Заместитель 2-3

12 июня 2015 года Женева — Вы с ребенком должны остановиться у нас. Я настаиваю, — Шарль де Морнэ отодвинул тарелку. Старый банкир по-настоящему беспокоился за племянника. — Боюсь, это только создаст вам еще больше проблем, Шарль, — робко сказал Гунтрам, подыскивая деликатный способ отказаться от помощи «приемного» дяди: ему было хорошо известно, что старая пара согласилась повидаться с ним только ради памяти его матери. — Ерунда, — возразила Клара. — Я хочу больше времени провести с этим маленьким джентльменом. Мы же семья. Я любила Сесиль как родную дочь, и Жером привозил тебя несколько раз к нам, перед тем как вы уехали в Буэнос-Айрес. Ты был таким милым младенцем! — Папа был младенцем? — нахмурился Курт. — Правда? Кларе пришлось постараться, чтобы скрыть улыбку за салфеткой. — Доедай овощи, — коротко ответил Гунтрам, выразительно взглянув на сына. — Каких-то тридцать лет назад, дорогой, — Клара, расстроенная строгим обращением Гунтрама с Куртом, поцеловала малыша в лоб. — Сейчас трудно в это поверить, но он был младенцем, и у него имелся очень большой медвежонок. Шоколадно-коричневый, до этого он принадлежал его бабушке и отцу. Как его звали, Гунтрам? — Жак, — Гунтраму хотелось проклясть эту игрушку; горе от смерти отца снова накрыло его с головой. На глаза навернулись слезы, он вцепился в салфетку и стиснул зубы, чтобы не сорваться. — Да, Жак, точно. Какая замечательная была игрушка! — сказала Клара, наблюдая, как Курт приканчивает крохотные морковки у себя в тарелке. — Он так хорошо воспитан, — прокомментировала она. — Думаю, мы с этим джентльменом пойдем в сад есть десерт, а вы пока поговорите. Мужчины встали. Клара взяла малыша за руку и увела из столовой. — Я даже не знаю, где могила отца, — тихо сказал Гунтрам. — Я поставлю вас под удар, если останусь здесь. — Он похоронен в Цюрихе, Гунтрам. Юрист из его фирмы взял на себя заботы о документах и организацию похорон. Официально у Жерома не было родственников, но он оставил все свое состояние тебе и Курту. Большая часть денег инвестирована за рубежом, и у меня есть все реквизиты. Жером отдал мне документы год назад и сказал, что делать. Твои экземпляры он оставил в сейфе. — Очень жаль, что пришлось втянуть вас во всё это, — сказал Гунтрам. — Ты один из нас. Мы должны поддерживать друг друга. — Вы едва знаете меня, Шарль. И познакомились мы не лучшим образом. — Мне нравится твоя смелость, и ты иудей. Для меня этого достаточно. — Я католик, — с улыбкой поправил его Гунтрам. — Твоя мать была иудейкой; она крестилась, чтобы выйти замуж за твоего отца, но никакая святая вода не изменит твою кровь. Ты иудей. — Последний раз я был в синагоге на праздновании бар-мицвы и женитьбы одного из моих лучших друзей. Я всегда следовал правилам Церкви и... — Кровь не водица, и ты всегда винишь во всём себя. Можно сказать, что ты любишь чувствовать себя виноватым, — Шарль улыбнулся, его глаза лукаво сверкнули. — А ты знаешь, что вину придумал наш народ. Гунтрам улыбнулся и покачал головой. — Может, мне поехать в Израиль? — Нет, там слишком жарко и сухо. Здесь лучше. — Мне нужно уехать из Европы, но Америка — не вариант. Я не верю в их судебную систему: Конрад заплатил и вышел сухим из воды. Какие будут у меня шансы выжить, если я обнародую информацию, как вы предлагаете? Никаких. Я хорошо знаю экзекуторов, и если они решат меня убить, они это сделают. — Они не всесильны. Только Создатель всесилен. — Вы правы, но люди коррумпированы, и меня тотчас сдадут Ордену. У меня нет союзников или людей, которые могли бы меня защитить. «Не то что у Константина. У него всегда был кто-нибудь, кто отвечал за его безопасность». — Хочешь вернуться в Аргентину? Не думаю, что это хорошая идея. — Нет, это то же самое, что остаться здесь, — вздохнул Гунтрам, побарабанив пальцами по поверхности стола. И сразу же убрал руку, пожалев, что выдал свое волнение. — Мне надо уехать в такое место, где я смогу все начать сначала и куда не доберется Орден. Шарль нахмурился и некоторое время размышлял. — Израиль отпадает, но у меня есть друзья в Дубае... — Ближний Восток? Там меня прикончат, как только увидят. — Никто не знает, что ты был Гроссмейстером. А я буду молчать — это обстоятельство может пошатнуть мое положение в Ложе. — Вы помогли Константину Репину похитить меня в Аргентине? — Нет, — сердито ответил Шарль, но, заметив пристальный взгляд Гунтрама, отвел глаза, смутившись, что его так легко поймали на лжи. — Мы получили преимущество, воспользовавшись кратковременной растерянностью Линторффа, но цена в итоге оказалась слишком высока. Мы потеряли больше денег, чем рассчитывали. Он всегда возвращается, если ты перешел ему дорогу. Это была ошибка, совершенная жадными до власти людьми, и они заплатили огромную цену за свое участие. Есть только один способ остановить Линторффа — это убить его. И если твой отец хотел, чтобы ты оказался у того русского, то только потому, что он искренне беспокоился за тебя. Ты не должен был стать частью игры и попасть в такую ситуацию. — Спасибо за откровенность, — тихо сказал Гунтрам. — То же самое мне говорил отец. Хотя я был очень зол на него, я простил его ради Курта и изжил свой гнев. Мы много раз сталкивались лбами, но он принял наш с Конрадом брак и мальчиков Конрада, и мы достигли своего рода равновесия. Думаю, он любил меня. — Он всегда тебя любил. Возможно, его выбор не всегда был верным, но он старался ради тебя. Мы совершаем ошибки как родители и всю оставшуюся жизнь сожалеем о них. Не думай о нем плохо. — Я не мог бы, — вздохнул Гунтрам. — Как хорошо, что Файруза в порядке. Я боялся за нее. — Несгибаемая женщина. У твоих экзекуторов не было бы и шанса против нее. Она вернулась в Моленбек, к своим. Никто ее не тронет. — Хорошо, что отец позаботился о ней. — Он оставил ей кое-какие деньги. Неофициально, конечно. Я сделал ей перевод несколько месяцев назад, — сказал Шарль и снова о чем-то задумался. В дверь постучали, и вошла горничная, чтобы быстро и бесшумно убрать со стола. Она почистила серебряной щеткой скатерть Гунтрама, но он не обратил на нее внимания. Затем она сходила за кофе и оставила мужчин одних. — Я тут подумал: всё-таки Дубай неплохое место для тебя. — У меня больше шансов, например, в Китае. — Нет, только не там. У Ордена есть друзья в Китае, а вот арабские страны могут быть вариантом для тебя. У тебя устойчивое материальное положение, и во многих арабских странах есть приятные места для проживания. Я несколько раз был в Дубае, там восхитительно. Нужно только играть по их правилам, но в них нет ничего, чего ты не смог бы пережить. Не представляю тебя принимающим наркотики, выпивающим на улице или жарящим свинину в Рамадан. — Да уж. Но Эмираты... — ...лучшее место в регионе. С Саудовской Аравией не всё просто. Йемен слишком бедный. В Иордании тоже хорошо. Ирак… мы знаем, что такое Ирак, а Иран своеобразная страна: все зависит от настроения служащего полиции нравов. Разве ты не продал одну из своих картин в их Музей современного искусства? Я где-то прочитал об этом и подумал: «Умный мальчик, знает, где водятся деньги». — Да, они купили у меня работу. Я знаком с одним человеком оттуда. С шейхом Альтаиром аль Мадани. Мы встретились в самолете. Я был вежлив с ним, и… его признательность иногда бывала чрезмерной, если не сказать навязчивой. Мне пришлось отклонить его предложение о приобретении здания банка, а оно было очень хорошим. Все документы готовил отец, но, думаю, шейх не чувствовал себя оскорбленным, потому что позже он купил тот портрет. С тех пор как я попал в больницу, я ничего о нем не слышал. Шарль достал мобильный телефон, что-то набрал и некоторое время читал. — Я знаю его. Мы несколько лет назад сотрудничали с королевской семьей. Им можно доверять. Они всегда платят вовремя, но их бесит, когда их пытаются надуть, а это случается довольно часто. Если ты честен с ними, они щедры и великодушны, но если ты что-то задумал, их реакция может быть… бурной. Полагаю, их тошнит от того, что на них смотрят как на ходячие кошельки. Смотри-ка, у меня остался номер его персонального помощника. — У меня есть его личный номер, — тихо сказал Гунтрам. — Его бурная реакция слишком бурная для меня. Я женат, — Гунтрам нервно кашлянул, и до Шарля дошло. — В таком случае... — Я не хотел бы злоупотреблять великодушием этого человека, — сухо сказал Гунтрам. — У него очень хорошее положение при дворе. — Да, мне говорили. — Ради сделки меньше чем на миллиард он и с постели не встает. Почему бы тебе не поговорить с ним? — От этого будут одни проблемы. Вы же знаете, как мусульманское общество относится к гомосексуальности. Я не хотел бы лишиться головы в буквальном смысле слова. — А ты не думаешь, что он лучше оценивает ситуацию, чем ты? В любом случае ты ничего такого не предлагаешь. Внеси ясность с самого начала, и все будет хорошо. — Нет. — Если ты поедешь туда самостоятельно, он обидится; ты и понятия не имеешь, как серьезно они относятся к своему долгу гостеприимства. Этим ты оскорбишь его до глубины души. Совершенно исключено. И мне не приходят в голову другие места, кроме разве что Северной Кореи, куда бы ты мог отправиться. Поразмысли об этом и оставайся у нас, сколько захочешь, — Шарль похлопал Гунтрама по плечу и ушел. Кофе остыл, но Гунтрам так и не притронулся к нему. Он тщательно обдумывал все варианты, и по мере того как он отбрасывал их один за другим, внутри нарастала тоска. Горничная несколько раз заглядывала в столовую, но Гунтрам не замечал ее. Он знал, что остался один. Достав из кармана телефон, Гунтрам напечатал: Прости, что беспокою, но мне нужно с тобой поговорить — когда тебе будет удобно. Г. де Л. «Возможно, это огромная ошибка, — сказал он себе сразу после того, как нажал на иконку «отправить». — За мной будет охотиться весь Орден, а я собираюсь использовать беднягу. Нужно всё четко объяснить Альтаиру, но он иногда бывает глухим — еще хуже, чем Конрад. Константин хотя бы слушал, что я говорю, а потом поступал по-своему». «Я действительно не знаю, почему мне так везет на психопатов. Просто один за другим. Единственным нормальным парнем в моей жизни был Джон, но я свел его с моим лучшим другом. А, нет. Педро тоже было отказано еще до того, как он успел заплатить за обед». «Мне надо проверить голову». Не в силах больше справляться с тяжелыми мыслями и сожалениями, угрожающими нарушить его самообладание, Гунтрам встал и вышел из столовой. Услышав радостные вопли Курта, с которым Клара в саду играла в мячик, Гунтрам грустно улыбнулся. При воспоминании об одном летнем дне, когда он, пятилетний, играл так со своим отцом, на Гунтрама навалилась тоска по утраченному, которую, как он думал, он похоронил много лет назад. «На этот раз папа не вернется, — слезы затуманили его глаза, но он запретил себе плакать. — Не время для сантиментов. Я должен вытащить отсюда Курта». Он открыл стеклянную дверь на веранду и сел на диванчик. Клара помахала ему рукой. Удушливый аромат роз достиг ноздрей Гунтрама, и накатила такая тошнота, что его едва не вывернуло. «Все это время я думал, что мой папа трус, и ненавидел его. Никогда не прощу себя за это». Звон стекла, ударившегося о мраморную поверхность, заставил его вернуться из ада самобичевания. Горничная поставила на стол несколько стаканов, холодный лимонад и яблочный сок, но Гунтрам не притронулся к напиткам. «Я глотал любую ложь Конрада. Как будто я его не знаю! Дело в том, что я желал быть обманутым». «Я хотел ненавидеть своего собственного отца, я обвинял его за то, что оказался в больнице. Даже самому эгоистичному придурку не пришло бы такое в голову». «Возможно, он использовал меня, чтобы свести счеты с Конрадом, но именно я был тем, кто попросил его о помощи. Он знал, что я ненавижу Орден. Зачем ему было нападать на Конрада? Другие были счастливы последовать за моим отцом, и что бы я сделал? Я никогда не был хорошим Гроссмейстером. Я понятия не имел, какие цели преследует Орден. Только затыкал дыры, и больше ничего». «И все же Конрад убил моего отца и деда собственного ребенка. Всё ради этого проклятого Ордена. Надеюсь, им отведено особое место в аду». — Что, черт возьми, творится в наших головах? Я же не такой, — пробормотал он вслух. «У меня никогда не было проблем с другими людьми, и вдруг я затеваю грязную войну против каких-то подонков. Они сами напросились, однозначно, но мне это не по душе. У меня никогда не было проблем с мусульманами, и внезапно, за одну ночь, они стали величайшими злодеями на земле». «Не могу сказать, что жалею, но я до сих пор не знаю, что на меня нашло». «Я как один из тех солдат Первой мировой, молившихся о том, чтобы война началась, и я даже не знаю, почему я такой ненормальный. Это действительно была не моя работа — уничтожать взбесившихся тварей. Я не охочусь на собак, даже если они взбесились». «Бог заставил меня заплатить высокую цену за самоуверенность и глупость, и это заслуженное наказание». В нагрудном кармане завибрировал мобильник, и Гунтрам вздохнул: «Надеюсь, я не наделаю снова ошибок». — Думал, что никогда больше не услышу твой голос, — сказал Альтаир. — Я даже не успел еще поздороваться с тобой. Как у тебя дела? — нервно ответил Гунтрам. — Это я должен спрашивать об этом. Я волновался, когда ты не отвечал на мои письма, а потом игнорировал Гулю. Она звонила тебе несколько раз после того, как ты вышел из больницы, но ты ни разу не перезвонил. Гунтрам сильно удивился, но сумел это скрыть. Он-то думал, что она позабыла о нем в череде вечеринок и коктейлей. — Извини. Должно быть, были проблемы на линии, — смущенно ответил он. «Проклятый Конрад». — Как она поживает? — Думаю, что хорошо. Мы не посещаем одни и те же мероприятия. Твой управляющий остался очень доволен тем, где в итоге оказался ее портрет. — Я так и не поблагодарил тебя за это. — Я понимаю твою ситуацию, — Альтаир замолчал, и Гунтрама одолели сомнения. — Мне нужно кое о чем тебя попросить. Не хочу злоупотреблять твоим великодушием, учитывая, каковы наши с тобой отношения, но мне больше не к кому обратиться. Альтаир молчал. — Как мне уехать в Эмираты? — быстро спросил Гунтрам. — Ты хочешь отдохнуть в Абу-Даби? Или навестить свою картину? Мне говорили, что художники ощущают связь со своими творениями. — Ни то, ни другое. Как… К вам возможно иммигрировать? Трудно ли будет получить визу для меня и моего сына? — Тебе потребуется поручитель, но для тебя это не будет проблемой. Твой супруг намерен тебя сопровождать? Это может вызвать сложности в связи с законодательством моей страны. — Нет, и я предпочел бы не говорить ему, — сказал Гунтрам. — Всё сложно. — Буду ли я прав, предположив, что ты находишься не у себя дома в Цюрихе? — Я в Женеве, навещаю родственников с материнской стороны. Знаю, что не вправе что-нибудь просить у тебя... — Когда человек пустыни предлагает руку помощи, это безоговорочно и навсегда. Позорно искать в дружбе выгоды, — прервал его Альтаир. — Сейчас я в Лондоне, закрываю сделки, но сегодня вечером буду у тебя в Женеве. Мне все равно нужно в Швейцарию. — Спасибо, — с облегчением сказал Гунтрам. — Я буду очень признателен, если ты ему ничего не скажешь. — Понимаю. Это имеет отношение к тому юристу, который отклонил мое предложение? Гунтрам ахнул, не зная, что ответить. — Полагаю, что да. Прими мои соболезнования. Такая потеря — удар для любого человека, — с этими словами Альтаир отключился. Гунтрам пораженно молчал. * * * В десять вечера Гунтрам наконец сумел уложить Курта спать. В отсутствие своих братьев мальчик сделался беспокойным и хотел знать, когда придет папа, чтобы рассказать ему сказку. — Не сегодня, — коротко сказал Гунтрам. — Он в Цюрихе, а мы здесь. — Может, тетя Клара расскажет? — Нет, думаю, ты должен дать ей передохнуть. Она тоже устала. Я сейчас иду с ними ужинать. Хорошо? — Мы завтра пойдем в зоопарк? — Не знаю, — нервно ответил Гунтрам. — Возможно, мы полетим на самолете. Спокойной ночи. Курту было хорошо известно, что слишком много сразу требовать у отца — провальное дело, поэтому он свернулся калачиком под одеялом и закрыл глаза. Он почувствовал, что Гунтрам поцеловал его в лоб, и зевнул, совершенно вымотанный за день. Голова Гунтрама все еще кружилась от цифр, которые вывалил на него Шарль. Состояние отца оказалось больше, чем он ожидал, все было оформлено на его имя и лежало на офшорных счетах, ожидая, когда он вступит во владение. Шарль любезно все ему объяснил и дал пароли и номера счетов. Все было так тщательно спланировано, что Гунтраму стало больно. «Он привел свои дела в порядок и отделил часть денег для Курта, чтобы они в случае моей смерти не перешли детям Конрада. Юрист — до самой смерти юрист». Гунтрам почувствовал себя опустошенным, обнаружив, как много стараний приложил его отец к тому, чтобы он легко получил его состояние и смог бы жить независимой жизнью. «Конрад отнял у меня отца. Снова». Ужин казался ему безвкусным, и Гунтрам не смог даже притвориться, что следит за разговором дяди и тети о его матери. Клара поделилась с ними воспоминаниями о ее детстве, но Гунтрам словно оглох от горя. — Гунтрам, тут кто-то хочет видеть тебя, — сказал Шарль, и Гунтрам очнулся. Он недоуменно взглянул на дядю и мельком удивился, когда перед ним успели поставить десерт. — Ты можешь воспользоваться библиотекой или гостиной, — мягко добавил Шарль. — Прошу прощения. Могу я занять библиотеку? — Гунтрам поднялся из-за стола. — Я пришлю туда кофе, — Клара ободряюще улыбнулась. Несколько шагов до гостиной показались Гунтраму бесконечностью. Он уже не был уверен, хорошая ли это была идея — довериться Альтаиру, но не видел другого выхода. «Это ради Курта». — Прошу прощения за поздний час, Гунтрам, — Альтаир стоял посередине холла, даже не двинувшись в сторону гостиной. — Технические проблемы с самолетом. Немцам уже нельзя доверять так, как прежде. — Нет, это я должен поблагодарить тебя за то, что ты так быстро откликнулся на мою просьбу, — Гунтрам пожал ему руку и жестом пригласил пройти в библиотеку. — Я предпочел бы поговорить где-нибудь в другом месте, Гунтрам. Если не возражаешь. — Этим людям можно доверять. — Пожалуйста, — твердо сказал Альтаир, и Гунтрам кивнул. — В саду? — В моей машине. Гунтрам проследовал за Альтаиром через сад к выходу. Водитель придержал дверь серебристого «Роллс-Ройса», и он первым сел в салон машины. Заурчал мотор, и машина почти бесшумно отъехала от дома. — Как ты узнал про юриста? — спросил Гунтрам. — Что-то такое было в его голосе, когда он говорил о тебе на той встрече. Он очень мягко и дружелюбно отклонил наше предложение. — Иначе и быть не могло — это было великолепное предложение. — И в нем самом было что-то… странное. Необъяснимое сходство с тобой. Поэтому я пригляделся внимательнее и всё понял. Вы оба довольно похожи. Со всем уважением к твоей матери, но я решил, что она была неверна твоему отцу. Слишком много общего было у вас с тем юристом. Он сказал мне, что он твой крестный, но это не удовлетворило мое любопытство. Так что я решил провести расследование. Странно, но до 1991 года о нем нет никакой информации. Только сведения об учебе, и всё. Ни фотографий, ни семьи. Ничего. В один прекрасный день он просто из ниоткуда появился в Брюсселе в качестве старшего партнера престижной юридической фирмы, и это меня заинтриговало. Потом я почитал о банкротстве в 1989 году принадлежавшего твоей семье банка, и у меня не могло не возникнуть вопросов. Я просмотрел старые газетные вырезки, и оказалось, что он очень похож на твоего отца, так что я должен принести извинения за то, что думал о твоей матери. Отцовскую заботу трудно подделать, Гунтрам. Я прочитал об автокатастрофе в газетах и подумал, как странно, что с вами обоими случилось несчастье в один и тот же день. Как я понимаю, это произошло в тот же вечер, когда у тебя был… инфаркт? — Что-то наподобие этого, — признался Гунтрам с болезненным комком в горле. — Разрушились стенки сердца. До некоторой степени это было ожидаемо, поскольку мой образ жизни тогда был не слишком здоровым. — Забавно, что у «Креди Овернь» было так много связей, вернее, долгов перед «Гюстров Лимитед» и что твой отец работал в «Креди Медитеррани». Они никогда не вернули эти деньги, верно? — спросил Альтаир, и Гунтрам кивнул. — Тем не менее вышеупомянутая компания никогда не обращалась в суд и даже не получала страховых выплат? Должно быть, это стоило им целого состояния. Твой отец совершает самоубийство вместе с семьей, и деньги исчезают. — Мне было семь лет, когда это случилось. Я мало что знаю об этом. Никто мне ничего не говорил, кроме лжи. — И этот юрист сотрудничал с Линторффом во время твоего похищения? И потом его назначили руководителем «Линторфф Фаундейшн»? Еще любопытнее. — Мишель Лакруа — мой отец. Его настоящее имя Жером де Лиль, и да, у него были трения с Конрадом в прошлом, — в итоге признался Гунтрам. — Кажется, он был уволен за растрату за две недели до смерти? Это странно. А разве жена Линторффа умерла не при таких же обстоятельствах? — Да, она попала в автокатастрофу. Водитель был пьян. — Алкоголь это очень плохо, поэтому он харамный (запретный в шариате. — Прим. пер.). Но водитель твоего отца был мусульманином, правильно? Как та женщина, что работала на него. — Нет, Табо копт из Судана или Сомали. Я не помню точно. — У водителя было другое имя, — настаивал Альтаир. — В любом случае в такой неясной ситуации я хотел бы услышать правду, Гунтрам. — Я ушел от Конрада потому что он убил моего отца. Не могу этого доказать, но я уверен, — выпалил Гунтрам, выдохнув весь воздух из легких. — Это непростая ситуация… для меня. В прошлом между ним и моей семьей были… сложности. Мой дед хотел разорить банк моего мужа, и Конрад уничтожил его. — И ты все равно жил с ним? — Всё гораздо сложнее. Между нашими семьями была… связь, и то, что сделала моя семья, неприемлемо. Перед тем как инсценировать самоубийство, отец попросил Конрада быть моим опекуном. Он хотел его немного успокоить, и это сработало. Когда я встретил Конрада, я ничего не знал о прошлом и искренне верил, что мой отец мертв. Я влюбился в него, потом родились близнецы, а затем у нас с ним начались проблемы — я узнал, что случилось с нашим банком. Потом в Аргентине меня похитили, но это другая, более тяжелая история. У меня появился сын, и я вернулся сюда, в Швейцарию. Отец раскрыл свою настоящую личность, чтобы помочь Конраду разыскать меня. Он отчасти ответственен за мое похищение, потому что хотел удалить меня от Конрада. Он… Неважно. — Судя по тому, что я услышал, его бизнес не был кристально чистым, — заметил Альтаир, его темные глаза внимательно изучали Гунтрама. — Почему твой отец прошел через столько боли, чтобы защитить тебя? Почему он отдал свое дитя человеку, который хотел его смерти? — Это был долг крови. Соглашение, сделанное в моих интересах. Конрад не смог бы тронуть меня, если он согласился быть моим защитником. Это сложно понять. — Да нет, не сложно. Ты стал неким предложением мира. Я и раньше слышал о таких договоренностях. — Не знаю, что случилось той ночью. Я думал, что отец сбежал, а он все это время был мертв. Конрад не сказал мне ничего и позволил думать, что отец просто все бросил. Он сказал, что отец заплатил своему персоналу и уехал, и я поверил ему. Я только два дня назад узнал правду и сразу сбежал, забрав сына. Конрад… плохо воспринимает сопротивление. — Ты хочешь мести? — Нет! Я бы не стал у тебя просить ничего подобного! — запротестовал Гунтрам. — Мне просто нужна виза, чтобы въехать в страну, где он вообще не имеет влияния, — оправдывался он. — Я не могу позволить себе такую роскошь, как месть. Даже если я добьюсь успеха, что очень маловероятно, борьба сведет меня в могилу меньше чем за год. Я не могу оставить моего сына без отца. О нем некому будет заботиться. Его отправят обратно к Конраду, а именно этого я пытаюсь избежать. — Ясно. Так чего же ты хочешь? — Визу в твою страну. Я больше никогда тебя не побеспокою. Я справлюсь сам. — Я буду очень недоволен, если ты откажешься от моей помощи и гостеприимства, — сказал Альтаир. — Добровольно предложено, добровольно принято. — Если я приму их, у тебя будут проблемы. Ваши законы... — Не смей говорить мне, что я могу, а что нет, — сердито бросил Альтаир, и Гунтрам вздрогнул. — Я прекрасно знаю, что допустимо и что недопустимо в отношении гостя. Я глубоко оскорблен, что ты считаешь меня способным на это. — Приношу свои глубочайшие извинения, Альтаир. Я не совсем ясно соображаю с тех пор, как узнал о смерти отца, — быстро извинился Гунтрам. — У Конрада крутой нрав, и у нас с ним и раньше были проблемы. Я знаю, как он отреагирует, когда все узнает. — Ты имеешь в виду, как он реагирует прямо сейчас? Ты сбежал из своей тюрьмы тридцать шесть часов назад. — Я бы не назвал это тюрьмой. Я был болен и едва мог ходить. — У тебя было столько свободы, что ты не мог пользоваться телефоном, и то, как ты побледнел, когда я упомянул об этом, говорит мне, что ты не лжешь мне. — Конрад не любит тебя, потому что чувствует в тебе угрозу. Ему очень не понравилось, как ты прервал наш обед. — Если бы он просто передавал телефонные звонки, мне бы не пришлось быть таким грубым, — невозмутимо сказал Альтаир. — Ты можешь воспользоваться моим самолетом, если хочешь. Завтра я собираюсь домой. — Нет, я предпочел бы лететь коммерческим рейсом… под другим именем. Не хочу оставлять за собой следы. — У тебя есть для этого средства? — Да, есть, — тихо сказал Гунтрам. — Я полечу со своим сыном. — Я приглашаю вас обоих. — Мне нужна виза? — Нет, ты должен сказать свое настоящее имя, и мои люди обо всем позаботятся. Ты уверен, что не хочешь, чтобы я тебе помог в поездке? — Я не хочу создавать тебе лишние проблемы, — покачал головой Гунтрам. — Я и так у тебя в долгу. — Меж друзьями не бывает долгов. — Альтаир сказал несколько слов по-арабски водителю, и автомобиль развернулся. — Надеюсь, ты понимаешь, что я могу предложить тебе только дружбу, — сказал Гунтрам. — Я теперь надолго вне игры. Состояние моего сердца существенно ухудшилось за последние месяцы. — Я знаю, но буду делать все возможное, чтобы ты выздоровел, — Альтаир взял руку Гунтрама и прижал к груди. От тепла, шедшего через рубашку, у Гунтрама внутри вспыхнуло пламя. Потрясенный, он уставился на Альтаира и глубоко вздохнул. Тонкие пальцы очертили в полутьме контур шелкового галстука, голубые глаза завороженно смотрели в карие. Приглашающе приоткрывшиеся губы были слишком большим искушением для Альтаира, и он наклонился, чтобы поцеловать их. Гунтрам был удивлен, но не отстранился. Он слегка приоткрыл губы и пустил язык Альтаира в свой рот. Он не ожидал, что Альтаир будет так свирепо напорист, и невольно вспомнил о редких, но деликатных, почти целомудренных прикосновениях Конрада. Осмелев, он смял итальянский шелк галстука и притянул Альтаира к себе. Растущий внутри огонь разогрел в нем страсть, от которой Гунтрам давно отвык. Напуганный силой собственных чувств и участившимся пульсом, Гунтрам отпрянул, но боль отчаяния, промелькнувшая в глазах Альтаира, резанула его по сердцу. Не сознавая почему, Гунтрам прижался к нему и яростно поцеловал. Альтаир углубил поцелуй и обнял его за талию, о чем уже очень давно мечтал. Он растворился в удовольствии, целуя Гунтрама в ответ. Машина остановилась у фонаря, они разорвали свои объятья и смущенно посмотрели друг на друга. Гунтрам бросил взгляд на безмолвного водителя. — Я бы предложил тебе кофе, — тихо сказал Гунтрам, — но кухня, должно быть, уже закрыта. — Моя открыта всегда, — голос Альтаира дрогнул, он нервно смочил губы языком, все еще не до конца веря, что дождался предложения. — Тогда давай устроим себе поздний кофе.