Расчет

В самом начале апреля бывало холодно. Снег начинал сходить, но на дворе стояла промозглая сырость. Дома климат был мягче. Ему приснились бесконечные зеленые холмы. Проведенный рядом год показал в очередной раз, что магия ничего не пускает на самотек. Если эта сила не стечение факторов, еще не изученных и не классифицированных маггловской наукой, то она стремится к совершенству. Преодолев барьер стеснения, вполне естественного для возраста и положения вещей, они начали синхронно передвигаться, находясь в непосредственной близости. Слова в их диалогах странно сплетались и продолжали друг друга. Даже в спорах рождалась не истина, а более глубокое понимание оппонента. В результате чего они чаще всего приходили к общему мнению. Их взаимодействие напоминало сложный танец, полный образов и гармонии. Нарцисса поняла, что чувство одиночества растет и начинает наполнять вполне осязаемым дискомфортом. Кончики нервов на ее пальцах были раскалены. Она не могла прикасаться к вещам, простое одеяло, которое она, было, решила натянуть на лицо, показалось, словно в сказке, плетенным из крапивы. Сегодня ей было совестно! Прежде чем продолжиться благостным, освежающим и очищающим сном, встреча должна была перевалить за полночь. Следовательно, прямо там, на ее глазах, у него должен был наступить праздничный день, а она ничего не приготовила в подарок. Разница в возрасте в год частенько виделась ей пропастью. И не потому, что он значительно перещеголял физические рамки возраста. Да, он достаточно высок ростом, к этому она привыкла. Ей не раз довелось испытать на себе его физическую силу. Как-то раз она опаздывала на лестницу, совершающую поворот раз в час. Им было в одну сторону, и они с удовольствием шли вместе, справедливо считая, что их совместные похождения по замку через лупу надо рассматривать, чтобы навесить ярлыки. Нарцисса замешкалась и с воплем досады могла только подпрыгнуть. Во всех остальных случаях ее ожидал длинный окольный путь и неминуемое опоздание. Хотя ее действия противоречили всем разумным нормам поведения на лестницах, она смотрела с таким страхом, что Люциус просто поймал свой цветочек, редко отличающийся неуклюжестью, и вытянул наверх, даже не изменившись в лице. Не применив никакого упора, он встал с корточек, а дрожащая, как лист на ветру, Цисси приземлилась в полный рост ногами на последнюю ступеньку. Она чувствовала остро движение магии, ее бурный, но невидимый всплеск. Он колдовал словно ребенок, желающий чего-то сию минуту. Но это было шикарно! Потому что почти неподвластно после того, как впервые берешь в руки палочку. Или слишком по-взрослому для подростка. Девочка умилялась и ужасалась одновременно этим быстрым переключениям между мальчиком и магически сильным мужчиной. Она слишком рано получила возможность встать за крепкое плечо, вынужденное развиться от таких перспектив. Решительно отбросив одеяло, она встала и направилась в общую гостиную. В голову девочке не раз приходила мысль, что соседки по комнате могли ее застукать, но весь окружающий мир будто накрывал непроницаемый купол. Она мельком взглянула на цветочный конкурент на своей грядке. Роуз спала. Большой рот темноволосой, кучерявой девочки был приоткрыт. Какие гадости говорились этими сочными губками! Начинить бы ей рот флоббер-червями. Нарцисса становилась страшной собственницей. Она с пристальным вниманием детектива следила за знаками внимания, оказанными ее кавалеру. А как достанет у них ума и сил признаться самим себе и друг другу, что они нареченные супруги, так и вовсе пиши пропало. Еще немного поглядев на спящую соперницу, она вышла в боевом состоянии духа. Дарить, так себя! Все равно, у нее не было ни денег, ни возможности выйти в Хогсмид. Она была самой настоящей малышней. Люциус был далек от лирического настроения. Он расстелил на столе несколько официальных свитков, снабженных печатями и особыми способами защиты Гринготтса. — Не помешаю? — она присела на самый краешек дивана. — Нет, — он обернулся, демонстрируя озабоченное выражение лица, улыбнулся и поцеловал ее в висок. — Знаешь, наша маленькая шалость нам стоила… Теперь прикидываю, влезет ли в бюджет сливочное пиво на всю ораву желающих. — У тебя счет открыт? — она почувствовала укол зависти. — Да, и мне еще отвечать за все потраченное! — он притворно нахмурился, но Нарцисса немедленно его раскусила. — Считаешь, оно того не стоило? Я готова ответить. В авантюре точно принимали участие двое. — Считаю, что да, стоило! Должен же я был убедиться, что будущая супруга в случае серьезного проступка способна зафинтить мне нож под мышку… — Вот так? — она просунула руку в просторный ворот архаичной сорочки, дотронувшись до ямки подмышки с намерением пощекотать. Но пощекотала она разве что свои нервы. Сейчас же ей стало стыдно. Нарцисса с негодованием поняла, что касаться можно только того, что не скрывает одежда. Они могли ходить за руку. Лицо и голова всегда были в доступе. И одного этого было с избытком. Она могла целовать его глаза и щеки, и коснуться с трепетом губ, ровно настолько открыто, насколько позволяла совесть. Остальное же было вне пределов досягаемости, опасно и страшно до одури. — Бессовестная! — он поймал шлейф ее мысли. — Мелкая белобрысая змея, скрывающаяся за цветком. Наклонишься полюбоваться, а тебя жалят на всякий случай! И знаешь что, вот… Он опрокинул ее и зацеловал, как в тот день, с конспектом, когда разум позастило. Странная ярость присвоения. Нарцисса чувствовала, как слезы скатываются и попадают в уши, нереальные ощущения. Она тонула в собственных слезах и его власти одновременно. Только он волен был прекратить это издевательство. Все поцелуи, инициированные ею, были настойчивы только в преодолении барьера, а дальше они были милы и нежны. Когда он оторвался, девочка еще долго хватала воздух как рыба. — Спать хочешь? — спрашивал он участливо. — А как ты думаешь? — девчонка зубоскалила, как ни в чем не бывало. — Есть разговор… — Говори! День завтра длинный. И что-то мне подсказывает, что начнется он с утра, но времени предостаточно. Я тебя слушаю. — Люциус, то, что между нами происходит, я даже не знаю, как это назвать! Наваждение какое-то! И это не связано с чем-то там впереди. Слишком долго… Так вот, ты умнее меня, может, что-нибудь придумаешь? Я даже не знаю, кто я для тебя: помеха, или радость, или, в общем… Малфой уставился на нее озабоченно, как на тяжелобольную без диагноза. Ну надо же, она сочла нужным подарить на день рождения не банальные конфеты, не пятновыводитель чернильных клякс и не квакательные драже (какая глупость), она не тратилась на дорогостоящие средства по уходу за метлой, а ведь могла попросить денег у родителей. Она шагнула куда как дальше, подарив первое невинное и в тоже время интимное прикосновение, открыв несколько истин разом, в том числе что «дорога ложка к обеду». И задала такой серьезный вопрос! Вопрос требовал ответа. И далеко не банального признания в любви. Она вполне могла безыскусно, по-девчачьи спросить в лоб, любит ли он ее. Тем не менее, она выбрала скользкую и опасную формулировку. Люциус хотел ответить пространно, передумал и собрался высмеять ее, за что тут же мысленно надавал себе подзатыльников. Она любила короткие понятные ответы. Следовало начать с начала. «Ты моя…» — вот! Он вновь притянул девочку к себе, чтобы ощутить, как растворяются границы. Как когда-то поплывут и растворятся границы дозволенного. А пока они были одним существом, поддерживающим жизнь друг друга, он ответил: — Ты моя! — Пф-ф, — она с шумом выпустила воздух, — это очень и очень хорошо…

***

Под самое утро ему приснились бесконечные зеленые холмы, больше всего похожие на те, что простирались к юго-западу от дома. Сквозь приоткрытые щелочки глаз просочился свет. — Проснулся ли сей благословенный отрок? — прозвучал знакомый голос. — Подтверждаем, о великий! Проснулся! — Приступим! Люциус открыл глаза и увидел долговязого худосочного Дане, замотанного на манер римского патриция в простынь. На его золотистой шевелюре красовался венок из наколдованных ромашек, приветственно помахивающих лепестками. Парень держал вверх ногами коротенький свиток со старой работой по трансфигурации с оценкой «тролль». — Вступающий в ряды тринадцатилетних отроков, чувствуешь ли ты себя преисполненным благодати? Легче было согласиться, и он широко улыбнулся, не чувствуя подвоха. Точнее, подвох был налицо. Как хочешь, так и реагируй! — Вашими молитвами… — Внемли! Эти достойные мужи, проведшие немало часов в самых потаенных хранилищах знаний, нашли способ выразить свою глубочайшую любовь и уважение. Отныне тело твое покрывают защитные письмена и знаки. Да убоятся сего отрока и человек, и зверь, и птица, да отвратятся и дурные слова и стрелы! — Что ты сказал?! — Малфой вскочил с кровати. Он стремглав понесся к зеркалу. Как и ожидалось: на кончике носа стояло чернильное пятно, все лицо, шея и руки были покрыты симметричным узором маори. Рисовавший его потратил немало сил. — Врассыпную, ребята! Эй, Малфой, — Дане петлял как заяц, придерживая сползающую «тогу», — Роджер подарит тебе классный уничтожитель чернил. Роджер, быстрее! Кидай ему! Но было поздно. Со стен клочьями свисал липкий туман, упал на землю и заклубился под ногами. В школе жило с десяток призраков. Не было ученика, что с омерзением не ощутил бы прохладное прикосновение проплывшей туманной фигуры. Но на глазах испуганных друзей творилось волшебство совсем иного рода. Призванные субстанции излучали глухое недовольство тем, что их разбудили. За тысячелетия на этом месте почило множество народу, по тем или иным причинам, уходили из жизни различные разумные магические существа, оседая годовыми кольцами магии и сил, нейтрально колышущимися и омывающими средоточие большого количества волшебства — Хогвартс. Люциус стоял посреди спальни, волосы на его голове шевелились змеями. Сквозь скрюченные пальцы струилась и концентрировалась какая-то энергия. И в конце концов появился этот странный туман. Не успевшие выскочить, постарались залезть на предметы мебели. Нечто поднималось пиками, из общей массы потянулись тоненькие ручки- щупальца. — Забирайте все чужое, оставьте мое. Туман потянулся, маленькие ручки слизывали чернильные следы. Они тянулись и забирались все выше. — Люциус, что ты фокусничаешь? — зашипел Роджер. — Дай мне что-нибудь острое, — бледное лицо Малфоя было страшным впервые в жизни. Об пол звякнули маникюрные ножницы, Роджер ютился на собственной тумбочке. Нырнув на миг в клубящийся туман, Люциус поднялся, а на пальцах левой руки проступали крупные красные капли. — Пейте и уходите, — приказал он. Наваждение исчезло. Друзья с неохотой покидали убежища. Малфой облизывал пальцы по одному, наблюдая за их реакцией. Лица парней были озабоченными и настороженными. — Вот так удалась шутка… — усмехнулся Дане. — Кто художник? — с холодной надменностью спрашивал Люциус. — Что ты с ним сделаешь? — Самсон Дане взялся отдуваться за всех. — Отблагодарить хочу! Рисунок вождя маори имеет защитные свойства. Промах заключался в другом. Если на моем теле и возникнет рисунок, то только когда я захочу. — Подарок-то возьмешь? — без надежды спрашивал Роджер. — Пригодится! Но в двери уже настойчиво стучали. И Люциус слишком хорошо знал, кого принесло с утра пораньше. Он направился открывать. Никого не стесняясь, ворвалась Нарцисса. Подхваченная и остановленная крепкой рукой, она все же выворачивалась, принюхиваясь. — Что здесь, Мордред вас всех подери, происходит?! У вас склепом пахнет. И цветочки под стать, — она сорвала веночек с головы неудачливого церемониймейстера. — Не бойся ты так! Все хорошо! — Вижу, — она развернула его руку ладонью вверх и со всей самоотдачей принялась зализывать ранки на пальцах. Немая сцена, во время которой никто не способен был двинуться с места, понимая или ощущая новый выброс силы. — Цисси, ну что ты… — он почти хныкал, зарываясь свободной рукой в ее распущенные волосы. Она резко откинулась, глядя ему в глаза, побуждая вторгаться в мысли. Люциус не очень любил приносящий дискомфорт навык. Обучением легилименции занимался сам отец. Противостоять его напору было сложно, но со временем он и того добился. А когда получаться стало сносно, то и выгода проявилась сама собой. Прямо как сейчас! — Люблю тебя… Знаю… Все мое — твое! Забирай! Ранки на руках затянулись и исчезли. А один из вредноскопов в кабинете Дамблдора лопнул, силясь определить область магии. — Некромантия в замке? — шевельнулся один из портретов директоров. — Думаете, Лимберт? А мне казалось, что вещица давно неисправна. Мужчина поправил пенсне на длинном породистом носу и глянул поверх стекляшек проницательными глазами. — Я давным давно всего лишь портрет, но туман я чую нутром. Наказывать ни в коем случае нельзя. Помогите ребенку. Это тяжелая и разрушающая сила, Альбус! — Посмотрим... Что бы там ни было, ученик с этим справляется.