Говорит и показывает

Диппер знал наверняка, что это не страшный сон, что всё происходит на самом деле. Уже не первую ночь он просыпался, чувствуя, как в душной комнате холодок зябко бежит по коже. Как в темноте, в самом дальнем углу, что-то недоброе и дурное растекается тенью, избегая лунного света. Смотрит на него. Тянется по скрипящим половицам, складкам его одеяла, когда он прикидывается спящим. Вчера оно село ему на грудь, и Диппер захлёбывался страхом, не в силах пошевелиться. Он читал о таких случаях — это явление звалось сонным параличом, и оно было прямым следствием того, что всё лето он ложился спать слишком поздно, просыпался рано и пребывал в состоянии вечного недосыпа. В этом не было ничего страшного, говорил себе Диппер, пока оно тяжестью на груди становилось удушающе жарким и пальцами, очень похожими на человеческие, скреблось по одеялу и простыням. Диппер не мог открыть глаза, но был почти рад этому — слишком уж было жутко и страшно. Потом оно рассмеялось, тихо, с бульканьем в горле, пахнуло в лицо тухлым мясом. А потом ушло. Когда к Дипперу вернулась способность двигаться, он с головой укутался в одеяло и свернулся под ним компактным комочком. Сейчас он не был бесстрашным исследователем, охотником на паранормальное или каким угодно ещё героем любимых книжек — Дипперу было двенадцать лет, ему было очень, очень страшно, и больше всего на свете он жалел, что они с родителями вообще переехали в этот дом. И что им с Мейбл дали две раздельные спальни. И что никто не поверит ему, когда он расскажет о чудовище, живущем в его платяном шкафу. Будто в ответ его безрадостным мыслям, оно зашевелилось под кроватью, захихикало и заскрежетало когтями по полу. Диппер попытался вспомнить текст какой-нибудь молитвы, но, к большому сожалению его родителей, книжки про межгалактические бои и детективные расследования в космосе с раннего детства интересовали его сильнее Иисуса. При большом напряжении он сумел воскресить в памяти слова священника, которого всегда раздражали их с Мейбл выходки — в особенности когда они воровали яблоки в церковном саду. «Говорю это для вашей же пользы, — булькал праведным гневом и цитатами из Писания святой отец и негодующе тряс им вслед сухоньким кулаком, — не с тем, чтобы наложить на вас узы, но чтобы вы благочинно и непрестанно служили Господу без развлечения, кое есть грех…». На всякий случай Диппер повторил эти слова вслух. Судя по странному звуку, донёсшемуся из-под кровати, оно нечаянно хрюкнуло от смеха. — Я хочу спать, — жалобно попросил Диппер, холодея при этом от одной мысли, что он в самом деле говорит с чем-то ужасным, мертвенным и наверняка желающим пожрать его душу. — Давай ты не будешь меня трогать, а взамен я завтра не оболью твой шкаф святым маслом и не подожгу? Сделка была сомнительной, но то ли оно тоже желало передохнуть, то ли с него на сегодня было достаточно, так что вслед за его словами повисла тишина, и исчезло ощущение жути. Разве что гнилостный душок выветрился из комнаты только к утру.

***

— Ну, разумеется! Его зовут Билли, — беззаботно улыбнулась сестра и ссыпала в рот пригоршню мармеладных мишек. — Не сердись на него, он просто хочет познакомиться! Конечно, он странный и дурно пахнет, зато знает кучу анекдотов, и вообще — он забавный. Очень-очень! Диппер так и раскрыл рот. Спохватившись, захлопнул и просто вытаращился на Мейбл ошалелым взглядом. Признаться, он, решившись рассказать ей о прошлой ночи, рассчитывал совсем не на такую реакцию. Совсем-совсем. Мейбл казалась самую малость сконфуженной. Она ласково погладила брата по плечу и подтолкнула к нему пакет с мармеладом. — Мы познакомились в первый вечер после переезда, — призналась она. — Он рассказал, что умер здесь девятнадцать лет назад. Ему было двенадцать, прямо как нам. Когда он умер, его родители переехали, а он остался. Здесь столько раз менялись жильцы, что у него чуть-чуточку испортился характер. Представляешь, почти двадцать лет никто не хотел с ним играть! Мне его очень жалко. Он боялся, что ты тоже не захочешь с ним дружить, поэтому мы договорились, что я ничего тебе не расскажу, пока он не будет готов. Ты же не будешь с ним грубым, Дип-Дип? Пообещай мне! У Диппера задрожали руки. Что-то под столом ледяными пальцами схватило его за ногу и, кажется, начало связывать вместе его шнурки. — Правильно ли я понял, — севшим, чужим голосом сказал он, — что ты подружилась с местным приведением? Мейбл покосилась на пакетик мармеладок, сунула туда руку и старательно выбрала несколько желтых. Диппер с ужасом наблюдал, как бесстрашно она тащит желейных мишек под обеденный стол. Оттуда донеслось довольное чавканье. — Он любит лимонные, — пояснила Мейбл. — Нельзя относиться к человеку плохо только потому, что он мёртвый! Это называется дискриминацией. От запаха тухлого мяса защипало глаза. Что-то требовательно потянуло Диппера за штанину. — Я хочу ещё мармеладок, — сообщил замогильный голос. Мейбл передала брату упаковку. Сам не понимая, откуда находит смелость, Диппер сунул угощение под стол. Оно зашуршало пакетиком и будто бы с благодарностью погладило его по колену. Всё ещё леденея от страха, Диппер робко ему улыбнулся.