Лицо окутывала приятная сырая свежесть, словно Гермиона подставила его под дождь. Но это был не дождь. Щёк, лба, подбородка что-то приятно касалось. На глаза словно нацепили грузы — их было так сложно открыть. Но Грейнджер сделала усилие, чуть приоткрыв их. Они тут же заболели, поймав яркий свет Больничного крыла. Перед Гермионой возвышалась какая-то расплывчатая фигура в чепце. Девушка тут же узнала в ней мадам Помфри.
Грейнджер попыталась что-то сказать и сразу же схватилась за горло от сухой боли, пронизывающей его. Мадам Помфри протянула руку над Гермионой, а потом девушка почувствовала, как сухость во рту обволакивает жидкость. В голове всё прояснилось. Грейнджер вспомнила, почему во рту так сухо. Слёзы. Вчера она проплакала всю ночь в туалете, а сейчас не помнит, как остановилась. Наверное, сил больше не было. За два дня она довела себя до ужаснейшего состояния, и не удивительно, что не помнит того, что было после её истерики в туалете.
— Мадам Помфри, почему… почему я здесь?
Фельдшерица приобрела чёткие очертания и склонилась ближе к Гермионе, заглядывая ей в глаза.
— Сегодня утром Глория нашла тебя в женском туалете на втором этаже, — ответила она, перестав протирать лицо Гермионы.
— Глория?..
— Да. Кто знает, сколько бы ты там пролежала, если бы она не перепутала туалеты? — сочувственно произнесла мадам Помфри. — К тебе с самого утра ломятся мистер Поттер и мистер Уизли, но я их не пускала, ведь тебе нужен был покой. Зачем же ты до такого себя довела, милая?
— Я… я не специально, — скомкано сказала Гермиона.
— Что-то случилось?
Она прекрасно помнила, что случилось, но рассказывать об этом теперь не было ни сил, ни смелости. Внутри всё скручивалось в тугой узел.
«Мы теперь в одной лодке… Мы теперь в одной лодке…». Малфой прав как никогда. Гермиона стала его непрямой соучастницей, и каждый раз от этой мысли ей становится так паршиво, что слёзы вырываются стремительной волной, а Гермиона не успевает их сдержать при всём желании.
— Нет, нет… это… — от ответа Гермиону спасала профессор Стебль, ввалившаяся в лазарет с огромной банкой кореньев валерьяны. Мадам Помфри живо отвлеклась на эту банку, перебирая в ней корни, пока профессор Стебль успевала причитать о том, что заметила утром, как кто-то оборвал розы с её кустов, приготовленных для конкурса: «Самое лучшее выращенное не волшебное растение».
Мадам Помфри и профессор Стебль ушли в кабинет фельдшерицы. Гермиона осталась лежать в тишине. В лазарете почти что никого не было, а те, кто были, лежали, огороженные ширмами. Гермионе это не нравилось, она не хотела оставаться наедине со своими мыслями. Но долго мучиться с ними ей не пришлось, потому что в лазарет тихо зашла Глория. Она неуверенно подошла к Гермионе.
— Я услышала, что ты пришла в себя, — начала она, зацепив свой взгляд на тумбочке возле Гермионы. А та в свою очередь задалась вопросом, как Глория могла об этом услышать, если она буквально только что пришла в себя.
— Да. — Грейнджер привстала на койке. — Спасибо. Если бы не ты, то…
— Да, я знаю, — перебила Глория. — Нет нужды благодарить. — она закусила нижнюю губу.
Гермиона позволила себе улыбнуться самыми уголками губ.
— Я рада, что ты волнуешься за меня.
— Что?
Я волнуюсь? — наигранно возмутилась Глория, встрепенувшись. — Да, я волнуюсь, но как любой бы другой волновался, к примеру, за своего соседа. Вот.
— Что ж, понятно… — слова Глории нисколько не покоробили Гермиону. Она видела, что девочка просто старается скрыть то, что на самом деле чувствует. И от этого ей становилось жутко приятно.
— Ладно, я пойду… Не хочу надолго оставлять Фиц и Лео одних.
— Кстати, как они? Я к ним давно не заходила.
— У них всё хорошо, — быстро отчеканила Глория и уже собиралась уйти, но помедлила, а потом проговорила: — И они очень ждут, когда вы их навестите.
Девочка быстро ушла, словно действительно просто хотела удостовериться, что Гермиона жива и всё. Под «вы» она, конечно же, подразумевала её, Гермиону, и Малфоя. Но вот только Грейнджер знала, какой позиции придерживается Малфой на этот счёт…
И снова он! Опять в голову пришли ужасные мысли о том, что ничего не исправить, о том, что остаётся лишь молчать, давая своей совести терзать себя, как хищник терзает свежую добычу.
Через час к Гермионе пришли Рон и Гарри, которые тут же стали допрашивать её о том, что случилось. Но Гермиона просто решила сослаться на усталость, потому что ничего дельного она больше не придумала. Но причина была ещё и в том, что она просто не хотела общаться с Роном. Воспоминания об его обвинениях были ещё свежи, хоть Гермиона уже и так понимала, что эти самые обвинения были оправданы…
Она заметила, что Гарри видом походит на неё вчерашнюю. Он был бледен и задумчив, а главное, так смотрел на Гермиону, словно видел насквозь. От этого внутри у девушки всё сжималось, а к горлу подкатывала паника. Грейнджер не знала, о чём думает друг, но точно понимала, что рано или поздно он сам узнает правду.
И тогда будет больно втройне. Нет. В десять раз больнее!
Когда друзья ушли, Гермиона закрыла лицо руками и ещё тысячу раз прокляла себя за всё, что сделала. Вдруг она услышала требовательный стук в окно. Она убрала руки от лица и увидела в окне наверху сову. Та стучала клювом в стекло и пронзительно смотрела на Гермиону. Ещё с кровати девушка заметила, что у совы в лапах что-то странное, а, когда открыла окно и ей в руки упала настоящая роза с запиской, совсем изумилась.
В голове тут же пронеслось: «Не одна ли это из тех роз, о которых так горюет профессор Стебль?». Гермиона хотела уже прочитать записку, но не успела, потому что из кабинета мадам Помфри послышались шаги. Она быстро спрятала розу и записку под подушку, а сама улеглась обратно в постель. Мимо прошли мадам Помфри и профессор Стебль, о чём-то беседуя. Когда они скрылись за дверьми лазарета, Гермиона достала из-под подушки записку и пробежалась по ней глазами:
Прости за всё. Приходи, пожалуйста, в полночь в теплицу № 3.
Твой любимый, Драко.
Пару секунд Гермиона глупо пялилась в стенку. Она не сразу осознала, что написано на куске пергамента у неё в руках. Мало того, что она подумала, что Малфой сошел с ума, так ещё и витиеватые сердечки внизу листка об этом просто кричали. Гермиона ещё раз пробежалась глазами по письму.
«Это что, шутка?», — возмутилась она. Малфой вряд ли стал бы так шутить, ведь вчера он ясно дал понять Гермионе, что шутки кончились. Или это такая игра? Он думает, что теперь у них какой-то клуб заблудших душ и назначает собрание?
В любом случае, это было странно и до глупости смешно. Несмотря на всё, Гермионе правда хотелось засмеяться.
Весь день она уверенно думала, что в этом нет ничего такого и что стоит сходить и посмеяться, но почему-то чем ближе приближалась стрелка часов к полуночи, тем больше в голову закрадывались мысли, а шутка ли это на самом деле?
Без пяти двенадцать. Гермиона аккуратно спустила ноги с койки, ступив на холодный каменный пол лазарета, вновь задумавшись, стоит ли идти. С этой мыслью и с письмом в одной руке и розой в другой она тихо добралась до теплицы № 3, чуть не попавшись дежурившему старосте. Но там никого не было.
Ветер обдувал замёрзший плющ, вьющийся из открытого замерзшего окна. В грядках сидели забытые всеми растения. В эту теплицу, вообще, не часто заглядывали, так как здесь в основном росли лишь сорняки.
И вдруг кто-то схватил Гермиону сзади, закрыв ей рот рукой и прижав к холодной стене теплицы.
— Если ты ещё не поняла, шутки кончились, Грейнджер…
