Психея

      Ты никогда не знаешь, что с тобой произойдёт через секунду, какие опасности тебя поджидают за вон тем тёмным поворотом, и в какое дерьмо ты вляпаешься в очередной раз. На самом деле, жизнь — всего лишь глупая «русская рулетка», а ты — та самая неудачница, которой обязательно в подарок достанется свинцовая пуля.       Эйбел не хочется думать обо всём этом от слов «никогда» и «определённо нет», но это, чёрт возьми, не получается. Мысли отвратительным комком забивают мозг. Ужасные мысли, страшные, как и всегда начинающиеся от слов «а что если бы» и никогда не заканчивающиеся.       Запах блинчиков с малиновым сиропом просачивается в открытую дверь и дурманит своим ароматом. У мамы они всегда подгорали со всех сторон, чернели до такой степени, что легко крошились в руках, стоило только коснуться.       За дверью проносится пара детских ножек, разносящих по дому глухой топот, теряющийся в ворохе затёртого до дыр ковра. Не так давно она слышала по утрам звонкие голоса детей из приюта, их лица вцепились в память дрожащими, совершенно обессиленными ладошками, но так, чёрт возьми, крепко, как может хвататься только самый отчаявшийся человек.       Сейчас она видит маленькую комнатку со светло-розовыми обоями, уместными для миленькой куклы Барби из новой коллекции на современный лад, небольшую двухместную кровать, скрипящую от каждого движения и невыносимо пахнущую сраной лавандой, прикроватную пыльную тумбочку правее, на которой стоит маленькая ваза с уже давно засохшим кактусом, самый обычный пустующий шкаф с пробитой дверцей, дырка которой равна размеру кулака взрослого, довольно крепкого мужчины, стул возле двери с её вещами. Неуютно, совершенно не так, как было в её глупых, отчасти постыдных мечтах маленькой девочки.       Девушка сонно потирает глаза, вставая с кровати, которая тут же протестующе скрипит. Холодный пол резко контрастирует с тёплой кожей, и Эйбел недовольно морщит нос, делая маленькие шажки к двери. Либо откроет дверь прямо сейчас, либо останется в этой тесной комнатке навсегда, будто одна на необитаемом острове, окружённым океаном полного непонимания и Галлагерами. Г а л л а г е р а м и. Хуже них только подгоревшие блинчики и приторные сиропы.       Реальность встретила её шустрым мальчишкой, который пробежался по ноге и бесстыдно высунул язык. Встретила довольно жестоко, стоит это признать. Желание слиться со стеной так остро пульсирует в висках, что кажется самым идеальным вариантом, этакой памяткой, понятным языком рассказывающей, как выжить в этом мире и не умереть в первый день.       «Трусиха» — она отдёргивает себя, почти буквально соскабливает от этой треклятой стены.       — Добро пожаловать к Галлагерам, — Фиона появляется рядом с переполненной корзиной грязной одежды, и стопкой чистенькой в свободной руке. Её добрая усмешка, почти йеновская, только гораздо приятнее — отчего-то поднимает настроение на пару градусов выше.       — У вас тут довольно опасно, — Эб выдаёт милую улыбку, скорее натянутую только ради картинного дружелюбия, проведя ладонью по спутанным светлым волосам. Галлагер улыбается в ответ, пожимая плечами. Опасно — ещё мягко сказано.       — Это тебе, — девушка протягивает стопку чистой одежды, — Начала перебирать шкаф и нашла то, что мне мало, думаю, должно подойти, примерь.       Эйбел с чёрствым любопытством её забирает, заинтересованно разглядывая только для галочки в своём выдуманном списке. Нельзя ко всем относиться с таким напряжением. Н е л ь з я.       Но ей не удаётся.       Её очередь в ванную приходит только тогда, когда мальчик, наступивший ей на ногу, выходит из комнаты. Девушка резко забегает в помещение, опасаясь того, что кто-нибудь ещё из большой семейки Галлагеров решит принять душ. Ещё большего ожидания она не выдержит. Нет ничего хуже, чем ждать.       Кафель в комнате холодный, скользкий от большого количества разбрызганной воды, поэтому Эйб старается не свернуть шею/не разбить голову/просто, блять, не умереть в этом грёбанном доме. Непонятная злоба течёт по венам вместо крови, бьёт по голове с оглушающим, невъебенно сильным хлопком. Она просто жмётся к стенке, терпя холодную воду, гнездится, оседая на пол и подтягивая коленки к груди, пока кожа покрывается мурашками.       Как же ты до этого дошла? Есть ли та самая точка невозврата в твоей жизни?       Сухая одежда неприятно липнет к телу, когда Гриффин водит рукой по мокрому зеркалу.       Ты справишься.       На кухне только Фиона, сворачивающая тонкие блины в подобие рулета своими перепачканными в малиновом сиропе пальцами.       — О, Эйб, угощайся.       К глотке прилипает противный ком тошноты. Девушка отмахивается, старательно всматривается в трещину на потолке, с каждой секундой долгого взгляда обещающей разрастись в целую пропасть.       — Одежда тебе немного большая, — замечает Фиона, собирая тарелки со стола и складывая их в мойку. Шум воды заглушает голос, позволяя расслабленно выдохнуть, перевести взгляд на…на сестру. Зачем ей всё это? Приют пообещал кругленькую сумму за месяц с сироткой?       Галлагер уходит через несколько минут, неловко попрощавшись. Девушка медленно изучает почти каждый сантиметр дома и, к собственному удивлению, понимает, что не так уж тут и неуютно. Наверное, она лишь вдалбливает в себя эту ненужную неприязнь.

***

      Ей хватает чёртовых три дня, чтобы практически освоиться в этом маленьком доме с кучей совершенно непохожих людей. Три дня на то, чтобы найти какую-то низкооплачиваемую работу официантки в душном баре, где торговля миленькими девочками и тяжёлыми наркотиками — считается нормой. Три дня на то, чтобы не вскрыться острым кухонным ножом раньше, чем это сделает не менее острый, практически ядовитый взгляд Йена Галлагера. Такой, чёрт возьми, дотошный, внимательный, раздражённый, вытаскивающий всю душу по кусочкам.       — Ты как раз вовремя, Эйб, — улыбается Фиона, ведя её из прихожей на кухню и усаживая на единственное свободное место. После тяжёлой смены с сальными взглядами мужчин и громкой музыкой — единственное, что хочется, так это точно не сраное тако на ужин.       Но ты же хорошая, послушная девочка, не так ли, Эйб?       — Тут всегда сидел Фрэнк, — хмурясь, вновь говорит Дэбби, сжимая губы в тонкую белую линию. Гриффин хочется ударить со всей силы кулаком об стол со словами «Я это, блять, уже третий вечер слышу».       — Не правда ли это здорово, что Эйбел нашла работу? — обращение старшенькой Галлагер кажется донельзя неуместным, как долбанная запятая в том месте, где должна быть точка.       — Просто прекрасно, — из уст Йена это прозвучало, как самое мерзкое ругательство во всём мире. Так, словно она нашла не работу, а щенка с помойки, принесла в и х дом и сунула ему прямо в лицо. — Пусть приносит побольше денег, может, хоть какая-то польза от неё будет.       Эйбел замирает всего на мгновение, пока слова Галлагера обрушиваются на неё бесшумным потоком, прибивая своим весом к полу.       Тебе не должно быть обидно. Не должнонедолжнонедолжно, но чертовски обидно.       Один «бум» и дно с терпением пробито.       — Ты настолько отвратителен, что я удивляюсь, как с тобой люди вообще могут общаться. Думаешь, что такой крутой, раз идёшь против системы, и поэтому люди обязаны тебе абсолютно всем? Спустись на Землю, Галлагер, ты обычный пидор, который ничем не отличается от миллиона таких же.       Сорок три слова на одном блядском выдохе и вдохе.       Ножки стула раздражающе скрипят, отгоняя напряжённую тишину, когда девушка встаёт и поднимается в свою комнату.       Эйбел Гриффин ненавидит розовый цвет, приторный вкус сиропов и запах дешёвых сигарет, но больше всего — Йена Галлагера. И, кажется, теперь это взаимно.