***
- Откуда такая глупая привычка лежать на палубе? - Тебя что-то не устраивает? - Билл как-то нагло улыбается, не открывая части своего лица - она все еще скрыта под треуголкой. - Мне вполне удобно, если тебя колыхать может подобное. Диппер фыркнул, словно был недоволен таким ответом. Правда говоря, так и было, но показывать это не хотелось настолько, что лучше броситься за борт прямо сейчас, чем признать это. На это Джон всегда смеялся, повторяя из раза в раз, чтобы юноша не глупил, ведь лучше признать свое любопытство, чем пытаться скрыть его, шагая против самого себя вновь и вновь. Наглая улыбка быстро пропадает, а дыхание замедляется. Пайнс был готов поклясться, что капитан уснул прямо на жестком дереве, подложив под голову руки, а глаза скрыв от солнца своей шляпой. В этой фигуре было что-то скрытное, как и обычно, словно даже во сне Сайфер пытался сохранить тот таинственный образ неизвестного капитана. В этом была та самая загадка, манящая к себе Диппера, и любая звезда, летящая с небес прямо в море, была бы отдана на разгадку. Николя громко смеялся над чем-то, заглушая мирные волны, тихо перешептывающиеся между собой. Последние дни все вокруг было спокойно, даже небо над бескрайней водой не имело облаков, оттого даже море казалось светлее. Ветер был спокоен, что доставляло волнующее чувство некой радости, ведь все лучше, чем шторм. - Земля! - Что, опять? - буркнул Билл, чуть скалясь. - Сколько можно реагировать на любые острова, встречающиеся нам на пути? - Там корабль на белых парусах! Билл скинул с головы треуголку и поднялся на ноги. Только он протянул руку, в нее положили подзорную трубу. - Я узнаю этот корабль, эту быструю шхуну, из тысяч других, - он усмехнулся. - Мы остановимся ненадолго на этом острове. - Зачем? - Джон недоверчиво свел брови. - Что ты задумал на этот раз? - Ничего, но ты будешь рад моему решению.***
Билл сходит на сушу первым. Он при полном параде, совершенно трезв. Впервые за многие годы Сайфер чувствовал это странное чувство - он нервничал. Но продолжалось это не столь долго: вскоре на него обратили внимание люди с другого корабля и стали приближаться к нему. Первым шел мужчина в возрасте. На его щеках красовалась щетина, волосы были местами седыми, теплый взгляд светло-бутылочных глаз был родным и знакомым. - Капитан Мойл. - Сынок, - он, словно родной отец, обнял блондина, стянув с того треуголку. - И сколько же лун я не видел этого лица? Видит Бог, признаться, сотню. Молодой капитан улыбался, вновь знакомясь взглядом со стариком. Все тот же старый камзол, его любимая рубаха, на коей осталось желтое пятно, и Билл готов поклясться, что не помнит откуда оно. Он слушал, что рассказывал старик, держа за плечи - для него - все еще мальца, и пропускал все, что происходило вокруг. Пираты жали друг другу руки, кто-то распивал совместно новую бутылку светлого рома. Один Диппер остался в стороне, ему не было к кому идти, но ему было за кем наблюдать, поэтому он в тени борта галеона наблюдал, как капитан "Желтого Демона" впервые на его памяти искренне улыбается. С каким-то особым трепетом Сайфер прикасался к борту шхуны, вдыхая запах досок. Цветы? Нет, больше нет. Белые розы больше не посмеют украсить борт, ведь единственное, что они делают, - оскверняют его, от досок до каждой частицы воздуха. - Куда держите путь? - Плывем по старому курсу, - ответил Мойл, поднимаясь на борт судна. - Вновь нас ведет нечистая в Нью-Провиденс. - Вновь туда? Подобное количество таверн и баров я не видел еще нигде, но предпочитаю обходить то место стороной. В просторном кабинете старого капитана пахнет вином. Блондин спрашивает будто бы случайно вслух: "Vin de Paille*?" Старик хвалит обоняние Билла, посмеиваясь, зная любовь этого человека к этому вину. Возможно, он и пират, но извечной его проблемой была влюбленность в недосягаемое, далекое, будто он тянется до самых звезд, чтобы стянуть несколько на бренную землю. Поэтому блондин был идеальным учеником, великим человеком, чтобы унести тяжелый сплин на своей шее, повесив его как камень на крепкой веревке. В вечно холодных желтых глазах сияет какой-то слабый огонек, сухие губы чуть приоткрыты, а взгляд устремлен куда-то мимо. Он помнит, где стоит каждая вещица, и точно знает, куда ему не стоит смотреть. Впрочем, пропало желание выпить с этим человеком, ведь им нечего обсудить, кроме далекого прошлого, не вызывающего больше того ярого восторга, что был прежде. - Выглядишь усталым, - подметил Мойл. - Ты до сих пор спишь днем на палубе? - Зря улыбаетесь, сэр, ведь это действительно так. Юные привычки, юные страдания, - взгляд уткнулся на два бокала. - "One of Sour, Two of Sweet, Three of Strong, Four of Weak"**? Нет, увольте, я не пью подобное. Да и совсем не собирался пить с Вами. - Я поражен твоим заявлением. Я словно вновь попадаю в далекое время, когда ты был еще совсем юнцом. Помнится, ты чуть не вылетел со службы из-за меня. - Это давнее, мне не хочется этого помнить. Готов поклясться, я уже готов забыть все, что было раньше. - Сдержан, быть может и рассержен - ты совершенно не меняешься, сынок. Светские женщины были бы от тебя вновь без ума. Время может меняться мильоны раз, и сами дамы могут поменяться, но сейчас, поверь мне, друг мой древний, чем меньше ты хотел бы видеть каждую из них, тем больше ты казался бы им интересным. Твое место в обществе. - Свет не терпит таких, как я, капитан, и нет нужды в том растворяться, как в море тонут корабли. Поймите, поверьте на слово Вы мне, мое место в море под воем ветра, в плаче парусов. И смерть свою, наверно, я найду в пучине бледных волн, в зеленой глубине, куда не смотрит ни один моряк. - Ты хоть не один, как то бывало прежде? - старый капитан чувствовал неладное все больше и больше. - Даже если рядом будут сотни, если за мной тысячи пойдут бойцов - все ровно мне, и все равно останусь я один, ведь в целом свете не нашелся даже человек, что смотреть на меня без страха не посмеет. Был, да больше нет его. Один я буду, уж поверьте, под солнцем, звездами, луной.***
Мэйбл никогда не входила в число дебютанток***, поэтому она могла позволить себе приехать на бал позже его начала. Ее встретили звон бокалов и оживленные разговоры кавалеров разной масти. Девушка учтиво улыбалась, почтенно слегка кивала головой в знак приветствия, чуть прикрывая темные глаза. Каждый ей знакомый был одарен ее шелковым взглядом. Пройдя вглубь зала, она села на мягкие стулья рядом с Пасификой, склонившись через подлокотник для дарения приветственный трех поцелуев в щеки. - Я знала, что Вы придете, мисс Пайнс, - блондинка гордо и так равнодушно улыбалась - так улыбались только представители ее рода. - Ваши слова меня вдохновили выйти в свет, дорогая. Представить себе не могу, что стало бы с моей заточенной душой в этих унылых стенах поместья. - Вы без спутника? - Не встретилась еще с его бархатными глазами да не услышала его певучего голоса, мисс Нортвест. Ах, не смотрите с таким ядовитым укором! Звала, звала! Обещался появиться! - Холодная улица могла ему приютом стать, дорогая моя. Вижу в глазах Ваших невыразимый ужас, закованный в железные кандалы! Не пугайтесь, ведь нынче говорила я с леди Засберг, и мне она сказала, что с трепетной радостью взглянула бы хоть на одного Эринза на своем приеме. Французы редкость на балах, а она, как помните Вы, любит говорить на их страстном языке. А вон и она сама - взгляните только на нее! Женщина говорила с какой-то незнакомой Мэйбл леди, улыбаясь совсем уж добродушно, с нотой глубокого зла. Ее тонкий стан показывал всю ее нежность и тонкость, но так легко выдавал ее усталость, когда она садилась. Элис словно бы была чем-то больна, стараясь не показывать того в свете, при богатых гостях - некоторые были даже выше сословиями, чем она, потому хотелось угодить больше нужного. Танец проходил за танцем, пары кружились по залу, не переставая. Пасифика с начала вечера сидела в сторонке, сложив руки крестом. Ее горделиво-бездушная улыбка плавно превращалась в змеиную, словно бы отравленную ядом. Ее ясно-лазурные глаза широко открывали, что девушка злится, ведь вскоре после их разговора с Мэйбл, даже она, ее единственная на вечере подруга, пустилась в пляс с суженым. - Давно ли леди здесь сидит? - Позволю заметить, давно, - начала девушка кокетливо. - Никак не появляется тот, кто готов танцевать со мной. - Тогда просто ангажирую Вас на танец, - он протянул руку так, что Пасифика могла ее увидеть. Не смотря на того, кто протянул ей руку, она молча вложила свою ладонь в ладонь незнакомца. Взглянула она на его лицо только тогда, когда пришло время танцевать. Она столкнулась с лукавыми серыми глазами. Ей знаком этот человек, ведь он множество раз сиял в свете умением танцевать и стреляться на дуэлях, выходя из каждого победителем. Там, в бесстрастной и жадной глубине его глаз, девушка увидела настоящий бушующий пожар, словно бы смотрела, как в огне камина сгорают мечты, надежды и давняя любовь. Дыхание тут же стало тяжелее, тревожнее, но что-то будто сдвинулось у нее: глаза потускнели, улыбка исчезла. - Сладкий, как восторг, Ваш ужас несет в себе упоение. Я словно прикоснулся к запретному кубку. - Причудливо, но неубедительно, - как можно жестче отрезала Пасифика. - Вам бы, граф Кейси, свой унылый нос не совать в чужую душу. - Как пожелаете, моя грустная нимфа. Нортвест нервно выдохнула. Кажется, это хмурая ночь станет более опечаленной, ведь граф загорелся ее компанией. Она боялась этого, ведь не было ничего страшнее попасть под сладкое и в то же время гадкое общество этого отнюдь не милого героя высшего света.***
- Мы отплываем в ночь. - Но, Билл, это немыслимо! Ты еще утром был готов остаться у берега до восхода солнца. - Я думаю, нам не следует находится рядом с "Бледной Элизабет" до самого рассвета. Подготовь все к отплытию, и не дай тебе Бог раскрыть свой рот о нашем отбытии в середине ночи. Будь уверен, Джон, даже не взгляну на то, что ты мне близок, отрежу тебе язык. Диппер, склонив голову набок, задал немой вопрос: "Что это было?". Смит поджал губы и сошел на берег. - Что с ним? - Не знаю, малец, но на шхуне явно что-то произошло. Знать не желаю, спрашивать не стану. Если снизойдет на него, он расскажет, а так не советую лезть. Капитан Мойл выглядел расстроенно и обеспокоенно. Его густые усы уже тронул сегодняшний алкоголь, лучистые глаза смягчились донельзя. Джон не мог долго всматриваться в этот опечаленный скалистый образ и не мог позволить смотреть на это и Пайнсу, потому погнал его на корабль, чтобы тот не мешался под ногами. Его не беспокоило, что на галеоне Сайфер, ведь был уверен, что капитан заперся в своем кабинете. - Знаешь, что я ненавижу больше всего, Сосенка? - Билл вглядывался в краски воды под заходящим солнцем, облокотившись о борт. - Когда меня пытаются научить, а мне этого не нужно. И речь в таком случае никогда не о мальчишках без должного образования или одними только беспокойными надеждами на будущее, ведь в таком случае заставляют - в свете нечего делать без образования. - Ты все еще можешь все исправить! - Нет, сэр, это страница моей жизни больше не появится. Светское общество - не то место, где мне хочется умереть от скуки. - Зато ты готов умереть в море, где никто не вспомнит твоего имени? Сынок, ты не прав, пойми же. - Капитан, имена многих пиратов помнят, даже если они никого не посмели убить или ограбить. - Вы грабите города перед каждым далеким плаванием. Ты называешь заслугой это? - Я открыл им Голубую Лагуну, Золотой Остров, где золото лежит прямо на песчаном берегу! - Сынок, мне больно слышать от тебя детские сказки. Может, это брэнди или вино? - Мне отвратно слышать такое от человека, что внушал мне существование этих мест, а стоило мне произнести их, доказав существование, мне летит пуля в лоб. Я разочарован в Вас, капитан Мойл. - А ты что ненавидишь больше всего? Диппер удивился - его мнение спрашивается? Желтые бойкие глаза Сайфера до сих пор, не моргая, смотрели на далекую воду, сохраняя свой привычный приятный холод и темный ум. Да, он бы со своими чертами был самым желанным гостем в любом дворянском доме, и это никак не выйдет из головы юноши. В капитане не было убогости, не было детскости, но не стояла рядом и пробивающаяся старость. Ему от силы дашь двадцать пять, но во взгляде, если пробраться за то читающееся тихое схождение с ума, прочитаешь давнюю мудрость, забитую в тенистую, замкнутую, беспросветную глушь. А он всего-лишь мальчишка, что думает, что и на двадцать не выглядит, ведь Француа, имея с ним один и тот же возраст в семнадцать лет, выглядит гораздо старше. - Я не знаю, - юноша только покачал головой. - Видно, ненависть еще не сыграла со мной той шутки, что любит играть со многими. - Гордый вызов жизни, Сосенка. Не упади только в бездну, проиграв ей, - Билл хлопнул Пайнса по плечу и двинулся в свой кабинет, насвистывая что-то себе под нос. Была ли то молитва или что-то прощальное, юноша не знал, но и не стремился спрашивать. Если снизойдет на него, он расскажет, а так не стоит лезть.