Форма должна быть максимально КРАТКОЙ, максимально ДОСТУПНОЙ, максимально УГОДНОЙ, главное не прогадать с тем, что информация выживает на два дня. Поэтому – сжато. Поэтому – сразу. Поэтому – безразлично.
Повторения – хорошо, усвоить и запомнить легче. Привлекаешь внимание любым способом. Окунаешь руки по локоть в кровь, блевотину, мочу или кислоту, если так требуется. Слова должны врезаться в язык. Фразы должны быть хлесткими и сухими. Ты – их посредник. Для этой толпы в помещении кунсткамеры, между наблюдателем и бутафорным уродом, ты – стекло. Выжимаешь свою кожу до последнего слова, до тех пор, пока не создастся нужный эффект. Специфика пребывания в таком существе – в первую очередь пластичность. Лицо, в черты которого навсегда врезается изнеможение и беспринципность. Фрэнк Айеро обладал нечеловеческими свойствами – он принимал форму. Задыхаясь и выползая в вязком ощущении горделивой собственной непорочности, чтобы выжить нужно каждый раз новое слово, чтобы каждый раз угодить. У него был червивый язык. Наблюдательность и изворотливость. на власть слов\ подсаживаешься \круче героина. * Искусственность паразитирования. Биосфера микроба. Фрэнк с детства ненавидел улыбаться - он слишком хорошо это умел. Лучше всего воспринимать себя как конвейер. Твоя задача – производить, и производить хорошо. Фрэнк чувствовал, как его сухожилия и связки истираются, если к концу ты подыхаешь развалившимися на части остатками себя – значит, ты всё сделал правильно. Работаешь, приводя в изнеможенное исступление свой организм, это как длящийся сутками оргазм, лучше оргазма, а затем в твоём рту тараканы и гной. Фрэнк Айеро научился это правильно применять. Белизна ванных комнат вплетается в оголенные нервы. Воспаленные наэлектризованной бессонницей ночей и ложь \правда \ ложь\ложь\ложь (моя концепция), глазницы набухают и краснеют, капилляры лопаются, застилая взгляд кровью. Таким мир нравился Фрэнку Айеро больше всего. Непрекращающийся ультразвук в ушах, пульсирующая ощутимыми по всему телу ударами мигрень, и вечная рвота, стоящая у горла. Окислившиеся желчные органы всё остервенелей затачивают слова. Ледяная вода обжигала лицо, шевелить растрескавшимися блеклыми губами было почти невозможно, и от каждого звука всё больней истертую глотку. Легче убеждать себя, что ты просто привык утрировать. Что ты ёбаный идиот. Либо стены этой сраной ванной действительно идут ударами пульса, сжимаясь. Они подсвечиваются от белизны. На то, чтобы помыть руки ушло ровно две минуты двенадцать секунд. Фрэнк Айеро мыл руки три раза подряд и всегда считал про себя. Добрый день, я рад, что вы пришли. Заняло полминуты склизкого, скользящего молчания, чтобы понять, что он так и не произнес это вслух. Дамочка напротив, с терпеливо приподнятыми тонкими бровями-дугами, опустила острый подбородок на подогнутую руку в поблескивающей перчатке. - Добрый день, я рад, что вы пришли. – её лицо расползлось бесформенным оскалом. Фрэнк Айеро кивнул и впился себе ногтями в ладонь в ответ. Он наблюдал. У него не было времени ненавидеть фальшивые улыбки и вставные зубы. Он анализировал, а затем либо проходился ножом по чужим рёбрам, либо разбивал свои колени. Фрэнк Айеро страдал гиперболизацией. / работа в сфере массовой информации это всегда предательство, но никогда не измена / В продвижении по карьерной лестнице нужно иметь сделанные из металла кости и пуленепробиваемую шкуру. Когда другие не понимают разницы между целеустремленностью и тем, чтобы быть сволочью: да, когда ты целеустремлен, приходится стрелять в головы. Когда ты сволочь – ты стреляешь в спины. Зрение опять плывет, и в фокусе остались только лаковые губы леди, периодически растягивающиеся в улыбку, обнажающую розоватые десна, периодически поджимающиеся, но всё время, беспрестанно и беспрерывно шевелящиеся.«хуйня хуйня хуйня хуйня хуйня хуйня хуйня хуйня хуйня хуйня хуйня хуйня»
На листе больше не было ни одного слова. Наконец, Тупая Сука встала, и почти вежливо сообщила о том, что ей пора уходить по своим Тупым Сучьим делам. Фрэнк сдержанно оскалился в ответ: её перламутровая челюсть уже была разбита по трём колонкам. - Очень жаль. Спасибо, - в горле запершило, - за потраченное время. За куском мяса, ввинченном в пыльные каблуки захлопнулась дверь, Фрэнк откинулся на спинку стула, простонав, перед глазами калейдоскопом мелькали бензиновые пятна. Дыхание Хейвуда раздалось над ухом, он заглядывал через твидовое плечо, вопросительно подняв брови. Вечно он таскался за Фрэнки, ебаный ублюдок. - Пошёл нахуй. Даже не спрашивай меня. – Фрэнк повернул голову, их лица оказались в паре сантиметров, редактор нервно отстранился, поджав сухие губы. Когда твое зрение бензиновые пятна, твои глаза – тоже бензин. - Ты ни слова не написал. – ебаный ублюдок. - Неужели? – Фрэнк приподнял брови. не выходи из себя, блять. успокойся. выдыхай. – Знаешь, - он вырвал замаранный лист из блокнота, край бумаги прошелся кровавой полоской по подушечке пальца - Ты можешь отдать в редакцию это, разницы они не заметят. – Фрэнк впечатал листок в чужое лицо, бумага упала. На лбу Хейвуда невысохшими чернилами отпечаталось: хуйня. - Не смей мне больше подсылать всяких Я-Ебалась-с-Президентом Леди. – Фрэнк стукнул пальцем по грудной клетке редактора, тот отшатнулся. - Что? Но она ведь… - Ой, заткнись. – Фрэнк снова прикусил кровоточащую щёку изнутри. – Дай мне нормальный материал, или, – Хейвуд насмешливо приподнял брови, - или к среде ты будешь не важнее ёбаного – застрявшего в глотке, - таракана. – брови Хейвуда опустились, когда Фрэнк приблизился, глядя ему в глаза, он сглотнул. Фрэнк Айеро не угрожал. Он анализировал. – Ты ведь знаешь, что это так. Дома у Хейвуда ведь могла оказаться коллекция порнографических карточек: зоофилия\ или, может, некрофилия – надо выбрать, что ему там больше подходит. Пленки с заглатывающими по самые гланды детьми. Растленный соседский мальчик. Или всё сразу. - Так дай мне, блять, - Фрэнк заботливо положил ладонь на щёку Хейвуда, пока озлобленные рыбьи глаза того метались по пустому помещению, - чёртов интересный материал, или я убью тебя. – прогуливая химию, ты знаешь всё о цепной реакции. Ты знаешь, что она на самом деле такое. Фрэнк хлопнул Хейвуда по щеке и отошел. Сердце колотилось в обезумевшем темпе, заглушая мир вокруг. Продуктивность перерастала в одержимость. Важно уметь слушать и поглощать, не задавая лишних вопросов. Семь лет назад, в самом начале карьеры к Фрэнку прилипла кличка «каннибал». Фрэнк Айеро вымыл руки четыре раза. Два на актриску, два на Хейвуда. Нет, пять раз. Два на актриску, три на Хейвуда. Удушливый гиений смех отразился от лакированных стерильных стен. Блять, если бы только так не болела ебучая голова. Фрэнк поднял глаза к зеркалу на звуки. К горлу подступила рвота, скомканное отражение существа за ним плыло перед глазами, куда бы ты не отводил взгляд. Фрэнк Айеро жил в тошноте\ поглощал тошноту\ и воспроизводил тошноту. Тишина взорвалась животным хихиканьем снова. Человек за Фрэнком пребывал в состоянии сгустка. Казалось, у него нет головы, или руки, или обеих ног, и требовалось время, чтобы понять, что все части тела у него на месте. Он выглядел мухой. Фрэнк развернулся спиной к зеркалу, опершись руками на раковину. Человеку перед ним потребовалось время, чтобы сфокусировать свой взгляд, насекомые, помутненные пленкой глаза были воспалены. По деснам пробежался гнилой привкус крови. Фрэнк молча прикрыл глаза, боясь только того, что он с ним заговорит. Мушиный сгусток, едва шевеля ссохшимися бледными губами, проскользил к раковине, шумно включая воду. В ледяном свете ламп его глаза западали дырами, мелкие зрачки из их глубины неосмысленно пялились в затылок Фрэнка в отражении. Фрэнк прикусил язык: по телу пошли электрические мурашки. Выходить не хотелось, казалось, что стоит сделать ему неверный шаг, и Сгусток разорвет его кожу на части своими жвалами. Фрэнк повернулся к раковине, снова включая воду. Четыре на Мушиный Сгусток. Он как будто был сшит из разных частей тела, очевидно не подходящих друг другу, казалось, под этой подсвеченной белой лампой одеждой швы гноились. Он был гораздо выше Фрэнка, но стоял, почти не шевеля фиолетовыми обрубочными пальцами под ледяной водой, выгнув тощую спину так, будто у него жутко сводило кишки. Фрэнк почувствовал режущую боль в желудке. Он был колючим, костлявым и налысо обрит. Глаза пожирали отражение Фрэнка, тот пересилил себя, и поднял голову от влажной раковины. Глаза – глаза больше напоминали развороченные кратеры, чем взгляд. Взгляд Фрэнка пульсировал, выхватывая в поле зрения облезшую желтоватую кожу ладоней, которая натягивалась в прозрачную пленку. Даже мелкие движения Мухи были какими-то поломанными. Пять на Мушиный Сгусток. Фрэнка затрясло. Лёгкие были липкими. Все мышцы сводило судорогой. Руки под резким потоком кристальной воды подрагивали, сердце билось в глотке. Он почувствовал, что если существо не отведет взгляда, не уйдет отсюда, не вынесет свои ебаные мозги прямо ему в лицо, он задохнется собственной рвотой. Кран слева закрылся. Этот человек, он наполнял всю комнату, вся комната становилась сгустком, вся комната становилась опухолью. Фрэнк скосил глаза, забыв шевелить мыльными руками. Опухоль поправила ворот водолазки и встряхнула руками, капли воды прилетели Фрэнку на ботинки. Фрэнк знал, что куски человека не отводят от него взгляда в отражении. Внутренности скрутило, дверь тихо хлопнула. Слепящая лампочка моргнула, трупный свет врезался в кожу. Фрэнк Айеро чувствовал таракана в своем рту. Рвота потекла по иссушенным трещинам рук.***
Улица была наполнена запахом склизкой пыли. Грязный воздух стрелял сквозь голову, впиваясь в кожу. Фрэнк оглядел пустую серую дорогу, засыпанную протухшими листьями, кровь пульсировала в висках и отдавалась на языке. Что-то было не так. Тошнило в десятки раз сильнее, чем обычно. Тошнило по-настоящему – хотелось блевать. Под ногтями Фрэнка Айеро был пепел и чужая кожа. Под ногтями Фрэнка Айеро были репутации, больше напоминающие раздавленных насекомых. Желудок сводило кислотой, пища не лезла в глотку. Фрэнку казалось, что его кожа начала облезать клочками. Леди-Я-Ебалась-с-Президентом. Леди-Я-Ебала-Президента. Мысли разъедали череп мясорубочным темпом, Фрэнк рефлекторно свернул на проезжую часть, переходя дорогу, полу прикрытые глаза сочились раздражением и мусором. Твой крест: принимай чужие грехи на свою шкуру, перерабатывай их в отходы, а отходы в дерьмо. Проноси это чужими словами на кончике своего языка. Перерабатывай язык в отходы, а отходы в дерьмо. Рот щипало, Фрэнк выдохнул дым, прикусив спекшуюся в белесую коросту губу. Там, где слова существовали остаточным впечатлением, их полноценная жизнь была почти что молитвой. Это как оргазм, это лучше оргазма – гной и недосказанность и бессонница. Бессонница как кровь. Бессонница как мясо. Бессонница как плоть. Автомобиль не издал не звука, водитель не кричал. Всё, что Фрэнк услышал – это скрип тормозов и запах крови. Глухой удар. Всё, что он понимал – больно. Было больно. Фрэнк, пересилив себя, разлепил глаза, асфальт прямо перед глазами плыл, с ободранной щеки сочились почти дышащие капли крови. Левая нога вывернулась, кость прорвала ткани. Фрэнк почувствовал удушающую панику. Рана чесалась и пульсировала, почти как помои с языка. ебаные кости разорвали кожу. ебаные кости разорвали кожу. ебаные кости Сухо хлопнула дверь автомобиля. Фрэнк попытался протереть глаза от гравия и крови. ты соображаешь и руки двигаются. ты соображаешь Фрэнк проследил помутненным взглядом за бордовыми ботинками водителя, приближающимися к его лицу. Страшно не было. Всё, что он понимал – больно. Было больно. Человек с бордовыми ботинками опустился на колени, на затылок Фрэнка легла холодная рука, приподнимая голову. Перед его испачканными глазами показалось сероватое лицо. Желудок Фрэнка сжался. Из полуоткрытых разорванных губ вместе с кровью просочился стон. По ноге стекала лимфа, а запавшие глубоко в череп глаза над ним смотрели не моргая. Это лицо напоминало фарш. Фрэнк непроизвольно дернулся в руках Мушиного Сгустка. Он склонил маленькую, лысую, сидящую на непропорционально длинной шее гладкую голову. Паника Фрэнка запульсировала где-то во рту. Ногу сводило колкими судорогами. Фрэнк, пересилив себя, раскрыл обезвоженный рот: - Пожалуйста… Обескровленный и онемелый взгляд безразлично вцепился Фрэнку в лицо. Он будто напряженно думал, воздух вокруг вибрировал. - Пожалуйста… - наждачные слова рвали горло. Сгусток аккуратно положил голову Фрэнка на свои колени, сняв куртку и стянув водолазку (Фрэнк зажмурил щиплющиеся глаза. швы), он снова натянул свою куртку, снимая с ноги Фрэнка ботинок. От каждого прикосновения Сгустка Фрэнку казалось, что с него заживо снимают кожу. Раздирало лицо. Мушиные руки обхватили его голень, перевязывая её разорванной водолазкой. Фрэнка затрясло. Боль воспринималась остаточно. Отвращение впиталось в слюну. Было больно от отвращения. Щека кровоточила от отвращения. Страх в подкорке мозга был отвращением. Дыхание не выравнивалось. Тело сводило судорогами, пластиковый и наблюдательный взгляд сгустка перед лицом удушливо сводил горло. Фрэнк по рыбьему раскрывал высохший рот, ледяные мушиные пальцы вцепились ему в затылок сквозь волосы. Комок смятой разорванной серой кожи издал звук – это была речь. На тонкой шее вздулись пульсирующие вены. - Эй… тебе лучше? - он зажмурился и закусил губы так, что казалось, что на месте рта остался только сморщенный участок ороговевшей кожи. – Ты в сознании? Фрэнк вонзил едкие глаза ему в лицо. И кивнул. По ощущениям – дуло пистолета в качестве собеседника. Мушиный Сгусток двигался спазмами, и говорил также. Он придвинулся ближе, но Фрэнк не пошевелился, блевотина уже окисляла заднюю стенку горла. Он не отводил подернутого больной кровью взгляда, пока остаточный человек нервно почесывал ободранную кожу на запястьях. Сгусток перекинул руку Фрэнка через своё плечо и потащил его к машине. Тело вывернулось наизнанку, слёзы были, видимо, из кислоты, лицо покрылось ядовитой коркой. Сгусток кивал и что-то бормотал повисшему Фрэнку, его голос периодически прерывало удушливое покашливание, побелевший язык вывалился изо рта, как у собаки. Артериальная пульсация мигренью шла по телу Фрэнка, и даже раскрошившиеся, впивающиеся в кожу кости мерно пульсировали. Сгусток уложил Фрэнка на заднем сидении автомобиля, протянув его болью оголенного провода ногу, и захлопнул дверь. Резкая отдушка медикаментов била в нос, от водолазки кипящая коликами нога онемела. Он уселся на переднее сиденье, мушиные глаза в зеркале заднего вида впились во Фрэнка. Тот почти не соображал. мусор или дерьмо Узловатые серые пальцы из жилистых костлявых рук Сгустка вцеплялись в руль до посинения. Его воспаленный рот зашевелился наподобие раскромсанных краев резаной раны. Развергаясь подобием улыбки, он кивнул: - Называйте меня Выблядок.