Мы были завтра

      Даже в мыслях Гермиона не могла кричать. Она бежала, бежала изо всех сил подальше от теплиц. Бежала, зажав рот рукой, будто боялась, что сейчас набросится с поцелуями на кого-то ещё. Что это было? — спрашивал отходящий от шока мозг, а Гермиона не знала ответа. Хотя… может, и знала, просто боялась считать его верным. Пусть это лучше будет одной из версий. Самой неправдивой! Самой абсурдной! Ведь это действительно абсурд — чувствовать что-то к врагу, кроме ненависти…       «Нет, нет, нет! Это не может быть правдой!», — Гермионе отчаянно хотелось в это верить так, что слёзы уже бежали по раскрасневшимся щекам.       Люди всегда плачут, когда не хотят верить. Считается, что им так легче. Легче плакать, не веря, что потерял близкого. Легче плакать, не веря, что разбитую вазу не склеить. Легче плакать всегда, когда на пути вырастает гора, в которую не поднимешься. Люди часто забывают, что её можно обойти. И Гермиона забыла. Запуталась в начале, прошла дальше, и теперь как обездвиженная в паутине муха, пыталась вырваться, брыкаясь из стороны в сторону.       Она забежала в лазарет, стараясь привести дыхание в норму и осматриваясь по сторонам. Её не покидало чувство, что за ней кто-то бежит, какой-то призрак, который не хочет, чтобы она так просто всё забыла. В лазарете никого не было, за исключением огороженных ширмой учеников без сознания и самой Гермионы. На дрожащих ногах она добралась до своей койки, всё также судорожно оглядываясь через плечо и дрожа всем телом.       — Гермиона? — Грейнджер подскочила так, что не удержалась на ногах и уселась на соседнюю койку, схватившись за волшебную палочку.       Сердце бешено забилось, ведь Гермиона никого не видела перед собой. Но потом перед ней появилась голова Гарри, а затем и всё тело. Оказывается, Поттер сидел на её койке.       — Что с тобой? Где ты была?       — Я… — Грейнджер почувствовала, как у неё садится голос от пережитого страха. Она понимала, что соврать что-то на подобие: «Просто ты меня напугал» будет глупо, потому что её трясущийся вид и бешено бегающие глаза выдали её ещё тогда, когда она вошла в лазарет. — Ты м-меня напугал…       — Прости. — Поттер поправил очки на носу и отложил мантию-невидимку в сторону. — Просто мне нужно было срочно с тобой поговорить. Это серьёзно. — это Гермиона и так поняла, смотря, как Поттер начал нервно перебирать пальцами.       Нет, нет, нет! Только этого ей сейчас не хватало! Грейнджер сразу поняла, какой разговор хочет затеять Гарри, и от безысходности ей хотелось расплакаться. Тело дрожало, сердце бешено билось, а Гермиона не могла себя выдать, застыв как кукла.       — О чём же? — пискнула она, борясь с дрожащим от неминуемых слёз голосом. Ведь она только успокоилась, но, видно, выплакала не всё, не до конца расплатилась за огромнейшую ошибку…       — О Малфое, Гермиона. Не притворяйся, будто не понимаешь, — на одном дыхании ответил Гарри, опустив глаза в пол. — Ты… я вижу, что ты… В общем, ты точно что-то скрываешь от нас. А ещё ты часто общаешься с Малфоем.       — И ты считаешь, что эти две вещи как-то связаны? — Гермиона сама хотела верить в своё возмущение.       — Я этого не говорил, — скомкано ответил Гарри.       — Но думаешь так! — с каждым словом становилось больнее.       Неужели вот он, час, когда ты скажешь правду или навсегда заставишь себя предательски молчать? Гермиона сглотнула подступивший к горлу ком.       — Гермиона, — Гарри вдруг схватил подругу за руки, — как ты не понимаешь, что это очень важно! — Гермиона чувствовала, как Поттер дрожит всем телом. Ей стало страшно от этого, от его бешено метающихся глаз. — Я уверен! Нет, знаю! Знаю, что Малфой скрывает на своей левой руке. Я вижу, что и ты что-то скрываешь.       — Гарри! — Грейнджер вырвалась из рук друга, с ужасом смотря на него. — Успокойся, прошу тебя! Ты разбудишь весь лазарет.       — Прости. — Поттер попытался усмирить эмоции, бьющие через край, и поудобнее уселся на койке. — Просто ты не понимаешь…       — Я всё прекрасно понимаю, — перебила Гермиона. — Ты считаешь, что… что я знаю о Малфое что-то, чего не должна знать.       «Не ври! Не ври! Не ври!», — твердил голос в голове, но Гермиона словно его перекрикивала, заглушала враньём.       — Хочешь сказать, это не так?! — Гарри снова начал заводиться. — Я не слепой, Гермиона. Ты изменилась после того, как начала так тесно общаться с Малфоем. Я до сих пор не могу отойти от той мысли, что в будущем у вас будут дети! Ты скрытная, ты напуганная. И ничего не хочешь нам рассказать.       — Потому что нечего.       — Тогда что с тобой происходит, чёрт побери?! — выпалил Гарри, вскочив на ноги и пнув тумбочку у койки. — Неужели ты не понимаешь? Если ты что-то знаешь, ты должна, должна сказать!       —Я ничего не знаю… — шепотом проговорила Грейнджер, опустив глаза. Ещё чуть-чуть и слёзы снова хлынут из них.       — Гермиона, это же Малфой! Малфой! Я знаю, кто он, но не могу этого доказать, но ты можешь! — Гарри взял подругу за плечи. Его очки съехали на бок, и видом он уже напоминал настоящего сумасшедшего. — Скажи, что ты знаешь Гермиона, пожалуйста.       Грейнджер подняла глаза на друга. Вот-вот и водяная солёная плотина прорвётся.       Сейчас. Почему сейчас? Почему именно сейчас Гермиона предстал ужаснейший выбор? Сердце бешено колотилось. Грейнджер боялась так, как ещё никогда не боялась.       — Ну, чего ты молчишь? — не выдержал Гарри, тряхнув Гермиону за плечи. — Гермиона?       Та мотала головой, как немая. Голос пропал. Что говорить? Чью сторону выбрать, после того, что произошло? Сердце разрывалось от этого. Она не может выбирать. Это ужасно — решать чью-то судьбу.       Её выбор — не её право. Она не может сделать больно ни той, ни другой стороне.       И теперь, когда вопрос упёрся ребром, она прекрасно понимала, что действительно что-то чувствует к Малфою. И это ужасно пугало. Изматывало до последней капли.       — Не молчи, прошу тебя, Гермиона, — с нажимом и почти что по слогам проговорил Поттер, сжимая плечи подруги. — Ты не понимаешь, что от этого зависит, нет?!       — Гарри, я… я ничего не знаю… Правда… — задыхаясь от слёз, ответила Грейнджер.       — Это не правда! Ты и сейчас себя выдаёшь! — крикнул Гарри. — Гермиона, ты что, это же Малфой! Почему ты его защищаешь?! Что происходит?! Он что-то сделал с тобой, да? — Поттер затряс Гермиону сильней. — Иначе бы ты себя так не вела. Конечно! Гермиона! Гермиона, послушай, не поддавайся его воле, слышишь?       — Гарри, он меня не заколдовал! — в истерике вскричала Гермиона. — Со мной всё хорошо!       — Это не хорошо, Гермиона. То, что с тобой происходит, плохо! Ну, пожалуйста, скажи, скажи, что знаешь о Малфое? — Гермиона сжала рот в тонкую полоску, чтобы не раскричаться на весь лазарет от накатившей истерики. — Гермиона, не молчи. Да что с тобой творится?! — не выдержал Гарри. — Это Малфой — сын Пожирателя Смерти, Гермиона! Как ты можешь его прикрывать?! Как?! Как ты можешь не рассказывать нам правду о нём, если знаешь?! Я не верю, не верю, Гермиона, что ты можешь так поступать с нами! — Гермиона пыталась вырваться из рук Гарри, чтобы спастись от этой тряски, но Поттер ухватил её слишком цепко.       — Ты предаёшь нас, Гермиона! Ты прикрываешь задницу Малфоя, а сама остаёшься в тени, так что ли?!       И тут Гермиона не выдержала.       «Предательница» — вот, что она больше всего боялась услышать от лучшего друга. И получила это. И за что? За то, что что-то чувствует к Малфою?!       Грейнджер со всей силы откинула Гарри на койку напротив, успев хорошенько вмазать ему по лицу. Она глубоко дышала и смотрела, как Поттер потирает щеку, куда пришелся удар ладонью, и испуганно смотрит на неё. Видимо, это привело его в чувство.       — Гермиона, я… — в его глазах читалась чистое сожаление, осознание своих слов, а Гермиона жалела, что ударила, ведь Гарри был прав…       Прав.       — Прости меня! Я…       — Уходи, — твёрдо произнесла Грейнджер, обхватывая себя руками. Но Гарри не пошевелился. — Уходи, Гарри Поттер!       Гермиона закрыла лицо руками, а когда услышала хлопнувшую дверь лазарета, убрала их от лица.       Вот к чему привело её враньё. И что теперь? Неужели Гермиона отплатила маленькую цену за ложь? Зачем забирать и Гарри? Но ведь она давно прекрасно знала, что друг — и есть цена за ложь. И только сейчас осознала, как ошибалась, потому что поняла, что друг — цена и за ложь, и за правду.