и узнать, что да как, едва ли отшвырнув одного из телохранителей Эдельштайна, а сам Родерих тут же кротко попросил соулмейта о помощи. Доминик кивнул ему и в весьма грубой форме потащил Гилберта обратно в его номер, выслушивая по ходу поток сквернословия вкупе с обещаниями переломать все имеющиеся конечности, но это его не сильно волновало. Они с Родерихом спасали этого идиота от страшной участи, и важно было лишь это и ничего более. Уже после, когда машины с мигалками уехали, а на улице все стихло и толпа зевак разошлась, венгр сам лично поговорил с Байльшмидтом и все ему объяснил. Альбиноса шокировало то, что его сводный брат настолько сильно озаботился его благополучием. Он честно признался, что не ожидал подобного, а после решительно поблагодарил Доминика и заказал себе в номер коньяк. Ему нужно было выпить, и Хедервари не мог его не понять. В конце концов, человек лишился своего соулмейта.       Это был еще один шанс уйти, но Эдельштайн вновь пересек его, теперь уже куда решительнее, перехватив венгра у двери номера Гилберта и потащив за собой. Доминик мог уйти, но отчаянно не хотел. Все его существо желало всегда быть рядом вот с этим вот мужчиной, прикасаться к нему, обнимать его и целовать, слушать его голос и смотреть ему в глаза. Это уже любовь, и настолько сильная, что сложно было поверить в это лишенное объяснения счастье.       Нет ничего странного в том, что венгр по итогу остался с Родерихом. Они буквально повалились на кровать, на которой минувшей ночью стали близки, и занимались сексом весь остаток ночи, заснув лишь на рассвете. Несмотря на все минувшие тревоги, ночь была воистину отличной, и Доминик искренне радовался тому, что провел ее с Родерихом, с этим человеком, от близости с которым его тело просто трепетало. Хотелось в нем полностью раствориться, чтобы никогда больше не расставаться с ним даже на мгновение, чтобы всегда просыпаться с ним и видеть его каждую секунду своей жизни. Иван был прав — в этом настоящее счастье.       Эдельштайн потянулся всем телом. Он мирно посапывал на груди своего соулмейта, а тот хоть и проснулся раньше, не хотел тревожить сон любимого человека. Теперь уже любимого.       — Доброе утро.       Родерих поднял взгляд и сонно поморщился, напрягая близорукое зрение и пытаясь рассмотреть лицо Хедервари.       — Доброе утро.       Он чуть приподнялся и потянулся за очками. Смотреть на заспанного Эдельштайна было очень умилительно, а венгр не хотел даже для вида скрывать свой самый искренний восторг этим человеком.       — Как спалось?       Все эти обыденные любезности и милости были слишком не к месту, и вместе с тем они идеально заполняли собой пустоту между ними. Словно это безумие, которое должно было произойти.       — Как тебя зовут?       Родерих снова поморщился и потянулся за очками. С его обнаженного тела соскользнула простынь, так что венгр мог видеть его кожу, покрытую темными пятнами засосов, которые он лично и оставил. Что ж, стоило ожидать того, что начнутся вопросы. Это даже слишком естественно, черт возьми, и Эдельштайн имеет полное право все знать.       — Доминик Хедервари.       Наконец, его соулмейт натянул на переносицу очки и снова уставился на венгра куда более осмысленным взглядом.       — Доминик... Почему ты закрыл мне глаза в тот раз? И как вообще так вышло, что ты оказался ночью в моем номере? Там же было полно охраны... Да и вообще, зачем тебе это было нужно?       Венгр усмехнулся. Голос Родериха звучал требовательно, как того и стоило ожидать. Ему нужны ответы, он будет их требовать, прекрасно понимая, что имеет на них полное право. Доминик тоже это понимал, равно как и понимал то, что не имеет права лгать своему соулмейту.       — Потому, что я мастер своего дела, милый, — хмыкнул он. — Потому, что я приходил вчера, чтобы убить тебя.       Эдельштайн сглотнул. Он размышлял, а Хедервари решил дать ему время, чтобы подумать. Наконец, мужчина спросил:       — Ты Корсар или Венгр?       На сей раз Доминик приподнялся и, приблизившись к соулмейту, чмокнул его в губы.       — Корсар не стал бы заниматься сам лично подобной работой.       Родерих кивнул.       — Ясно... Что ж... — он замолк, явно пытаясь подобрать слова, чтобы что-то сказать. Наконец, мужчина смог перевести дух. — Мне жаль.       Венгр невольно напрягся.       — Жаль?       Эдельштайн был серьезен.       — Да, жаль. Я привык решать проблемы радикально. Корсар мешал мне, но выйти на него не удавалось, зато удалось на тебя. После вчерашнего... Подумать только, я ведь мог убить тебя...       Он действительно сожалел. Хедервари чувствовал его эмоции, а потому четко осознавал это. Родерих лишь минувшей ночью стал свидетелем того, как кто-то лишился соулмейта. Быть может он провел параллель и представил, что мог бы сам потерять родственную душу, и это сильно на него повлияло.       — Но не убил, — улыбнулся венгр. — И я тебя не убил. Наверное, это самое главное, не находишь?       Он осторожно обхватил Эдельштайна за плечи и прижал к себе, дабы заключить в объятия, а Родерих доверчиво уткнулся ему в плечо.       — Что мне сделать, чтобы ты остался со мной?       Этого венгр и сам пока не знал. Действительно, а что надо сделать? Предать Корсара Доминик не сможет, это его лучший и, стоит полагать, единственный друг, которым он слишком сильно дорожит. Но согласится ли Эдельштайн отказаться от своих притязаний и понести значительные убытки в бизнесе ради соулмейта? Вот это совершенно не ясно, но венгру хотелось надеяться на самый благоприятный для них всех исход. Ну, кто знает, может оно вообще обойдется без жертв.       — Разрешить все миром, — выдохнул Доминик. — Я люблю тебя, но голову терять не намерен. А ты?       Родерих заметно вздрогнул и посмотрел ему в глаза.       — Я?       Хедервари снова улыбнулся.       — Ты любишь меня? Что ты готов сделать, чтобы я остался с тобой?       В ответ на это австриец сглотнул и снова прижался к нему. Ему нужно было все обдумать, а Доминик решил, что не будет его торопить. Пусть сам все решит и скажет о своем решении. Если он заставит Хедервари пойти на предательство друга, придется поступить с ним так же, как Корсар поступил со своим Ваней. Хотя вполне возможно, что любых крайностей можно будет избежать.

***

      Артур спешил как мог. Иван вообще не понял, почему мужчина так внезапно сорвался, да и сам Корсар пока не ведал, что он вообще собирается делать. Его буквально разрывало из-за чувства тревоги. И было бы о ком тревожиться — о младшем брате, которого он в глаза не видел ни разу в своей жизни. Но одно лишь осознание того, что этот настырный рыжий парнишка оказался во власти извращенного Тима де Варда, который сообщил ему об этом и самым наглым образом отключил телефон, просто сводила его с ума. То ли он из-за Брагинского и его влияния так размяк, то ли он и правда где-то в глубине своей почерствевшей души переживал за брата. Понять наверняка слишком сложно, он знать не знает Томаса, раз на то пошло. Но ясно одно — парень может быть в опасности. И все из-за его непомерной настырности. Зачем он вообще так яростно искал Артура? Должно быть стоило с ним выйти на связь и потребовать отстать, но теперь уже поздно об этом вообще думать.       Мужчина стремительно оказался в клубе. В дневное время суток тут было мало посетителей, и их можно было по пальцам пересчитать, но Керкленду было наплевать на них. Он пересек зал, направляясь в сторону личного кабинета де Варда. Зачем этому человеку нужен его брат? И зачем он поставил Корсара в известность о том, что Томас оказался у него в плену? Это и надо было выяснить.       — Босс отдыхает, — серьезным тоном сказал охранник, преградив путь Артуру.       Этот амбал был выше Корсара на целую голову и значительно шире в плечах, но того подобные мелочи вообще не волновали.       — Разумеется.       Удар прикладом пистолета в голову, и вот незадачливый охранник упал к его ногам и заныл от боли. На этого человека Корсару было наплевать. Не теряя драгоценных секунд, он открыл дверь и перешагнул порог, оказавшись в полутьме кабинета.       — Тим!       Хозяин заведения обнаружился быстро. Артур подсознательно ожидал того, что может застать этого мужчину и своего брата в недвусмысленной позе, и в его воображении это было самым гнусным насилием. Рыжая макушка обнаружилась быстро. Парень лежал на диване, чуть раздвинув ноги, и слава богу на нем была одежда. Де Вард же вольготно устроился прямо на нем, держа свое тело на весу, упершись рукой о диван, и целуя парня в шею. Похоже, что Томас не сопротивлялся. Или он просто был напуган.       — Корсар, — Тим совершенно спокойно усмехнулся. — А ты быстро. Надеюсь, ты не сильно помял моего охранника?       Этот человек и раньше поражал Артура своим спокойствием, а на сей раз и вовсе потряс. Что ж, он все распланировал, и Керкленд лишь выполнил один из ходов, которые задал де Вард.       — Слезь с него.       Мужчина не узнал собственный голос. Он подскочил к парочке на диване и буквально стащил Тима с дивана, готовый его убить, но младший Керкленд проявил шустрость: едва де Вард оказался на ногах и в хватке Корсара, юноша подскочил к нему, стараясь оказаться между ними.       — Артур! Это ведь ты?!       Корсар растерялся, посмотрев на парня. Рыжий и с веснушками, как на фотографии, и глаза у него зеленые, отцовские. Как и у Артура. Его брат, черт возьми, с которым мужчина так отчаянно не хотел никогда в жизни пересекаться.       — Какого черта ты вообще тут забыл? Что он тебе сделал?       Нет, он не хотел проявлять ничего такого, что даже отдаленно могло походить на заботу. Не хотел, но на душе была совершенно искренняя злоба на человека, посмевшего лапать его брата. Откуда вообще могло взяться это чувство? Неужели это все из-за Ивана, который смог сделать его более... человечным?       Томас вдруг улыбнулся. Он заставил Корсара растеряться окончательно, буквально кинувшись ему на шею. Не ожидавший подобного Керкленд невольно отпустил Тима, и тот довольно усмехнулся, а после отошел в сторону.       — Это и правда ты, — выдохнул Томас. — Я нашел тебя, брат.       Артур так и стоял на месте, не зная, как надо реагировать на все это. Он не знал, отчего его сердце вновь дрогнуло после многолетнего заточения за стенами полного безразличия.