Змея сбрасывает кожу

      Острая боль в районе груди пронзила тело, отчего Люциус резко подскочил в постели, хватаясь непослушными онемевшими пальцами за горло и тяжело дыша. Где-то там, за прутьями рёбер, словно перепуганная птица в клетке, металось его сердце, изо рта клочьями вырывались хрипы, а ледяные остатки сна никак не желали стряхнуть свои дряхлые сизые ладони с дрожащих юношеских плеч. Малфой в отчаянии зажмурился, замотал головой и снова распахнул глаза, дико оглядываясь, хотя, конечно, в ночном мраке кроме мутного оконного силуэта он так и не смог ничего рассмотреть. Где-то совсем рядом раздавались тихое сопение и размеренное дыхание спящих учеников. Осознав, что он по-прежнему находится в спальне факультета, слизеринец шумно выдохнул и без сил повалился обратно на подушки. Поднес запястье к лицу и тонким рукавом ночной рубашки вытер влажный лоб.       Уютная тишина в спальне постепенно отрезвляла. Страх начал отступать, бешеный стук внутри — ритмично затихать, а дыхание — выравниваться. Люциус лежал, прислушиваясь к негромкому шуму крови, пульсирующей в ушах, стараясь прогнать последние неприятные ощущения от пробуждения. Он не помнил, когда последний раз вот так вскакивал посреди ночи, вырванный из калейдоскопа эфемерных сновидений кошмаром. Не помнил, что конкретно ему сегодня снилось. Если снилось вообще.       Поняв, что во второй раз, во всяком случае, сейчас, ему едва ли удастся заснуть, Малфой снова сел, поднялся на ноги, слегка вздрагивая от холода темного мраморного пола, и медленно двинулся к двери.       В гостиной, само собой, никого не было. В тускло освещенной зале глухо потрескивало догорающее остатками поленьев рубиновое пламя. Люциус прошел вперед, мимо ряда аккуратных круглых столиков, и опустился на узкий диван, как-то отрешенно глядя на мерцающий очаг, от которого приятно веяло жаром и легким запахом гари. Теплота успокаивающе обволакивала юношу, словно невидимый кокон. Это позволило юноше немного расслабиться. Он перевел взор на высокое окно, за которым чернеющей толщей в ночи плескалось озеро. Люциус не знал, который сейчас час, однако справедливо полагал, что особого смысла ложиться уже не было. Рассеянно теребя край рубашки, он вновь постарался вспомнить причину своего пробуждения. Однако остатки ночного кошмара (если он ему, все же, снился — напомнил сам себе слизеринец) упорно ускользали от обычно цепкой памяти. Вероятно, что дело на самом деле в другом — ведь в последнее время Малфой выматывался сильнее обычного. Однако такой слабости духа и рассудка он за собой никогда не замечал, а потому произошедшее если не встревожило его, то, во всяком случае, заставило насторожиться. Нужно сделать перерыв, хотя бы ненадолго, чтобы засыпать без пестревших перед глазами книжных страниц…       «Ты ничего не почувствовал пару минут назад?» — все же решил поинтересоваться Люциус у Старшего, внезапно вспомнив, что его эмоции для мужчины наверняка открыты и во время сна. А в том, что волшебник в его голове не дремлет, юноша была уверен. Душа, пребывая вдали от своего тела, едва ли нуждается в таких физиологических благах, как еда и отдых. Тем не менее, Старший мог погрузиться в свои размышления от постоянного бездействия, которое явно выводило его из себя.       Люциус понимал это, но все равно был крайне удивлен, когда заданный им вопрос остался без ответа. Немного опешив, студент все же повторил свой вопрос, но его вновь проигнорировали.       Такое в их общении происходило впервые. А потому, уже отвыкший от тишины в собственных мыслях, Малфой пребывал в легком недоумении. Старший либо специально отмалчивался, либо полностью ушел в себя. А, может быть… Может быть, он попросту… Исчез? Вдруг ему удалось вернуться в свое тело, а он, Люциус, теперь один? Что если он больше не жертва случая и обстоятельств и не заложник неизвестного голоса в голове?       Подобная мысль была слишком хороша для того, чтобы оказаться правдой. А потому недоверчивый Малфой, не дав крохотному огоньку надежды затеплиться в груди, решил для начала проверить свою гипотезу. Прикрыв глаза и сосредоточившись, юноша сконцентрировался и мысленно потянулся к сознанию Старшего, пытаясь нашарить его в глубине собственного разума, стараясь прочувствовать тонкие невесомые ниточки, что их связывали.       И все же Люциус не смог сдержать легкого разочарования, когда почувствовал внутри уже знакомую ментальную преграду — Старший, очевидно, никуда не делся. Но за разочарованием вдруг последовало облегчение. Глупое, лишнее, беспочвенное. Это встревожило Малфоя, и он постарался отбросить странное чувство подальше. Сейчас нужно было подумать о чем-то более важном. О том, почему Старший, почувствовав прикосновение слизеринца, никак на него не отреагировал. Люциус напрягся — что-то явно было не так. Но что может приключиться с душой, которая находится взаперти чужого тела и, по сути, никак не может пострадать? Может, она начала постепенно умирать, не сумев прижиться? Может, ей, все же, необходима какая-то подпитка? Ведь это даже привидением не назвать. Как же мало Малфой знал о происходящем! Только теперь он осознал это в полной мере. Как же тогда ему достучаться до Старшего? И как помочь ему? Люциус хоть и не испытывал симпатии к своему вынужденному соседу, однако в его же интересах было не допустить, чтобы Старший так и остался безмолвным пленником. Книги, взятые в библиотеке, упорно молчали на этот счет, хотя, впрочем, нельзя было исключать и вероятность того, что Малфой прочитал еще слишком мало. Выходит, оставалось попробовать только одно.       Люциус совсем недавно приступил к изучению новой формы телепатии, которую он удобства ради окрестил «подглядыванием». И уж конечно этот метод он еще ни разу не проверял на практике: все не выдавалось подходящего случая. Да и одной теории, как думал юноша, было маловато, потому что в своих силах он уверен не был. Что же, вот и он, долгожданный случай…       Меньше всего Малфою хотелось, чтобы Старший заблаговременно узнал о его последних открытиях, однако другого выхода из сложившейся ситуации не было. Придется рискнуть. Может, ему повезет, и мужчина ничего не заметит. Хотя, не факт, что у слизеринца все получится.       Сосредоточившись на ауре Старшего, Люциус постарался ухватиться за те дорожки, что связывали его с собеседником. Он почувствовал их вибрацию, едва его сознание потянулось к ним, направил его часть к этому незримому потоку, как реку по руслу, чтобы слиться с энергией запертого в нем волшебника. Малфою показалось, что внутри начало разливаться странное тепло, будто бы сердцебиение участилось, разгоняя кровь в его теле. Он словно погружался во что-то быстрое, живое, начал вливаться в это… Ощущения, равносильные полету на метле, когда волшебник и наделенный чарами предмет сливаются в одно целое. Юноше казалось, что его душа тоже начинает сливаться. Не полностью, но было понятно, что, если Люциус отключиться от реальности, если обратит все внимание на стремительное течение, в которое его неумолимо утягивало, он, наконец-то, сможет прорваться в сознание Старшего, который едва ли будет этого ожидать. Судорожно вздохнув, староста закрыл глаза и постарался думать только о мыслях, своих и чужих, которые, пульсируя короткими всполохами, уносили его вперед.

***

      Люциус медленно и осторожно распахивает глаза и удивленно оглядывается. Темная и пустынная зала Слизерина исчезла, будто бы растворилось в густом черном тумане, больше напоминающем смог. Малфой рефлекторно кашляет, прикрываясь многострадальным рукавом и пытаясь отогнать от себя темные клубы дыма. Он не понимает, что произошло, а на какое-то мгновение ему даже кажется, что это забился камин в гостиной, отчего произошло задымление. Или же, что кто-то из учеников, заметив одиноко сидящего на диване старосту, решил таким образом подшутить. Юноша отвлекается от мыслей только, когда из тумана начинают выплывать пейзажи и чьи-то силуэты. Недоуменно моргнув, Люциус шагает вперед и напряженно всматривается в чернеющую бесполую завесу. Странные картинки приближаются, позволяя получше их рассмотреть.       Ощущения, как от нырка в Омут памяти, куда посторонний волшебник подмешивает все новые и новые нити чужих воспоминаний. Ему будто позволили понаблюдать со стороны за чьей-то жизнью, очевидно, уже давно минувшей. А, может, за фантазиями человека, который только строит планы на будущее? Малфоя это волнует мало. Потому что он понял, что все получилось. Он — в сознании Старшего.       Тяжело было поверить, но увиденное говорит само за себя. Люциус ликует — у него получилось! Ему удалось осуществить задуманное и при этом не привлечь внимания своего вынужденного соседа по телу! Теперь у него преимущество! Самодовольно улыбнувшись, слизеринец поднимает голову. Что же, если это действительно воспоминания Старшего, теперь-то он все о нем узнает. Картинки, подернутые легкой дымкой и мутноватые, как отражение на рябистой поверхности воды, приближаются.       Вначале выплывает комната. Большая и мрачная, хоть и хорошо освещенная благодаря распахнутым гардинам. И Люциус моментально узнает ее: гостиная в родовом поместье Малфоев. Он думает, что вот-вот увидит свое первое знакомство со Старшим, которое состоялось за несколько часов до отбытия в Хогвартс. Но… Юноша вглядывается в блеклое затуманенное изображение. Комната не пустует.       На одном из мягких сидений он видит женщину в простом домашнем платье, укачивающую на руках младенца, завернутого в толстый сверток из многочисленных кружевных одеялец. Женщина выглядит усталой, но она тепло улыбается, а губы ее что-то едва заметно шепчут, как будто обращаясь к своему спящему ребенку. И в ней Малфой со смятением узнает собственную мать. Значительно моложе, чем сейчас, но это определенно она! А этот малыш… Очевидно, сам Люциус. Но откуда подобное в воспоминаниях Старшего? Не мог же он присутствовать при этом еще тогда, много лет назад?       Блеклая картинка слегка подрагивает, и в гостиной появляется отец. Абраксас Малфой проходит вперед твердой уверенной походкой, постукивая фамильной палочкой-тростью, и садится рядом с женой. Его спина, как и всегда, прямая, словно струна, а плечи расправлены — даже в домашней обстановке лорд всегда держится официально, соответствующе своему титулу.       Ошибки быть не может — это и правда его семья. Люциус понимает это, но… Почему Старший знает такое? Неужели он присутствовал на семейной вечере в особняке? Даже, если бы отец знал его или даже считал своим другом, он едва ли стал приглашать его к себе домой. С этим определенно что-то не так. Может, семикурсник ошибся и каким-то образом угодил в собственное сознание? Себя-младенца Малфой, конечно, не помнит, но кто знает, что еще хранит его разум.       То, что Люциус увидел дальше, повергло его в еще больший ступор. Эфемерные колдографии зависают в воздухе и снова исчезают в темных туманных клубах, сменяясь новыми. На одной из них Люциус впервые держит волшебную палочку, на другой — уже сидит на высоком табурете в Большом зале, ожидая, когда профессор Макгонагалл наденет на него Распределяющую шляпу. А дальше… Мелькают лица, мантии, светлые волосы. Малфой в компании других слизеринцев, Малфой на занятиях, в библиотеке, около Черного озера. Он взрослеет, становится выше и мужественнее. Но затем классы Хогвартса теряются в черном тумане, и вместо них вокруг вырастают бесконечные коридорные стены, пестрящие множеством дверей. Мимо них торопливо проплывают волшебники в строгих плащах и с еще более строгими выражениями на чопорных серых лицах. Иногда тяжелые двери открываются, выплескивая в просторное фойе новые людские потоки, и в одном из них Люциус снова замечает себя. Мрачного и сосредоточенного. У него черная парадная мантия и отцовская трость с серебряным набалдашником в виде змеиной головы. Он видит себя, но не узнает. Где он? Почему? Ведь Малфой совершенно не помнит ничего подобного. Да и Абраксас едва ли отдал бы сыну фамильную палочку раньше положенного времени. Тогда что это?       Мраморные стены превращаются в каменные, опутанные по углам серебристой паутиной, в которой путаются пыльные клочья. Темно, но редкие факелы, подвешенные высоко под потолком, позволяют разглядеть толпу в черных плащах. Они сидят на холодном полу и что-то тихо монотонно бормочут — этот ужасающий гул доходит до ушей Люциуса, и он отшатывается, хватаясь за голову. Неприятное гудение нарастает. Он всматривается в расплывающиеся силуэты, в их одинаковые скрытые капюшонами затылки, и не может найти себя. А есть ли он там вообще?       Внезапная вспышка ослепляет Малфоя. Он зажмуривается, когда все вокруг начинает сотрясаться от громовых раскатов. Громко, до боли в барабанных перепонках и сотрясения внутренностей. Будто молния раз за разом ударяет рядом, грозя задеть огненным зигзагом Люциуса. Он крепче сцепляет зубы и опускает голову, пытаясь укрыться от неизвестно откуда взявшейся грозы. К ней примешивается шепот бесконечных капель, металлический скрежет и стоны… Чьи-то отчаянные судорожные всхлипы, которые прерываются грохочущими небесами. И вокруг все дрожит, стучит, вздрагивает. Звуки наполняют его, а свет, от которого он отворачивается, становится невыносимым. Малфой не сдерживается и кричит, пытается скрыться от чужих мыслей и тянется своими собственными к выходу. Выходу, который он не может нащупать…       Они уже слишком близко. Они давят на него, как давят стены и потолок в тесном чулане, сжимает в стальных тисках и воют, снова воют протяжным ветром, в холодных струях которого продолжает греметь гром. И Люциуса будто сдувает колючим воздухом. Он падает, летит куда-то в пустоту, чувствуя, как чернила тумана рассеиваются, не препятствуя на его пути в бездну. В бесконечную пустоту, куда Малфой несется, преследуемый штормом воспоминаний.

***

      Мгновение — и он рухнул на ворсистый ковер, обливаясь потом и жадно хватая ртом воздух. Мир перед глазами вертелся, плясал разноцветными ромбиками, отчего Люциуса замутило сильнее. Он поспешно зажмурился, прижимаясь щекой к шершавой поверхности пола и слушая хаотичное биение собственного сердца. Уже второй раз за эту ночь. Он снова нырнул в кошмар, непонятно, реальный или вымышленный, снова позволил иллюзиям захватить его в плен, позволил утянуть себя на дно, с которого, как казалось, уже не сможет выбраться. Он тонул в тусклых обрывках с мелькавшими на них картинками, захлебывался чужими воспоминаниями или фантазиями, пытался скрыться от собственного вездесущего лица, которое следовало за ним туда, в бездну. А потом… Словно резкий толчок. Что-то выдернуло его обратно, в собственное тело, в гостиную Слизерина. Малфой лежал, чувствуя, как жар камина лизал его лицо, а колючий ковер неприятно упирался в щеку. Он снова был свободен. Он снова был самим собой. Спустя целую вечность в тумане чужого сознания.       — Мерлин… Как? Как ты это сделал?       Голос Старшего непривычно резанул по ушам и заполнил легкие. Он здесь… Он, все же, здесь. И, услышав знакомый тон, Люциус мгновенно забыл обо всех предосторожностях, забыл о том, что сейчас ночь, а все слизеринцы уже спали глубоким сном практически через стенку.       — ТЫ! Ты больше не играешь в молчанку! — громко воскликнул юноша, и сам удивился тому, как низко и сипло звучит его голос. — Что произошло со мной там? Что это, мерлинова борода, было?! Откуда все то, что я увидел? Откуда ты знаешь, какими были мои родители пятнадцать лет назад? Почему вдруг помнишь меня на младших курсах?       — Люциус… — Старший запнулся. Малфой впервые заставал его таким. Ему показалось или мужчина напуган? Он явно нервничал, его голос непривычно дрогнул, а еще, судя по всему, волшебник впервые не знал, что ему ответить, потому и медлил с ответом. Он не знал, как заполнить напряженную тишину. Не знал, как объяснить все произошедшее. И уж конечно Люциус не собирался давать Старшему шанс снова увильнуть от разговора. Только не теперь!       — Что, Люциус?! Что?! Куда ты пропал на столько времени? Впрочем, это не так важно. Отвечай на первый вопрос! Откуда ты знаешь все обо мне? Ты что, друг отца? Или же его конкурент, который следил за нашей семьей? Но тогда… Тогда как тебе удавалось все это время следовать за мной в Хогвартс?..       — Все не так. В самом деле не так, как ты думаешь…       — Тогда объясни мне! Объясни, черт возьми, а не оттягивай время! Это бесполезно Старший. Я видел. Я все видел. Я видел то, что ты думаешь. Я видел, что ты был в поместье, что ты подслушивал мое общение с друзьями, что ты каким-то образом ходил за мной по пятам, словно еще одна тень! — староста шептал все это, как заведенный, попутно хватаясь за спинку дивана и вцепляясь в жестоковатую обивку побелевшими пальцами. Он едва сохранял остатки терпения, которое вдруг куда-то улетучилось. Потому что Малфой был напуган. Впервые он был так серьезно напуган. Никто не мог знать всю его подноготную, не мог видеть каждый его шаг, не мог заглядывать в каждую запертую комнату поместья. И сейчас, лишенный каких-либо тайн, юноша чувствовал себя как никогда уязвимым.       — А ты уверен, что в самом деле хочешь все знать? — вдруг с усмешкой спросил Старший, чем вызвал новую волну гнева у Люциуса, которая быстрее обычного начала подниматься по его телу. — Ты вообще готов к ней, к этой правде?       — Говори уже! — практически зарычал слизеринец. Может, он еще школьник, может, еще не так опытен, но сейчас он впервые опередил своего невидимого собеседника. Впервые он знал больше, чем тот. Впервые у него была возможность разговорить мужчину. И ее нельзя, нельзя упускать.       — Что же, как угодно, Люциус. Но не говори потом, что я тебя не предупреждал. Потому что-то, что ты сейчас узнаешь, тебе точно не понравится. Я-то знаю. Потому что я — это ты. Я — Люциус Малфой через двадцать с лишним лет. Я — ты сам, повзрослевший и остепенившийся. Я — тот, кем ты однажды станешь, даже, если тебе этого не захочется. Я прибыл из того времени, из твоего будущего, по счастливой случайности. И теперь застрял в своем теле без возможности даже повернуть голову. Но вернуться я, увы, не могу, а потому мне приходиться довольствоваться тобой, висеть в пустоте, парализованному невесомой сферой, и слушать твои мысли, вернее, те их особенно эмоциональные отголоски, которые до меня доходят. Ну что, теперь-то ты доволен, Младший?       Но Малфой не ответил. Он снова сидел на полу и, уставившись в рубиновые искры углей, тихо смеялся, широко распахнув серые глаза и вцепившись в длинные волосы.

***

      — Ты себя хорошо чувствуешь? Как-то странно выглядишь… — осторожно заметила за завтраком Нарцисса, уже несколько минут наблюдавшая за сидевшим рядом с ней Люциусом, который за все это время так не проронил и слова. Блэк предполагала, что на седьмом курсе ее жених будет загружен не только учебой и подготовкой к предстоящим экзаменам, но еще и дополнительными обязанностями школьного старосты. Но сегодняшний его вид, откровенно говоря, впервые заставил Нарциссу встревожиться. Бледный, осунувшийся, с разметавшимися по плечам волосами, которые обычно лежали в идеальном порядке. Да и все остальное в нем было не так, начиная от косо сидящей мантии и заканчивая абсолютно отсутствующим взглядом потухших серебристых глаз. Он вообще спал этой ночью? А если и нет, то почему? Уж точно не зубрил уроки. А, может… Что-то случилось? С ним или родителями? Может, лорд Абраксас разорился или леди Малфой, упаси Салазар, слегла с тяжелой болезнью? Несмотря на то, что их с Люциусом помолвка была чистой воды официозом, его семья не была для Нарциссы чужой. Впрочем, едва ли у рода Малфоев проблемы — юный наследник дома сделал бы все, чтобы окружающие об этом не узнали, в том числе и не заметили бы странностей в его собственном поведении. Но, если что-то и происходит, Люциус не станет делиться с невестой личными переживаниями. Не настолько хорошо они знакомы, хоть и общаются вполне дружелюбно, даже, когда их общение выходит за рамки светских вечеров. И все же оставаться в стороне девушка не могла. Внутренний голос советовал не лезть в чужие дела и заняться собственной жизнью. Но его Нарцисса уже проигнорировала.       — Все отлично, не бери в голову, — устало отмахнулся юноша, даже не посмотрев в сторону собеседницы. Блэк не без удивления уловила в его голосе вялость и какую-то подавленность. Как же это не похоже на Люциуса… Весь растерянный, сгорбившийся, сжимавший вилку, зависшую в воздухе где-то около тарелки. Он ведь даже не стал уточнять, с чего вдруг Нарцисса принялась его расспрашивать! Не стал пытаться вернуть голосу прежнюю твердость и холодность! Не пытался закрыться, как это бывало обычно. Он же совсем раскис… Блэк поняла, что все еще хуже, чем она предполагала. Но даже сейчас Малфой едва ли будет рад, если она продолжит допытываться до него.       — Если тебе нужна какая-то помощь, любая, какая угодно, ты только скажи, — Нарцисса помедлила, а затем осторожно взялась за свободную руку юноши и неуверенно сжала ее, очевидно, ожидая, что тот сейчас отстранится. Но Люциус, едва заметно вздрогнув, ответил на прикосновение, обхватывая пальцами узкую девичью ладонь.       — Спасибо, Нарцисса. Я ценю это. Но, в самом деле, ты зря беспокоишься. Нет ничего такого, с чем я не мог бы справиться.       Значит, справляться-таки есть с чем… Блэк скользнула задумчивым взглядом по отрешенному лицу слизеринца и закусила губу. Она понимала, что в ближайшее время из него едва ли удастся что-либо вытянуть. И, все же, сейчас они союзники. А их семьи, и так состоящие в достаточно тесных отношениях, со временем могут сблизиться еще больше. И, безусловно, Блэкам едва ли будет выгодно в дальнейшем разбираться еще и с проблемами Малфоев, которые слывут самым благородным домом с безупречнейшей репутацией. Пока что. Нарцисса вздохнула и, слегка покачав головой, без особой охоты вернулась к своей тарелке с овсянкой. Оставалось надеяться, что Люциус в самом деле может уладить те неприятности, которые у него возникли.

***

      Заклинание с треском вылетело из волшебной палочки, невидимой стрелой метнулось в сторону, со свистом пронеслось около уха девушки, взметнув гриву рыжеватых волос, и стукнулось о дверной косяк, тут же разлетаясь вдребезги. Северус угрюмо шмыгнул носом, крепче сомкнул бледные губы и опустил голову. Снова не вышло… В который раз. Он пробует вот уже более часа, стараясь следовать всем наставления профессора, указаниям учебника и советам подруги, но все усилия как будто бы идут насмарку. Неужели он такой безнадежный? Совсем никчемный… А ведь теория дается куда проще.       Но Лили считала иначе. Во всяком случае, именно это она старалась показать. Но Снейп понимал, что после их последней ссоры Эванс пытается быть вежливее и дружелюбнее. Мысленно же она наверняка тяжело вздыхала, предчувствуя, что до гостиной Гриффиндора она такими темпами едва ли доберется в скором времени.       — Уже заметно лучше, — тон у Лили был чересчур миролюбивым, и Северусу это не понравилось. От всего происходящего ему вдруг резко стало тошно.       — Брось, — юноша ядовито хмыкает и опускает палочку. — Ты сама знаешь, что мне никак не дается это заклинание. Так что не делай одолжение.       — В этот раз бы был очень близок. Признай это.       — Чувствую, с этим заклинанием у нас так и не наладится, — он вздохнул, опершись бедром о жесткий край парты. В самом деле, он не был так хорош в магии, как хотелось бы. И теперь ему было стыдно перед Лили за свою беспомощность. Не потому, что она маглорожденная. Но потому, что она его давняя подруга. А еще подруга Джеймса Поттера, которому он, Северус, даже не может дать отпор. Чего стоят Мародеры, выращенные в домашних теплицах и окруженные опекой матерей и эльфов-домовиков без своих палочек? Впрочем, сейчас гриффиндорцы отчего-то не обращали на Снейпа внимание. Да и ему самому было, в общем-то, не до них.       — Конечно. Если будешь и дальше сдаваться раньше времени, — теплая ладонь легла на его плечо, слегка сжав ткань мантии. — У нас еще много времени, Северус. И если не этой ночью, то завтрашней. Или ты слишком устал и больше не хочешь со мной тренироваться?       — Я… — больше всего юноше хотелось отказаться, но он попросту не мог этого сделать. Потому что не знал, что хуже: больше не видеть плохо скрытого раздражения в изумрудных глазах Лили или же не видеть ее вовсе. Больше не отнимать у нее время, не скрываться ночами по свободным аудиториям, не нарываться на Филча… Или же совсем отдалиться от девушки, чтобы, в конечном итоге, потерять ее навсегда? Выбор был очевиден.       Северус сделал глубокий вздох и крепче сжал древесную рукоять палочки.       — Ладно. Давай продолжим.       Эванс удовлетворенно кивнула и вернулась на свое место в другом конце кабинета, приняв стойку. И по ее едва заметной улыбке на усталом лице Северус мог сказать, что она, кажется, не так уж и против его общества.