Говорит и показывает

Билл ещё с порога пачкает стены кровью, когда стремится удержаться за них и соскальзывает по драным обоям вниз. Колени подкашиваются, нескладное худощавое тело мешком валится на пол. Пока Диппер пытается понять, что произошло и что он может сделать, Билл хохочет до слёз. Билл давится этим смехом и заходится рваным кашлем. У него с губ свисает ниточка кровавой слюны, липкая и тёмная. Белёсые ресницы слиплись, а в жёлтых глазах сплошь полопались капилляры. Он выглядит, как воплощённый ночной кошмар; Диппер убеждается в этом, потому что секунду спустя Билл за рукав тянет его к себе на пол, кричит: — Ты только глянь, парень! — И взятым из кармана перочинным ножом насквозь протыкает собственную ладонь. Руку при этом приходится удерживать за запястье, прижимая к полу — та конвульсивно вздрагивает, бледная и костлявая. Дёргается, точно насаженная на булавку бабочка; Билл издаёт нечто сродни смеху через скулёж и поднимает на мальчишку Пайнса насквозь больной, обезумевший взгляд. При взгляде на то, как лезвие выходит из плоти, оставляя за собой сквозную дыру, Диппера мутит. Он смотрит Биллу на крупно дрожащую руку почти минуту кряду, прежде чем до него доходит: рана не заживает. Не заживает, как и ссадина у Билла на скуле, как разбитая губа, как ранение в боку, от которого кровавый цветок на рубашке с каждой секундой всё больше продолжает сочиться, пропитывая тонкую ткань насквозь, густым алым цветом. — Это из-за тебя, — сообщает Билл, коленями упираясь в заляпанный кровью пол. Трясущиеся пальцы цепляют Диппера за грудки, тянут вперёд, вынуждают смотреть в глаза и сами движутся — оглаживают, мнут, оплетают касаниями, будто паучьи лапы, заключающие жертву в кокон из паутины. Демон больно дёргает его за волосы и выплёвывает, давясь истеричным хохотом: — Это твоя вина. Только твоя, ясно? Ты сделал это со мной! Диппер молчит, потому что ему чертовски страшно и чертовски нечего сказать. Его молчание, думает он, наверняка хуже всего остального.

***

Это ещё не паника, но перерастает в неё неделю спустя. В этот вечер Билл вдруг сползает по стенке вниз, плотно обхватив руками голову. Когда Диппер присаживается напротив него, у Билла подрагивают губы, а по бледному, как мел, лицу ходят желваки. — Ты счастлив, Сосенка? — Спрашивает Билл, смеясь, но на сей раз его смех звучит так, словно он вот-вот готов разрыдаться. — Я колдовать не могу. Совсем. Не слышу мысли, ничего не слышу, ни твоих, ни собственных — ни-ка-ких. Ты теперь должен дуреть от счастья, парень. Давай, улыбнись, станцуй, не стесняйся! Ты ведь именно этого для меня хотел! Диппер осторожно берёт его лицо в ладони. Внутренности скручивает от острого чувства вины, от понимания: это в самом деле его ответственность. Пускай так было нужно, пускай так сказал дядя Форд, пускай. Всегда существуют другие пути. Из-за того, что он не захотел искать лучший, Билл сейчас сидит, задыхаясь от горя и ужаса, впервые за эоны существования неспособный ни на магию, ни на основную функцию своей природы: блуждание в чужих разумах. Билл становится беспомощным. Билл теряет контроль. …они всего лишь хотели остановить его. Сделать так, чтобы он не был опасен. Они забыли одно: Билл опасен всегда. И всегда для себя самого больше, чем для кого-то рядом. Билл грубо отпихивает от себя его руки, и Диппер тянется к нему снова. Ему плохо, паршиво на физическом уровне — он не может смотреть на то, каким потерянным и никогданикогданенайденным выглядит из-за него этот демонический сучий выблядок. Потому что любовь — штука страшная. Потому что взаимная ненависть как подпитка и вовсе делает её самой отвратительной вещью на свете. Диппер молчит, молчит, молчит — на его взгляд, тут и не нужно никаких слов.

***

Билл слепнет через неделю. Диппер возвращается домой совсем поздно — он в последнее время вообще старается меньше времени проводить в замкнутом помещении со своей любимой подыхающей тварью. Билл встречает его, стоя на коленях посреди кухни. Пол вокруг него заляпан алой, в полумраке тёмной почти до черноты кровью, зубы в приветственном оскале багровеют, вместо левого глаза неровной глубокой дырой красуется пустая глазница. Диппер замечает на полу окровавленную чайную ложку, видит то, что, очевидно, осталось от некогда здорового глаза, и к горлу подкатывает тошнота. Демон, сдавленно булькая горлом, хохочет, пока мальчишка борется с рвотными спазмами. — Я перестал видеть, Сосна! — Весело гаркает он. — Представь, ослеп и подумал: а может, всё выправится, если от глаз избавлюсь? А на кой ляд они мне сдались — незрячие-то? Ну, я и попробовал. И знаешь, вижу! Тебя вижу. Плачешь. И чего ты сопли размазываешь, глупый ты ребёнок? Диппер утирает слёзы рукавом толстовки. Ему больше не стыдно, ему не страшно, и ему, наверное, даже не грустно. Дядя Форд предупреждал, что с восьмидесяти пятью процентной вероятностью так всё и будет. Он не то чтобы сильно удивлён. — Я плачу, потому что ты скоро умрёшь, — говорит Диппер тихо и очень просто. Билл хохочет громче и на ощупь, размазывая собственную же кровь по полу, находит уже использованную чайную ложку. — Неужто я на умирающего похож? — Вопрошает он, смеясь, и старательно принимается выковыривать себе второе, поблёкшее и будто полное молочной туманной дымки, глазное яблоко. — Когда ему это удаётся, он наступает на него подошвой тяжёлого военного ботинка. Глаз лопается, растекаясь чем-то влажным и тошнотворным на вид; Дипперу приходится отвернуться в сторону и заставить себя дышать глубоко и ровно. Билл улыбается. Подползает к нему ближе и доверчиво устраивает голову на плече. — Да выживу я, Сосна. Глянь на меня — живее всех живых. И, знаешь, сейчас я тебя действительно вижу. Отлично вижу. Честное слово, даже лучше прежнего! Скоро у него отнимутся ноги, затем — всё тело, затем он лишится слуха и возможности говорить, а затем подохнет, невесть зачем прокручивает Диппер в голове недавние слова Стэнфорда. Это всё их вина. Его вина. Диппер нашёл ритуал, Диппер выдвинул предложение, Диппер взял последствия на себя. Диппер стал палачом, и не сказать, что эта роль кажется ему хоть сколько-нибудь привлекательной. Он в самом деле не хочет, чтобы Билл Сайфер подыхал у него на руках. Не хочет этого никак и нигде, но у себя на руках — особенно. Очевидно, этим всё и закончится. Куда деваться. Диппер машинально вплетается пальцами в спутанные и липкие от крови светлые волосы. Тянет за них совсем мягко и отвечает, прикрыв глаза: — Каким нужно быть дураком, чтобы продолжать тебе верить? Больным острозубым оскалом демона можно растапливать льдины в самых промёрзлых северных морях. ...серьёзно, лучше бы он продолжал молчать.