Хроники Королевства

Янтарно-красная жидкость плещется в кружке, отзываясь рябью на каждое движение. Кроссзерия выдыхает, переводя задумчивый взгляд на лунный диск, наполовину сокрытый облаками. Кончик львиного хвоста мечется из стороны в сторону, выдавая глубокую задумчивость своего хозяина. Кроссзерия привык. Привык приходить сюда и смотреть на ночное небо, усыпанное звездами, с кружкой ароматного чая. В такие моменты мысли сами раскладываются по полочкам и дышать становится намного легче, а воспоминания о кошмарах детства кажутся плохим сном, подернутым мутной пеленой памяти, как любое другое сновидение. Мужчина вдыхает полной грудью и облокачивается на каменную кладку локтями. Столица спит, и лишь в редких окнах городских таверн горит свет. Свежий ветер шепчет обрывки чужих фраз и мыслей, шаловливо играясь с длинными серебристыми прядями роскошной гривы, путается в них и щекочет шею. Кроссзерия морщится от удовольствия, чувствуя свежесть ночной прохлады, и мурчит, переминаясь с ноги на ногу. Там, на пустоши, спокойствие было лишь мечтой. Грезами одинокого львенка, преданного и забытого некогда любимыми богами. Пламя пожрало все. Забрало последние крупицы жизни и разлучило с единственным источником счастья — частью его самого. Все эти годы Кроссзерия жил в одиноком страхе, и все, что несло слабый свет — надежда. Надежда, что когда-нибудь о нем вспомнят и протянут руку, как уже однажды, когда он был совсем малышом, львенком, слабым беззащитным и больным. Кьяры не заботятся о слабаках, и мать отказалась от немощного потомства, одарив теплом и лаской его братьев, обрекая на верную гибель серебристое ничто. И только заботливые руки девчонки подарили ему нежность и покой. А еще силы. Кроссзерия вырос сильным. Стал большим и мощным. Его когти врезались в плоть, как лезвия, а клыки дробили в порошок твердые кости. Редкий, забавный пушок превратился в роскошную серебристую гриву, сверкающую на солнце почище звонких человеческих монет, а ничтожное мяуканье — в грозный рык лидера и вождя. Но Кроссзерии некого вести за собой. Некому приказывать и поучать. Он один, но он… Не одинокий. Тихие уверенные шаги не заставляют обернуться, с опаской вздыбив шерсть и, угрожающе рыча, обнажить клыки и когти. Кроссзерия порывисто выдыхает, когда его заключают в нежные, но твердые объятия, и кладет свои руки поверх девичьих ладоней, прикрывая глаза. Она для него всегда будет самой красивой и желанной. Единственной, важной и нужной, как воздух. Ради нее он будет готов разодрать грудную клетку и вытащить собственное сердце, преподнеся его на хрустальном подносе вместе с душой и жизнью. Но она никогда ничего от него не потребует. С ее сухих, потрескавшихся губ не сорвется ни одного приказа. Ведь она знает, что Кроссзерия сделает все, о чем она ни попросит. Но она не просит. Лишь спрашивает, заботливо перебирая пышные мягкие пряди, ласково касаясь бесчисленных уродливых рубцов на коже, ноющих в дождливую погоду. Ей ничего не нужно, лишь бы только он был рядом, здесь, сейчас, с ней. И Кроссзерия остается, бережно прижимая к себе маленькое, обманчиво-хрупкое тело, потому что давно уже отдал ей себя, лишь бы чувствовать запах ее длинных волос, слышать размеренное дыхание бывалого воина и трепетать от каждого удара девичьего сердца, с замиранием собственного прижимая к себе теснее, когда шёпотом разносится лишь тихая фраза: «Ты дома».