Расчет

Удивительный ход в партии двух влюбленных, поставленных в не вчера придуманные рамки целомудрия, странным образом изменил их отношение друг у другу. Впоследствии Люциус частенько говорил, что сделать это было умнейшим шагом. Родилось не безысходное стремление к алькову, а какое-то неизъяснимое, еще более тонкое сочувствование. И если раньше юноша многое принимал просто на веру, то сейчас отклик и мук, и радости был осязаем. Как шлейф запаха, источника которого не видишь, как тепло спрятанного, а не явного огня. И Нарциссе, стремящейся проникнуть глубже в суть процессов, чаще всего умалчиваемых возлюбленным, стало куда как легче интерпретировать возникающие ассоциации. Кажется, теперь можно совсем не разговаривать. Ан нет, диалоги стали эмоциональней. Она позволила себе шутить совсем не безобидно, что раньше было в большей степени прерогативой Люциуса. Отношения кроме патоки сладких чувств, цемента постного постоянства, обрели перчинку иного задора. А вишенкой на неординарном блюде стала возможность не отказывать себе ни в чем. Приобретение опыта стало вкусным и нечастым лакомством. Отличаясь, должно быть, от подавляющего большинства незрелых юношей, Малфой обрел иную ясность и перспективу мышления. А задуматься стоило, и не только о том, что чешется и не дает спать спокойно по утрам, а еще и о наболевшем зубе ближайшего будущего. Счастливое время совершеннолетия, подпирающего под самое горло, грозилось сделать его не только управляющим, но настоящим владельцем целой сети предприятий. С этими обязанностями он справлялся не без успеха несколько лет. Грядущее должно было обернуться еще и одним из официальных министерских постов. Вся тяжесть вновь наложенных рамок и ограничений виделась как нечто большое как раз с такого расстояния. Тончайшая паутина интриги, что начал плести отец, вырисовывалась для сведущего в подобных играх наследника империи взаимодавства, долгов и обетов пронизывающей все слои магического и добрую долю маггловского мира. Узнать об этой стороне взаимодействия с более многочисленной маггловской братией пришлось не понаслышке. И только Малфой, с его вечным отточенным малфоевским лицемерием и снобизмом, мог удержать лицо и не выдать, что не видит он в магглах ничего сверхъестественно низкого и плохого. Иметь с ними дело было зачастую приятно. Да, они легче читались и сдавали позиции почти без боя, особенно имея счастье общаться с таким заумным подростком. Почему-то их любовь к не по годам умным детям превосходила все мыслимые и немыслимые пределы. Маги были более привычны к раннему взрослению отпрысков, приобретению ими самостоятельности и иного уровня свободы и ответственности вместе с нею. Общество магов потому и казалось более средневековым, что ему не был присущ инфантилизм современного мира, где, сажая подростка за руль автомобиля, не выпускают из-под материнской юбки и надежного отцовского крыла. Этими же взглядами на взросление объяснялись и столь ранние браки, принятые в магическом сообществе, тогда как маггловское вовсе отходило от института освященной и даже государством запротоколированной семьи. В лучшем случае отодвигая время заключения союза на неопределенный срок. Итак, оба продолжали ждать с благоговением часа, когда их руки соединят, как и сотни раз до того они соединялись в едином порыве, но смысл у действа будет иным. Совершенное деяние было неотменимо. А его последствия обсуждены. В ходе разговора выяснилось, что Нарцисса далеко не тот цветок, каким представала раньше, а миру и вовсе свойственно менять привычные очертания совершенно необычным образом.

***

Как и несколько лет назад, руки празднующих Самайн глав двух родов обожгло. Боль пульсировала и обвивала места, отмеченные невидимым следом заключенного магического договора. Только теперь и сомнения не могло возникнуть: произошло то самое непоправимое, что нарушало всю суть таинства слияния двух зарученных. Абраксас впервые хотел наказать сына так же сильно, как и выпутаться из ситуации. Но действо, похожее скорее на фарс, лепило само себя. Или вмешалось колесо Фортуны, вращающееся таинственным образом подле дома Малфоев и попутно им. Выдумать что-либо быстрее и конфиденциальней патронуса было проблематично, когда палочка так и плясала в трясущихся руках, а на ум лезли заклинания иного рода. Только Люциус, прижав еще поплотнее ставшую просто неотделимой возлюбленную, прикрыл блаженно глаза, не в силах больше бороться со сном, как в самое ухо раздалось шипение без малого плюющейся ядом знакомой бесплотной змеи. — С-сейчас-с-же появись дома, негодный мальчишка! Не знаю, как ты это сделаешь, но каждая минута промедления будет стоить тебе лоскута шкуры! Люциус не успел осознать реальность угроз и начать думать о воплощении приказа, как Цисси, обнаженная и прекрасная, с выражением воинственного эльфа на лице уже присела подбоченившись. Маленькие розовые соски торчали, словно нацеленное оружие. Уж не этим ли она собиралась обороняться, как и строить доказательство невиновности… Но все это стало на секунду неважным. Он нежно ущипнул губами плотную горошинку. — Черт, вкусно! И мы, кажется, пропустили все вкусности! — Которые тебе не понадобятся без кожи долго-предолго, — напомнила прагматичная соблазнительница, не упуская возможность на миг прижать его голову, запустив пальцы в волосы. — Я понимаю, все серьезно, — он со вздохом отвалился на подушки. — Но и отец не самодур. Понимаешь ли, камин в моей комнате открыт. Есть у меня такая привилегия. Но я бы, наверно, был самим директором Хогвартса, если бы имел все причитающееся посту. У меня нет летучего пороха. Ближайшее место, в котором мы можем его раздобыть, не вдаваясь в подробности, кабинет Слагхорна. — Как мы вообще будем вдаваться в подробности вне семейного круга, тебя не заботит?! Можно подумать, Дамблдору ты бы так и выложил все в лоб? — Старик будет рыться в моей голове. Думаешь, от него можно увильнуть и выдать правду за слишком яркое желание? Идем! — скомандовал Малфой. Он уже призвал в повисшей тишине собственную ночную сорочку до пят, которую заботливые старые эльфы упаковали вместе с остальными вещами. Мгновение, прежде чем разразиться неподобающим ведьминским хохотом, Цисси разглядывала деталь классического гардероба волшебника прошлого века. Выдать ее принадлежность могли только пуговицы на мужскую сторону на вороте, а так пышность кружевных оборок была безупречна. — Вижу твою заботу, — пробурчал Люциус. — Время идет. Но только он натянул шатер материи, ужасно стараясь поскорее скрыть соблазнительное зрелище обнаженного тела любимой девушки, как Нарцисса невольно скривилась, ощущая легкий дискомфорт. Виной всему могли быть нешуточные переживания, заставившие вновь напрячься. Но вслед за изменением ее мимики и Малфой насупился. От тепла его ладони кости превращались в желе. Цисси прочитала по губам окончание какого-то короткого заклинания и дала себе зарок в очередной раз заняться внешкольной программой. Вокруг существовала такая уйма колдовства, что глупо было бы ограничиться пределами Хогвартса, насколько бы всеобъемлющие знания он ни давал. Заклинание обнаружения живого показало, что декан в покоях отсутствует. Праздник как-никак… С опаской была применена простая алохомора для начала. И это ли было не везение? Замок тихонько скрипнул, а в нос ударил легкий запах, присущий классу зельеварения. Личные апартаменты располагались за дверями в противоположном конце класса. Здесь могло потребоваться значительно более тонкое волшебство. Но Малфой приложил ладонь к замочной скважине и, будто порывшись в памяти, произнес: — Засахаренный ананас. Кхем… Видала, к чему приводит тщеславие?! Везде и всюду знаменитые десерты. Не глядя по сторонам, позаимствовали всего щепотку серого порошка и устремились назад. Пользование чужим камином было слишком наглядным доказательством преступления. Да и лишним, когда имелся свой. Набедокурившие в глазах старшего поколения подростки, ни секунды не колеблясь, шагнули в зеленое бездымное пламя. Абраксас в кабинете был в гордом одиночестве. Ярость сошла с его лица. Она сменилась выражением такого глубокого переживания, будто его застали вести о покойнике. — Ну и что, по-вашему, теперь можно поделать?! — он всплеснул руками не в силах двинуться с места. К стулу главу рода приковало совсем не осознание, что сгоряча можно дров наломать. Эти двое были безмятежны и счастливы, как бы он и хотел. Каким он сам был когда-то, пока смерть не разлучила с обожаемой Хлоей. Как он бывал своеобразно счастлив сейчас, припадая с восторгом к неиссякаемому источнику счастья в лице синеокой богини, только рядящейся в смертную личину. И не задумывался ведь, переходит ли кому дорогу, вторгаясь в тонкие сферы взаимодействия не только двух тел, но и энергий, которые можно уловить только любя. Кроме того, Абраксаса весьма озаботило появление обесчещенной невесты. Он никак не мог подумать, что сын возьмется прикрывать свой проступок щитом опозоренной чести. Конечно же, при Нарциссе, рискующей так и остаться Блэк, только Блэк в опале и под гнетом очередного домашнего проклятия, он не рискнул бы учинить расправу сверх словесной. А выпороть самонадеянного сластолюбца с пристрастием следовало. — Ты понимаешь, — он обращался к сыну, машинально перебирая и заламывая изящные пальцы, — что за поступки придется отвечать? — А я и не слагаю с себя ответственности! Более того, я собираюсь до конца своих лет с большим или меньшим успехом поступать с любимой мною женщиной подобным образом. — Но даже если ты назовешь женою Нарцису, как мы все до сих пор и хотели, то как и чем ты собираешься платить за принятие в род? — Подождите! — Нарцисса будто очнулась, чувствуя себя оскорбленной упоминанием собственной персоны в третьем лице. — Ничто не сделает меня ближе к Люциусу, как и к семье Малфой, чем наши обоюдные чувства. И то, что мы несдержанно перестали соблюдать привычные запреты, ничего не меняет. И я готова это доказать! Такого точно не ожидал никто. Люциус малодушно помышлял выдержать телесные наказания, а потом решать остальные проблемы по мере их поступления. Внутренне он изготовился поставить свою роспись на государственных документах, как гарант иного уровня постоянства. Ведь он совсем не собирался бросать сумасбродную Блэк за то, что она так щедро одарила его минутой вне времени, проведенной в раю. Он так привык считать ее своей, а теперь еще и ощущал это со всей полнотой. Только что пережитое слияние не отпускало. Гордость за смелость любимой подпирала смешно и беспомощно выпирающий кадык. — Каким образом? — с недоверием спрашивал старший Малфой. А младший готов был завопить, падая на колени, что он во всем виноват. Что пора уже карающей деснице прекратить представление. Что… — Я не была у родового камня дома. Соблаговолите проводить, — попросила юная особа холодно, отрезвляя обоих. Молчаливая процессия углублялась в подвалы дома, имеющие три яруса. Ступенчатые подземелья заканчивались старинными казематами. Но камень находился во втором ярусе, соприкасаясь при этом с землей. Ничего в этом не было от варварского обряда. Абраксас готов был смотреть на доказательство состоятельности сына. А пришлось с умилением и признанием собственной узколобости наблюдать состоятельность невестки как женщины, как руля, как надежной основы, цементирующей и воспроизводящей род, не дающей ему иссякнуть. Нарцисса все еще продолжала крепко держать за руку Люциуса. Она подтянула его, чуть сопротивляющегося, но неявно, к серому булыжнику, испещренному рунами. Приложила их соединенные ладони, точно не утерявшие целостности. Мига не потребовалось, чтобы началась странная и впечатляющая реакция. Раздайся сейчас глас из неоткуда, и он бы не впечатлил сильнее. Все пространство залил равномерный холодный свет. Такой, какой смутно помнился за обилием иных впечатлений прошедшему это испытание когда-то старшему Малфою. А на руках детей вспыхнули и осели нестираемым следом браслеты союза, являющиеся всего лишь свидетельством наличия в нем частицы магии, славной определенным набором физических проявлений. Некоторое время понадобилось для осознания произошедшего. Ошеломленный Люциус робко поцеловал прежде след на руке, а потом задушил в яростных объятиях центр своей крошечной вселенной. И как же это было ново и неизведанно, он был не одинок в своем счастье, в возможности его проявить. Смешно и неуклюже Абраксас клюнул сына в макушку, привстав для этого на цыпочки, а Нарциссу беззастенчиво в ухо. И тут же церемонно приложился к маленькой ручке. Но двое мужчин вынужденно опомнились от нагрянувшего облегчения, граничащего со счастьем. Люциус понял, что размазывает по лицу возлюбленной не только слезы, но и, о ужас, сопли и слюни форменной истерики. — Мы обратно, — бросил он отрывочно, подхватывая дрожащую мелкую на руки. — Я обрисую событие лучшим образом, — церемонно пообещал Абраксас. Нарцисса сопротивлялась вяло прохладной воде из-под крана, плещущей в лицо из любимых рук. Она чувствовала, что ворот рубашки безбожно промок и стремилась скорее освободиться от компресса, почти ничего не соображая. Произошедшее казалось странным сном наяву. Слипались мокрые ресницы. Тусклый свет слепил. В голове гудело. Она обернулась растерянно и обомлела. Разве можно было представить себе еще больше нежности и заботы во взгляде? Он был здесь, близко и навсегда. — Идем спать, душа моя! — попросил он кротко, не стесняясь вновь передать главенство. — Давно пора! — Нарцисса вынырнула наконец из бесполезной материи, пряча наготу в его объятиях и чувствуя, как руки, ведущие по спине увязают в коже как в податливой глине. Границ все еще не было. И оба надеялись, что их не возникнет и впредь!