Расчет

У отца было две любовницы. Одна — вдова - деловой партнер. Женщина самостоятельная, независимая, взрослая и, конечно же, интересная внешне. Люциус не просто догадывался, он знал о ее существовании и эпизодичности их встреч на любовном поприще. Чаще она наведывалась камином прямо в кабинет с кипами бумаг в руках своего домовика. Если волей случая мальчик и оказывался рядом, то с поклоном и дежурным приветствием уходил восвояси. Но иногда ему перепадало немножечко договоров на проверку. Довольно сносно разбираясь в делопроизводстве, Люциус заключил, что в ее предприятия была вложена немалая сумма денег, а прибыль они приносили еще бóльшую. «Значит, так надо», — решил он. В свете последних событий необходимость подкреплять деловые отношения какими-то личными коробила. Тем более, была ведь еще одна женщина. Сперва с ее обществом приходилось мириться скрепя сердце. Это потом многое прояснилось, насколько было нужно. Появилась дама ни много ни мало через месяц после смерти матери. Она никогда не жила в доме подолгу, но гостила порой целыми неделями. Когда она пришла впервые, между Люциусом и отцом возникла немая конфронтация, продолжившаяся две недели. Мальчику казалось, что отец предает память матери. Женщина была божественно красива, ненавязчива и мудра. Она умела ретироваться и растворяться, как домовой эльф, стараясь не раздражать юного Малфоя. Он силился и не мог найти в ее присутствии ничего хорошего, кроме того, что она не претендовала на вступление в права хозяйки. Первое, что ему удалось узнать, задыхаясь от подавляемой ненависти, что леди была еще и сквибкой. А-а-а!.. Сквибкой с глазами цвета ляпис-лазури, плащом черных, тяжелых, не колышущихся даже при движении волос длиною до колен, белоснежной кожей и обтекаемыми формами. Такой же обтекаемой была и манера ее общения. Женщина принадлежала к древнейшему, уважаемому роду Сельвинов. Вопреки распространенному правилу открещиваться от сквибов и с рождения направлять их в семьи, веками служащие богатым волшебным фамилиям детскими домами для выродков, она получила воспитание наравне с детьми, одаренными волшебством, и всегда жила в родной семье. Там она и познакомилась с Абраксасом Малфоем. Безусловно, за десять веков тесного сосуществования чистокровного коллектива магов образовалось множество нерушимых связей. В каком-то из многих десятков поколений можно было найти родственников практически в любом из домов. Но в эту семью Абраксас стремился интуитивно. Плакаться было негде и нельзя. Слезы детей — роса, а стенание и горе взрослого мужчины только сделают на том свете пищу горькой, а питье ядом. В письме-соболезновании от Сельвинов содержалось странное предложение облегчить страдания, для чего вдовца приглашали в гости. Поворошив на всякий случай былое, восстановив степень родства, определив, что ему не должны и он ничего не должен, немало заинтригованный лорд Малфой направился навстречу неизведанному. Возможно, из поколения в поколение в их семье передавался секрет заклинания, врачующего душевные раны? Абраксас приготовился к любому повороту событий. Его могли искренне пожалеть, а могли и затребовать денег в уплату за услуги. Но не все ли было равно, если помогут просыпаться спокойно, не в холодном поту от вида восковой маски вместо лица любимой женщины. Глава рода повел светскую беседу, домовики подали крепкий сладкий бальзам на травах и ягодах, с привкусом полынной горечи и копченой сливы. Напиток и правда расслаблял. Камин, заполнявший половину кабинета, был растоплен. Пламя полыхало адское. Голова успела вспотеть и высохнуть. По спине текло ручьем, но старый сухонький волшебник, как хладнокровная змея, грелся у тепла. Как будто уйди он от языков пламени, почти облизывающих его бок, и кровь мгновенно остынет. — Я позвал вас по настоянию моей дочери. — Которой, Виктор? Он чувствовал легкий хмель, не помешавший между тем насторожиться и развеселиться. Ну вот, сейчас же и женят повторно! Какое-нибудь обезволивающее зелье примешали. Малфой попробовал очистить сознание, выставить легенький щит для начала да и вспомнить имеющихся в наличии дочерей. Все они были старше, имели семьи, радовали деда многочисленными одаренными внуками, а у одной и правнук созрел. Внезапно его осенило. Он помнил эту девочку, всегда в уголке, тихую и странную девочку-сквиба. Хотелось оскорбиться и уйти, да ноги налились свинцом, язык не слушался. Но какова формулировка! Сквибка, позор семьи, на чем-то там настояла. — Фрида, — позвал Виктор негромко. Двери открылись, и вплыло существо красивое, как языческая богиня. Было тут, чем приторговывать в спешке! И, если бы не эта неприятная особенность, разве была бы она до сих пор одна? — Дочка, вверяю этого джентльмена твоим заботам, раз ты так хотела… Глава рода откланялся. А Малфой старший уставился на диковинку. Ее прихотям явно потакали в доме. Та, которую звали Фридой, плавно приблизилась на расстояние вытянутой руки и наклонилась, взглянуть в глаза сидящего гостя. — Что тебе от меня нужно? — хамить в чужом доме было верхом наглости, как и подобное заманивание с неясными целями. — Я хочу тебе посочувствовать… — Я принимаю почту, — он осекся. От девушки исходила странная сила. В ней не чувствовалось магии как таковой и не так, как в магическом существе. К ней тянуло, она распространяла неосязаемое, но сильное поле. Он понял, что может мыслить. Ничто не мешало вспомнить основы знаний о магии, о возникновении магии четырех стихий, о ментальных практиках, уходящих корнями на Восток, о зарождении и становлении правил общения с мертвыми. Обширные библиотечные знания считались хорошим тоном в семье Малфоев. Жажда их расширения и приобретения воспитывалась и прививалась с самого детства. — Я не могу в письме! — сокрушенно поведала «богиня». — Письму не обучали? Средневековье! Хочешь, я пожалуюсь в отдел магического правопорядка? — он посчитал, что лучшая защита — нападение. — Такая глубокая рана? Мне необходимо будет прикоснуться. Укажи, пожалуйста, куда. Становилось все интересней. По всей видимости, она целительствовала каким-то непостижимым образом. То, чему учат практикующих магов, и отнимающее прорву волшебства умение. — Какой тебе от этого прок? — Вопрос, достойный истинного Малфоя. Разумеется, если тебе от этого полегчает, то доля корысти есть и в моих действиях. Что тут скажешь, он действительно расслабился, следовало только узнать цену вопроса и поторговаться, если предоставят возможность. Можно будет выяснить и целесообразность дальнейших действий для себя, ненаглядного. Она давала какие-нибудь гарантии? Можно и лицензию на целительство потребовать! А что? Но все планы рухнули разом от ее усмешки и последовавшего ответа. — Ты заступился за меня в детстве. Не помнишь? Тогда собралось много детей. Я старалась держаться подальше, все-таки сквиб. Но отец никогда меня не прятал и не стыдился. Один уже в Хогвартсе учился… — Я помню, помню! Мне было жаль тебя. К сквибам он испытывал не ненависть или страх, а жалость. Чувство хорошее, но неприятное и разрушающее. Значительно лучше было гордиться и радоваться. — Теперь и мне жаль тебя. — Благодарю покорно! Пожалела, отстань! — пока еще все балансировало на грани фарса, а не скатывалось в полную нелепицу. — Очень плохо! Ты утерял связующее звено с землей, как прообразом созидающей силы. Это лечится временем, но зачем же столько ждать? — казалось, что она разговаривает сама с собой. — Ты сумасшедшая? — Какой настоящий сумасшедший признается в своем нездоровье? Хватит! Ты меня утомил! Слишком много негатива. Саморазрушение затягивает всех вокруг, подобно водовороту, а у тебя сын. Да? Она присела на пол. Черные волосы накрыли младшую дочь Сельвина шатром. Сквибка потянулась и сняла с него обувь, оголила ступни ног. Все, что Абраксас испытывал на данный момент, очень просто называлось священным ужасом. Фрида прижимала его ноги к полу в рабочем кабинете Виктора Сельвина. Он престал чувствовать, что она излучает нечто. Наверно не было ничего, или это было все… Все вокруг во множестве взаимосвязей, пропитывающих друг друга, перетекающих, зависимых, как цветок зависит от Солнца, синтезируя процессы в своем организме, так и Солнце, величественней которого трудно выдумать объект, зависит от движений во вселенной. Но и сама иерархия вещей сминалась в невообразимый ком. При всем желании он не смог бы объяснить происходящее. Все мысли и чувства лопнули под натиском странной, неведомой силы. А сам он обратился в чистый лист, но без пошлого привкуса амнезии, который чувствуется при попадании даже самого умелого обливиэйта. — Как ты это сделала? — сумел он выдавить через некоторое время, когда жалкая толика способности говорить вернулась. — Сделала… Но способностями не торгую! — она зубоскалила, будто ничего ровным счетом не произошло. — Я так понимаю, мне следует признать долг отданным. Но долги, о которых я не помню, считаются выплаченными. Зря старалась! — Ну надо же, какой упорный! Приду к тебе сама. Побалуюсь еще немного. — Так это называется? Баловство? Я — человек занятой. — Как хочу, так и называю, когда у умения нет названия! — она рассмеялась легко и непринужденно. — А ты уж было подумал, что ничего от тебя прежнего не останется… Пауза длилась несколько секунд. Лорд Малфой все еще сидел босиком и несколько не в рамках этого мира. Ирреальное чувство иногда возвращалось и уходило, покачивая на высоких плавных волнах. Внезапно она замкнулась и изменилась в лице. — Я устала. Уходи. Отдыхать я буду здесь. По крайней мере, было понятно теперь, почему все в доме подчинялись этой женщине. Сначала он ждал ее прихода, опасаясь и желая повторения полного опустошения. Но, вполне возможно, она могла дать еще что-то. Боль недавней потери трансформировалась в светлую память, как если бы прошла целая вечность. Он пробовал укорять себя за поверхностное отношение, уличать в бесчувственности, обвинять во лжи, но понимал, что на самом деле чудодейственным образом проскочил все стадии процесса осознания произошедшего, а свобода давала возможность действовать, и жить, и вновь стать опорой для сына, повисшего буквально в воздухе. Попутно захотелось выяснить, почему она не собиралась помочь Люциусу. Неужели его не терзало горе? А когда надежда погасла, срок давности стал истекать и не одной весточки (и впрямь, не могла же она не уметь писать), все и произошло. Эта женщина явилась, как буря, бушевавшая за окном. Было поздно. Он отправил сына спать, а сам впал в странное оцепенение у окна, глядя в темноту на беснующуюся стихию. Ворот из окна спальни видно не было, да и не углядишь ничего за таким дождем. Но сигнальные чары работали в любую погоду. Абраксас послал недовольного Добби, причитающего, что «в такую погоду хозяин собаку…» — А ты и не собака! — огрызнулся лорд Малфой, желая сейчас же развоплотить самого непутевого эльфа в семье. На его большеухую голову значительно приятней было бы любоваться на стене, чем выслушивать вечные отговорки. Эльф все не трогался с места, чего-то ожидая. — Да! Пригласи. Не думаю, что это ежик заблудился! — приказал Абраксас. Она не стояла на ногах, только делала вид, что стоит. Грязная с ног до головы от нескольких падений на раскисшей проселочной дороге. Косой дождь с ветром исхлестал ее до красноты. Не владея способностью трансгрессировать, Фрида шла по огражденному чарами просёлку две мили. — Почему, ну почему не каминной сетью?! Не знал, что летучему пороху есть дело до того, кого перемещать! — Я не живу с отцом, — отвечала она просто. — Ванну горячую, молоко горячее, с медом, одежду поправить! — суетящиеся домовики растворились. Она не сопротивлялась сдиранию прилипшей мокрой одежды, охая, но, не сопротивляясь, лезла в горячую воду. И совсем не сопротивляясь, с шумом прихлебывая, выпила сладкое молоко, кутаясь в большой для себя халат. — Проще надо жить, — бубнила гостья, засыпая, — у магглов и у сквибов все очень просто… Прислушиваясь к внутренним ощущениям и мыслям, он не смог оставить ее. Сон не шел. Разглядывание затягивало. Фрида определенно относилась к совершенно неизученной расе существ, именовавшихся некогда богами. Когда боги еще имели телесную оболочку. И она же была уязвима, как самый обычный человек. Ближе к середине ночи, когда бодрствование стало порядком утомлять, она внезапно открыла глаза, синеющие даже в полумраке при свете ночника. — Что я делала в прошлый раз? Не помню? Чистила и корни отращивала? Теперь пора выводить из растительного состояния! — Может быть, утром? — с последним проблеском надежды спрашивал насмерть перепуганный Малфой. — А утром просто обязательно! Фрида потянулась так и этак с пристрастием, а затем опрокинула на себя сидящего, подобно изваянию, хозяина дома. А утром он сам с радостью и вкусом повдовствовал вновь. Тем более, вид с тыла, прикрытый накидкой из шикарных смоляных волос, был выше всяческих похвал, а отклик оказался самым предсказуемым и человеческим.

***

В первое появление она жила дольше всего. Люциус дулся во время совместных приемов пищи, находил любую возможность улизнуть и появлялся, только если отец звал довольно настойчиво. Сам Абраксас не знал, как представить ситуацию. Фрида не давала никаких подсказок. Она ничего не просила, не намекала, не строила планов на будущее, но и не уходила. Странная женщина переполняла дом иным содержанием. Но для повзрослевшего ребенка ответ был очевиден. — Мне не нравится твое поведение, Люциус! — завел разговор отец однажды вечером, вызвав сына в личные покои. Разговор не вязался. Неизвестно, что делала там посторонняя женщина, но она точно напевала приятным мелодичным голосом и пела все громче и громче. Звуки ломали створки дверей, врывались между спорящими. Она ничего не делала просто так… — Я вам мешаю? — отвечал мальчик с вызовом девятилетнего ребенка. — Тогда скажи на милость, как надо? Отец спутал все карты. Люциус видел и чувствовал нутром, что все хорошо, лучше не придумаешь, но он не мог понять почему! Ему все еще было обидно. Присутствие этой женщины, общий жизнеутверждающий настрой со скорбью не вязались. — Не надо заводить любовницу так рано! — бросил он в сердцах и убежал, подозревая, что отношения испорчены навсегда. Но еще через неделю дела потребовали присутствия отца лично. Тогда-то Люциус и столкнулся один на один с вероломной разрушительницей всех устоев. Он вышел к завтраку одетый, причесанный и собранный, как для делового визита, — привычка, привитая годами, с тех пор, как еще мама расчесывала волосы малыша. В семье детей обоего пола не стригли до семи лет. Семейное предание гласило, что таким образом магическая энергия накапливается и концентрируется лучше. Но, становясь старше и набираясь тщеславия, мужчины рода начинали понимать, будут ли к лицу длинные волосы в дальнейшем. Поправив идеальный хвост, стянутый черной ленточкой, и бросив полвзгляда на нежелательную персону, Люциус принялся ковырять кашу и вынимать из нее изюм. Не потому, что не любил, а потому, что есть перехотелось. «Дама» сочла возможным явиться к столу в халате! — Не грусти! Это же ненадолго! — Что именно? — процедил он сквозь зубы. — Отступление от правил… Срок выходит… И помни, она всегда будет с тобой. Эта связь нерушима, и не смей сравнивать! Прими на веру. Ты еще ничего не знаешь и не понимаешь. Твой отец не ты по отношению к матери, но он так же близок к тебе, а ты его ранишь сильнее, чем думаешь! Сначала мне казалось, что это от недостатка воспитания. И я, признаться, все ждала, когда он тебя выпорет по старинке, когда детского мнения не спрашивали. Но он тебя слишком любит! Так просто ответь ему, и я исчезну… Я стану не нужна вам! — Но ведь ему снова станет хуже? — спросил он настороженно. — Нет! — ответила она однозначно. — Но ведь он любит тебя! — Нет, неверно. Я хорошо заполняю пустоты и перетекаю туда, где область меньшего давления. Выучишь маггловскую физику — поймешь. У него достаточно ума, чтобы понять это. Так что обещаю, здесь больше никто не расстроится. Люциус совершенно забросил ковыряние в каше и уставился на молодую, красивую женщину совсем иначе, разинув рот от удивления: — Тетя Фрида, а ты фея? — Ох, Мерлин, неужто передо мной и впрямь ребенок? А я начала думать, что меня зрение подводит или глаза отворачивают! Так, раз я фея, то вынуждена задать тебе один насущный вопрос. Феи встречаются только в сказках. Ты знаешь сказку, в которой говорят волшебные слова, способные возродить мертвую фею? — У меня с некромантией не все пока хорошо. Отец говорит, что слишком рано, потом проявится, — заметил он тоном светской беседы. — Да, если только так, то открою тебе секрет ремесла, — она улыбнулась. — Надо сказать: "Я верю в фей!" В тот же день она ушла. Отец вернулся поздно, не особенно довольный. Люциус старательно втягивал голову в плечи. Ему было преподносить сей сюрприз. А выглядело все, между прочим, так, будто они окончательно поссорились и женщина ушла по его вине! — Кхм… Пустовато теперь, не находишь? Абраксас нюхом почуял, сколько народу нынче в доме. Он взглянул в лицо сыну и с удовлетворением прочел обычное обожание. В последнее время ребенок почти перестал открываться. — И что же, какой-нибудь совет ты получил на прощание? Люциус хмыкнул: — Она упоминала какую-то маггловскую сказку про волшебство. Название не сказала. — Приключение хочешь? — Настоящее? — глаза уже горели. — Да, полное опасностей! Отец скинул мантию, подхватил сына в охапку и трансгрессировал. Два весьма несуразно одетых человека, словно вышедших на улицу в театральных костюмах, подошли к полисмену, задав еще более несуразный вопрос, где можно найти круглосуточную книжную лавку. Но отказать им не было ни единого основания. Возможно, отец и сын — родство было несомненным — праздновали день рождения мальчика. Странное время, но все бывает… Получив разъяснения, они вновь трансгрессировали за углом ближайшего дома и оказались у тускло освещенного магазина. Двери открыл, судя по виду, сам хозяин лавочки. — Что угодно джентльменам? — Сказку, в которой говорится, как воскрешать фей! — выпалил Люциус. — Пожалуй, знаю одну такую. Пожилой маггл углубился в магазин, вернулся быстро, выложил на прилавок сочинение английского классика детской литературы и хотел озвучить цену. Но высокий светловолосый мужчина уже ловко подцепил книгу и закрывал за собой дверь. Почему-то с особым усилием передвигая ноги, хозяин лавочки выскочил вслед. Но покупателей и след простыл. Ловкачи! Ради чего? Может быть, и кассу вынесли. Все еще шаркая, он вернулся, запер дверь, глянул на прилавок и, немея, увидел увесистую золотую монету.