***
Билл сидел на палубе, чуть сдвинув на глаза треуголку, и сонно потирал глаза. Ночью он снова пытался научить Диппера звездному ориентиру. Порой, он не мог светло мыслить, ведь Пайнс висел у него на плечах, касаясь подбородком золотой головы. Юноша был будто не обучаем, но все-таки запоминал созвездия, по коим нужно было вести корабль. Диппер получал истинное удовольствие, изучая далекие звезды, но море было так завораживающе в смешении с глубоким голосом Сайфера, что он просто не мог учиться. Под утро лишь немного он спал, а потом вновь поднимался, но уже вместе со всей командой. - Никто не видел Джона? - Нет, капитан, - отвечали все. - Мне казалось, он не поднимался на палубу сегодня, - почесав за ухом, протянул Диппер. - Он не мог подняться и решил немного отдохнуть, но это было довольно давно. Пайнс вдруг заметил, как встрепенулся капитан и, быстро вскочив со своего места, направился к спальному месту Смита. В темноте холодного трюма яркие глаза казались дикими и блеклыми: они были устремлены к своей яркой цели, забываясь, не давая вспомнить себя. Пред ним стояли несколько членов его команды, они замерли, смотря на возникшего словно из неоткуда капитана. Повисло напряженное молчание, и холодные глаза Билла заставляли дрожать руки, трястись даже души. И, будто гром среди ясного неба, прогримел натянутый, словно струна, голос Сайфера: "Отпустите его". - Сэр, но... - Отпустите его. На пол тяжелым камнем упало тело Джона. Он не всхлипнул, не охнул, не шевельнул и пальцем. Дыхание было быстрым, как море, холодным, словно лед. Сердце его билось совсем не скоро, не желая словно биться вовсе. Капитан был переполнен желанием подойти к Смиту, дотронуться до него холодной рукой, но продолжал прожигать глазами членов своей команды. Правый глаз начал неодобрительно дергаться от великого напряжения, тронувшего каждую частицу тела. Билл пропустил мимо ушей возглас Диппера, не сумевшего преодолеть гневливое молчание и бросившегося к Джону. Сайфер стал что-то скоро говорить по-французски, и изредка Пайнс слышал знакомые слова, чьи переводы на родной так и не удосужился спросить у Француа. Голос капитана был так незнаком и пронизан всем истинно французским, что становился в голове лишь один вопрос: кто этот человек? Но команда впитывала каждое слово, при каждом из них не смела казаться смелой, потому вокруге все затихло - было слышно только чисто французскую ярость. От того юноше становилось не по себе: этот язык казался ему вечно утонченным, приятным и ласкающим, даже при ругани, но сейчас он повергал в ужас, заставляя думать о побеге с корабля, словно многие луны назад. Диппер столь давно не вспоминал родной Англии, что от одной мысли о бегстве ему вспомнилось все, что он оставил на суше. Джон своим присутствием навевал Эринза, Билл - отца. Сама собой боль прошедших дней открылась в нем, и шепот моря напомнил о голосе и ледяных глазах Пасифики в минуты горя. Словно удар, меткий и в самое сердце, поразил его, темные глаза замерли на месте, и руки медленно отпустили ладонь Смита.***
- Меня вскоре хватит удар, - проговорила миссис Пайнс, опустившись на мягкий диван, приложив руку к голове. - Кто умирает, кто около смерти - на пороге! - стоит, а кто болен. Боже, за что ты даешь мне такие испытания? - Полно Вам, мама! - Мэйбл положила руку на плечо матери и выдохнула. - Вам только и страдать о чем. Обойдется еще. - Не обойдется, чую сердцем! Ах, горе мое! Горе, силы забирающее! Господь, дай света в жизни! - Ну что ж Вы, мама, так убиваетесь? - лишь слегка сдерживая свое негодование и подступающий гнев, продолжала Мэйбл. - Вам лишь бы не видеть что хорошее. - Милая, - женщина мгновенно будто забыла свое горе, схватив дочь за руки, - я буду счастлива за тебя всю свою оставшуюся недолгую жизнь, но ты должна понять, что ты уже близка к преклонному возрасту, и несказанной радостью будет, если муж твой любить тебя будет до смерти. Семнадцать! Боже, как ты стара! А я? Господи, помилуй грешную! Миссис Эринз устало выдохнула, не слушая, о чем продолжила говорить мать. Она прекрасно понимала свои года, чудесно знала, что и Пасифика, что была лишь на год ее младше, давно засиделась. Но ей обещали свадьбы по любви, и она ее получила - на грани близившегося смертного года, но получила. Осталось спровадить замуж Пасифику, и душа ее станет совсем покойна. Она замучала себя ждать братца из-за моря, чувствуя, что теряет его каждым днем все сильнее. Пару раз она верно преодолевала расстояние из дома до пристани, но вечно чувствовала глубоко ранящее ее ничего. Ветер трепал прическу, обдавал холодом открытую кожу. Новая весна принесла спокойствие, разлившееся по ее крови и даровавшее размеренность в каждом чувстве, что были подвластны ей. Георг II казался ей великим политиком, готовым вступить в спор даже с правителями других государств. Она стала меньше увлекаться вышиванием, но втянулась больше в обсуждение политики. Особенно ее влекла к себе тема вскоре возможного начала новой войны. Страшным было иногда ей, что так покойно говорить об этом, не думать о том, что действительно могло ее задевать. Внутри нее шла куда большая война, чем могла развязаться на море. Никто не мог никогда видеть ее страданий, кроме родного брата, кому она вечно хотела доверять всю себя. Не было у нее друга ближе, чем родная душа брата, и никто не мог заменить его. Одним утром Мэйбл снова начала чувствовать оборвавшуюся так давно нить. Ее темные глаза сверкали вновь острыми огоньками ожидания, погасшего, казалось, навсегда. - Не будет боле несчастья более жуткого, чем возвращение моего брата... - Тебя беспокоит его возврашение? - Милый мой, свет мой, нет, но только подумай, что ему сделает осознание погибших дней на суше. - Говоришь, словно сожалеешь о его отсутствии. - Тебе будто бы его в достатке. Она знала, как верно подцепить, и потому даже не подумала удостовериться в своей победе. Каждая мелочь ее беспокойного мужа была ей изучена и стала лишь данностью, а не осталась той волшебной влюбляющей загадкой.***
- Ты меня не оставишь, не сейчас. Мы скоро будем у берегов Англии, ветер помогает нам. Галеон несется так скоро, как я не видел прежде. - Голод и усталость, Билл. Будь покойней за меня, - чуть смеясь, проговорил Джон. - Ты чувствуешь? Воздух меняется, как мы приближаемся к Англии. Я знаю, как ты ненавидишь этот запах города, но он делает из тебя того, кого воспитывал граф Мойл. - Ты знаешь, как я ненавижу того, кого из меня делал капитан. - Он сделал из тебя настоящую морскую тварь, Сайфер, - Смит засмеялся, заметив, как Билл сдерживает свою улыбку. - Пирилона часто говорит тебе об этом, а ты не пользуешься. Выдержав небольшую паузу, Джон добавил: "Я скоро встану на ноги, возвращайся к команде". - Мне незачем туда идти, луна давно в небе. - Как проходит обучение Диппера? Смиту все-таки удалось рассмешить Сайфера, ведь тот не мог сказать, что Пайнс - лучший ученик. Слабый взгляд Джона следил за лицом капитана весь его рассказ, улавливая несвойственные черты. Они не появились из-за голода или вдруг желанного пьянства. Он уже видел их много дней назад, но они были обращены к другому человеку. - Ты боишься, что все снова повториться? - С чего ты взял? - Не виляй, Сайфер, - с какой-то несвойственной строгостью сказал Смит, чуть приподнявшись на локтях. - Я знаю тебя лучше любого другого - ты готов что угодно отдать, лишь бы мы не возвращались в Англию. Боишься проиграть пари? - Боюсь, я уже проиграл.