Говорит и показывает

Когда Диппер был маленьким, отец рассказывал им с сестрой удивительные сказки — о далёких морях и их обитателях, о том, кто живёт меж камней и на глубоком дне. Он говорил о сладкоголосых сиренах, о златочешуйчатом Вритре, пожирающем корабли, и кракене, чьи щупальца были толще их самого крупного торгового судна. Многие моряки слагали легенды о тварях с морского дна, будто бы видели тех своими глазами; подобную болтовню в портовых кабаках слушали, как приевшийся пьяный бред, но ещё до того, как Диппер впервые вышел в море, он всякую свободную минуту ошивался поблизости — с пиратами и торговцами, путешественниками, капитанами с дальних земель. Он записывал всё, что слышал, а потом, дома, систематизировал их рассказы, отделял зерна от плевел, шелуху от фактов и скрупулёзно вносил каждую историю в дедушкин старый дневник — наследие капитана Стэнфорда Пайнса, много лет назад бесследно потерянного в море. Так продолжалось до тех пор, пока ему не исполнилось пятнадцать. Диппер не ощущал в себе тяги к торговле, но не мог отказать отцу, когда тот начал посылать его на свои корабли. Его мучила тошнота, голова кружилась, однако он часами стоял у борта и вглядывался — в звёздную россыпь, дрожащую отражением на волнах. Всякую тень Диппер принимал за Нерея с рыбьим хвостом, всплеск — за морского змея, уже разинувшего клыкастую пасть над мачтой. Мысль о неведомых существах из созвездий, живущих на глубине, будоражила пытливый ум, горячила его и лишала сна. Отец называл Диппера фантазёром, говорил, ему следует повзрослеть — к восемнадцати годам он, однако, получил собственный корабль и вышколенную команду, с которой отправился в своё первое плавание. Чудовище попало к ним в руки недалеко от Оманского залива. Пока его выпутывали из сетей, оно убило юнгу, вонзив тому в горло острые когти. Чудовище было уродливо — с толстым рыбьим хвостом, поросшим моллюсками, с перепонками между пальцев, с лицом — именно лицом, с человеческими чертами, но едва похожим на человека. У твари не было ушей и носа, бледную кожу и чешую покрывал тонкий слой слизи, будто у болотной жабы, а огромные глаза были практически круглыми и не имели радужки — лишь крупный тёмный зрачок на белесом белке. — Не смотрите ему в глаза, — предупредил боцман и предупреждающе потянул Диппера за плечо. — Говорят, так можно потерять душу. Тяжёлое тело в агонии билось о палубные доски. Жаберные дуги, широкие и алые, похожие на открытую рану, часто сокращались. Мутный взгляд чудовища метался между людей — глаза у него были совсем пустые, будто у рыбины. Кто-то из матросов у Диппера за спиной начал молиться, запинаясь, сбиваясь через слово — строки святого Писания Диппер слышал, будто бы погруженный в воду, будто бы через толщу волны, соль, тающую морскую пену… Диппер опустился перед чудовищем на колени. Склизская чешуя тускло блестела на солнце, вода толчками выливалась из жабр. Увиденному невозможно было поверить. Он искал его всю жизнь, подобно Стэнфорду, давно сгинувшему в море, и вот сыскал в первом же плавании. Море поднесло ему свой величайший дар. Чаяниям воздалось, отец будет горд, черт подери, весть о его находке наверняка дойдёт до самого короля! Тварь воняла тухлой рыбой, тиной и солью. Смертью. Она вдруг остановила тупой взгляд на лице Диппера — безгубый рот скривился в подобии улыбки, и горло Диппера сжало затаенным восторгом. — Восхитительно, — сказал он тихо. — Ты восхитителен. Вряд ли кто-то мог услышать — он произнёс это едва слышно, одними губами на выдохе. Но тварь услышала. Чешуйчатый хвост в последний раз тяжело ударил по палубным доскам, после чего обмяк. Затем чудище позволило людям отнести своё тело в лохань, заполненную морской водой, которую установили прямо в капитанской каюте. *** Оно знало множество историй. Его память простиралась в сотни, тысячи лет — где мировой океан был единым целым, где не было человека, где рваные клочки суши были пусты, а море на горизонте соединялось с небом. Оно рассказывало про звёздную бездну, что некогда была морем. Говорило, что тысячи лет назад Бог, создавший их мир, утонул среди звёзд — сгинул, больше и не сыскать. Говорило — тогда море пролилось вниз слезами. Все, кто жил наверху, пали, умерли, захлебнулись солью и сыростью, в ней и сгнили. Оно назвало себя, но Диппер не запомнил ни имени, ни звучания. Оно говорило о кракене, чью тушу сглодали рыбы, о солнце, что меркнет за линией горизонта и ярче прежнего загорается на морском дне, о гальке на берегу — древних осколках звёзд, что вылизали и обточили волны. Вода в лохани стухла и зацвела. Гнилостная слизь покрыла чешую, мутью подёрнуло мёртвые глаза. Диппер не мог отвести от него взгляда. Изредка к ним стучались. Приносили еду, запрашивали указания, которых он не давал — в последний раз боцман, странно бледный и напуганный, нёс с собой Библию в стареньком, потрёпанном переплёте и кричал что-то, плача, хотя Диппер едва разбирал слова. Тогда оно сказало: проведи их к Отцу. Они не станут слушать — так покажи им. Оно сожрало пальцы боцмана и его язык — тому они были более не нужны. Диппер больше не видел прочих членов команды, но забывал о них, едва вспомнив. Пустые рыбьи глаза сочились гноем, взглядом по каюте тяжело тянуло зрачки… Чудовище не могло говорить, но каждое его слово увязало в мозгу, солью и горечью оседало на языке, сгущало воздух — вонь гниющей плоти была едва выносима, когда оно позвало: утонуть, чтобы вынырнуть на обратной стороне моря. Увидеть своими глазами то, что прежде видели одни мертвецы, отыскать Стэнфорда, потерявшегося на дне. Сказало: море только кажется холодным, вода кажется глубокой, но слабое тело здесь не разобьёт о скалы. Я буду держать тебя, пока ты не раскроешь глаза среди мириады звёзд. Диппер послушно склонился к нему, не смея отвести взгляда. Вода в лохани оказалась сладкой на вкус.