***
Визит, нанесенный Абраксасом одному из первых соратников новоявленного лидера, не отменял встречу сына с самим Волдемортом. Люциус возвратился на каникулы домой. Нарцисса собиралась приехать теперь уже на все лето. Но приготовления к свадьбе он отложил волевым жестом. Семнадцать Люциусу исполнилось. Это говорило лишь о допуске к трансгрессии и творению волшебства без лишнего контроля Министерства. Впереди был целый школьный год. Его выход в свет, окончание школы, а теперь и кое-что еще, что бы он не хотел сочетать с радостными событиями были впереди. Опасаясь теперь всего на свете, Абраксас мысленно поведал суть состоявшейся беседы. От думок и так голова трещала по швам. А теперь выходило, что он, сам Люциус Малфой, отдает себя в рабство. Это было глупо, мерзко и подло. Сердце сковало холодом. Будучи юным и горячим, уверенным в своих силах шапкозакидателем, не так легко погружаться в ледяную купель действительности, которую, как Люциус понял, он еще не видел и представить себе не мог. Молчание воцарилось между отцом и сыном на долгие пять дней. В ходе которых он измучился. Не спал. Под глазами залегли тени. Аппетит пропал. Таким осунувшимся Люциус и предстал перед отцом к исходу пятого дня. Домовик доложил о желании младшего хозяина говорить. Говорить и породить истинно малфоевский компромисс — вот что было необходимо в данную минуту! Что тут скажешь? Перед юношей предстал отец, постаревший за считанные дни. Некоторое время они буравили друг друга взглядами, не проникая под оболочку, а только ужасаясь влиянию внутреннего на внешнее. Что же было сказать и сделать старшему, когда собственный ребенок, грузно опускаясь на колени, молвит: «Я не хочу!» Малфой-старший чувствовал, что волосы на затылке шевелятся. И впереди как минимум два пути: один в никуда с мнимым спокойствием до поры до времени, а другой, вроде бы верный, но оттого не менее страшный. Впервые у него не было ответа, который бы удовлетворял отцовские чувства. И, тем не менее, говорить было необходимо. — Ты совершеннолетний, Люциус. Я не в праве тебе указывать. Могу только посоветовать прислушаться и приглядеться. Точка зрения этого человека кажется мне интересной и перспективной для нас, как для древней фамилии. А что до привязывающих ритуалов, так их масса. Они сопровождают многие магические сделки. Не страшно! Это просто отражение перфекционистского подхода данного волшебника к делу. Уж кому-кому, а нам грешно обижаться на подобную скрупулезность в ведении дел. Как ни странно, оба ждали нечто подобного друг от друга. Абраксас чувствовал, что очистил совесть и преподнес творящийся беспредел в весьма выгодном свете. Люциус с готовностью послушного отпрыска внял сказанному. Он даже успокоился, представив, как Нарцисса через считанные дни оккупирует его разум. Как она, тонко чувствуя его нужды, окутает нежностью, скажет точно, что он прав, как бы ни действовал. И жизнь покажется легкой и понятной. Тем более не стоит бояться беседы с величающим себя лордом Волдемортом. До сих пор тот был убедителен. А его идеи привлекательны, хотя и не новы. Нарцисса прибыла с домовушкой и увесистым багажом. Заняла комнату, смежную со спальней Люциуса, и поспешила скорее узнать причину столь существенных перемен. Неотступные мысли все еще продолжали терзать его, не давая покоя. Она целовала любимого, целовала и целовала до тех пор, пока мир вокруг перестал существовать, вращаясь на бешенной карусели. И он смотрел только на нее, думал только о ней, не имея сил приплести окружающую действительность к ее персоне. Действие ее магии было очищающим пламенем. — Смотри… Она интенсивно растерла руки и провела несколько раз по его голове, буквально вычесывая мысли. Сжала лицо в ладонях, источающих приятное тепло. На шее оно перешло в легкое, безболезненное покалывание, и одновременно Люциус понял, что его наполняет нечто осязаемое, тяжелое, как расплавленный свинец, по каналам течения магии. Во рту появился легкий сладковатый привкус, а грудная клетка переполнилась, как воздушный шар. Затем Цисси резко прижалась, обнимая поверх рук. Из него буквально дух вышибло. Донорство было таким всеобъемлющим, что в нем помещалась сила двух, изгоняя, словно скверну, меланхолию, уныние и злость. — Вот идиотка! — вместо благодарности он подхватил ее на руки. — Да разве ж можно так?! — Верни! — велела она, упреждая оскорбления и прикрывая его рот ладонью. — Ты великолепна! — сдался Малфой. Теперь его капитуляция бывала противоречива. Он отдавал сторицей. Рядом с ней просто необходимо было становиться сильным. И Нарцисса таяла, переполненная им, отдавала, но наполнялась вновь иным содержанием. Принимала с благодарностью, взрывалась жизнеобразующим удовольствием. Зияя бесчисленными оголенными нервами, она вкушала концентрированный поток мужской магии, вырывающийся в этот момент. Нарцисса отмечала не раз, что сил прибывало ровно столько же, сколько было израсходовано. А его истощение, которое чаще всего шло на пользу (меньше тяжких дум), всегда можно было восполнить. Но ему нравилось все, и опустошающая тяжесть в том числе. Люциус валялся лицом в подушку, подложив руки под лоб. Он бессовестно наслаждался бездействием, возможностью высказаться, ощущая одновременно, как она заплетает машинально десяток косичек. А потом руки нежно поглаживают спину. Нарцисса слушала очень внимательно! — …на самом-то деле, я не против присягнуть на верность этому человеку. В наши времена необходим полководец и реформатор, который твердой рукой возродит строй, привычный для магического мира. Знаешь ведь, что творится! Несмотря на соблюдение Статута, в справедливости которого до поры до времени трудно было усомниться, толерантность зашкаливает. Мы терпим братание с магглами, превозносим низшие существа, признавая их носителями первородной магии. Ересь полная! — Да, родной, — отвечала Нарцисса. — Нарси, да ты меня совсем не слушаешь! Устала? — тут же насторожился оратор. — Наоборот, я переполнена, — выразилась она емко и понятно. — О-у… — он повернулся, зная наперед, что делать этого не стоит: держаки сорваны, а желание не отступает ни на минуту параллельно мыслям. — Переполнена… — Люциус прикоснулся губами к гладкому колену цвета слоновой кости. В этом году никто еще не загорал. Но ему нравился красивый натуральный цвет ее кожи. Им обоим больше шла аристократическая бледность, да и солнце кусалось, плохо ложась на кожу. — Ничего не бойся. Доверься своему чутью. А я поддержу тебя. Я с тобой, за тобой… — Подо мной, — продолжил он, улыбаясь, как сытый лис, но тут же переключился. — Только мое чутье говорит мне, что из правильной инициативы в данном случае все равно не выйдет ничего хорошего. Если бы я мог бросить все к чертовой матери! Уйти далеко, взять тебя с собой, жить простой жизнью. Растили бы всяких кур, они бы к нам сами пришли… Только вот это не я. Не я и не ты со мной. У нас будет все и даже больше, чтобы все захлебнулись от зависти, а слова сказать не смели, будучи нам должны. В общем, не знаю пока. Надо бы поболтать. — Да, поболтай, любимый. Точно так! Время еще есть. И оно было, как раз чтобы поймать ее, скомкать, проводя языком тонкую влажную дорожку между маленьких острых грудок. А, уперевшись в яремную впадинку, почувствовать судорожный глоток. Впереди у них было все лето. И визит Снейпа, немало настороживший Нарциссу почему-то. Но прежде всего потому, что она была страшной собственницей в отношениях и не могла поделить возлюбленного даже с его друзьями.***
А перед самым возвращением в Хогвартс состоялась та самая беседа, после которой отказ прозвучал бы странно. Люциус смотрел на Волдеморта. Он ощущал странную силу, исходившую от этого мага. Такую, которую никогда нельзя было уловить в присутствии Дамблдора. А встречаться со стариком изредка приходилось. Кроме того, его внешность мистера Реддла говорила, что маг занят каким-то истощающим поиском. По сравнению с прошлыми встречами он выглядел больным. А на фоне собственного приятеля, хмурящегося над «Пророком», соотнося написанное с новостями «Таймс», вовсе умершим позавчера. Не обращая внимания на третьи лица, Волдеморт повел дискуссию, практически повторяющую слово в слово суждение, наработанное по самостоятельному почину Малфоем-младшим. Только плевался лозунгами куда дальше и значительно более метко. Люциус чувствовал, что на секунду стал ведомым. Как будто слова содержали словесный код. В них и впрямь достаточно было повторяющихся структур и интонационных меток. Долохов вскинул глаза от газеты и интенсивно почесал в ухе. Люциус внял его пантомиме и мгновенно переключился на любимую оперную арию, старательно выводя все сложные рулады. Слушать перехотелось. Он не нуждался в убеждениях подобного рода, и так приучив себя к мысли, что пойдет под знамена этого волшебника. — Мой Лорд! — ужасно кривляясь, возопил Антонин. — Давайте отпустим умненького, симпатичного юношу, пока он не передумал и не заподозрил нас в недобром! А тебе, мой Лорд, надо вернуться с небес на землю и пожрать мясца, — напомнил он поигрывая бровями.