Психея

      Иногда людям снятся кошмары, иногда они ими живут.       Стук сердца оглушает тишину, заставляет её с поражением покинуть комнату с жалобным вскриком. Дыхание прерывается от каждого скрипа половиц под ногами. Дом настолько старый, что ещё один шаг и его картонные стены рухнут, поднимая показушный круговорот пыли. Щёки обжигают горячие слёзы, она трёт глаза с особым усердием, пока катышки туши не остаются на коже.       — Мам, не надо, — ей всего пятнадцать и она уверена, что это чёртов конец её жизни.       А её мать стоит в той тёмной комнате из чередующихся кошмаров, прикладывает увесистый пистолет к виску своей дрожащей рукой.       Это и есть конец света. Это то, от чего ты никогда не убежишь, сколько не пытайся.       — Но я так больше не могу.       — Мы справимся, — Эйбел дарит бесценную ободряющую улыбку, в которую никто из них не верит. Гриффин понимает, что проиграла, так и не начав играть по-крупному.       — Ты же знаешь, что не справимся.       Знает.       Выстрел всё ещё гремит в голове спустя четыре года.       Ты можешь быть маленькой девочкой, которая спасает облезлого кота от кучки придурков. Ты можешь быть маленькой девочкой, которая всегда хотела быть героем. Но в реальной жизни, не в своих мечтах, ты не сможешь спасти абсолютно всех.       Ты не герой.       Люди просыпаются после кошмаров не как в сраных фильмах. Без показухи, без «свет, камера, начали!», без желания вывести зрителя на жалостливые чувства. На самом деле, они остаются со своей паникой один на один, и каждый раз она выигрывает.       Эйбел просыпается, никаких резких движений, жадных вдохов и холодного пота. Сердце почти выбивает рёбра, рвёт мышцы, прогрызает мясо и падает на пол. Душно, практически нечем дышать.       Она сама не понимает, как впечатывается в дверь, нервно дёргает за ручку, и глупо хнычет, как маленький ребёнок.       Сбежатьсбежатьсбежать.       Дорога слилась в одно сплошное серое пятно, которое стремительно мелькало перед глазами калейдоскопом однотипных домов. Гриффин жадно вдыхает воздух, быстро передвигаясь по скользкой от дождя земле, хлюпает старыми кедами по мутным лужам и не чувствует того, что обувь насквозь промокла. Она так отчаянно хватается за забор, что под ногтями собирается облупившаяся серая краска.       Говорят, что с рассветом все твои чудовища из-под кровати сразу же исчезают, не забыв пообещать вернуться. Этот рассвет ни черта не спасет, заставляет прогнуться в позвоночнике, упереться макушкой в кривой забор. Страх окутывает плотно, словно кокон из отвратительных воспоминаний, которые громким гулом отдаются где-то на фоне бешеного стука сердца.       — С тобой всё хорошо? — незнакомый голос над ухом, заставляющий отпрянуть и поскользнуться на грязи, ещё сильнее впиваясь в забор всем своим жалким дрожащим телом. Эйбел с трудом поднимает голову, щурится, пытаясь рассмотреть появившуюся фигуру человека: его чёрные засаленные волосы, нелепо торчащие в разные стороны из-за короткой стрижки, тень морщин на лице, большие водянистые глаза, всматривающиеся в каждый сантиметр тела, крючковатый нос и эти чёртовы искривлённые губы в подобие дружелюбной усмешки, которая нихера не дружелюбная. Такие в кино играют роль противных идиотов, кричащих в баре, что у тебя классная задница, хотя у самого дома замечательная жена и трое детей.       — Да, спасибо, — шумно выдыхает и выдаёт слабенькую улыбку, чтобы он отстал.       — Нет, что ты? Я могу помочь, — и он тянется к ней, обдавая сильным перегаром, смешанным с чем-то посильнее той травки, которую продают старенькие дяденьки в переулках.       Шаг назад её.       Шаг вперёд его.       Это как дерьмовая игра в «кошки-мышки», где мышка в конце всегда оказывается в когтистой лапе.       Гриффин почти делает ещё один шаг, когда мужчина ловит её за край застиранной футболки, притягивая ближе к себе. Крик застревает где-то в глотке и там же растворяется.       Слабая. Безвольная. Неудачница.       Под его отвратительными прикосновениями кожа плавится. Разъедается, словно он обливает её кислотой.       Адреналин в кровь ударяет запоздало, заставляет поднять руки и вцепиться ногтями в лицо незнакомца. Его кожа остаётся под ногтями. Эйбел кричит громко, до хрипоты и отчаяния, имеющие горьковатый привкус во рту.       И всё заканчивается, так практически и не начавшись. Хватает всего одного мгновения, чтобы кто-то оттолкнул этого мужчину. Гриффин не смотрит на эту короткую возню, не слышит знакомую ругань, она сгибается и смеётся, пока хватает кислорода, когда понимает к т о её, чёрт возьми, спас.       С п а с.       Он стоит и дышит тяжело, стирает дорожку крови из разбитой губы, не обращая внимания на державшегося за нос пьяного мужчину. Словно какой-то сраный супергерой, спасающий всё человечество от очередной угрозы. Девушка не сдерживается и смеётся ещё сильнее, хрипит, вдыхает воздух и не слышит обидное «истеричка» от своего брата.       Но Галлагер никакой не супергерой, понимаешь?       Она прекращает смеяться только тогда, когда он встряхивает её со всей силы, что зубы ударяются друг о друга, и Эйбел тихо ойкает, округляя глаза. Парень находится так непозволительно-близко, что можно пересчитать каждую веснушку на коже.       Напряжённое молчание окутывает их, заставляет ненавидеть друг друга ещё больше. Их отношения и без всего этого на ярко-красной пометке «Опасно для жизни».       Йен качает головой, словно разочаровываясь в Эйб ещё больше, и хватает её за ледяную руку, утягивая в сторону безопасного дома.       — Любишь находить приключения на свою задницу? — он над ней насмехается, чёрт возьми, а она пару раз наступает ему на ногу, ничего не говоря в ответ.       В доме тепло и не страшно, Гриффин неловко переминается с ноги на ногу и подбирает все однотипные фразы благодарности у себя в голове. Галлагер громко и нарочито картинно вздыхает, видимо, ожидая именно этого.       — Спасибо, — думает, что этого для них предостаточно. — А, и ещё, Галлагер, иди ты в задницу.       И эта история для них не может закончиться никак иначе.