Инсектицид

      Скорченное изворотливое тело приобретало новую кожу. Изодранное острое мясо скидывало, выкидывало шкуру, пытаясь избавиться от ощущения плоти, от ощущения собственного присутствия, но в итоге – только кисло дерёт ободранные куски себя. Фрэнк молча давился новым восприятием. Античеловечность, крутилось в голове. Как будто выпадаешь из собственных костей, и мысли существуют где-то на уровне плоти, физические и наряженные оружием, воплощенные кровью и мясом слова несут телесную боль. Что-то происходило. Фрэнк мучился, ощущая с сантиметровой точностью присутствие мозга в черепной коробке. Он ощущал своё тело чужим, взятым на прокат, всё под оголенные нервы, притупленные физические ощущения взрывались, лёгкий свет лампы прорезал до кости, эмоциональный спектр притупился до синтетического перманентного страха. Фрэнк знал слишком много слов. Фрэнк был убийцей, когда все они, до одного, оказались бесполезны. будто Новое восприятие. Насильный катарсис. Что-то было не так. Лицо Выблядка скрадывалось в заросшую опухоль, ороговевший мёртвый участок отгнившей головы. Выблядок потерял лицо. Потерял насекомый задохнувшийся взгляд, прорезанный воронкой рот, почти без губ. Блеклые губы Фрэнка растягивались в непонимающую счастливую улыбку – он действительно не видел его лица. Шла вторая неделя. Один раз за это время восприятие было кристально чистым в привычном понимании. Той ночью, те несколько часов были адом, бойней блевотного изуродованного страха перед темнотой без окон.       Фрэнк поднял тощую серую руку. Перед глазами, траекторией червяка кожа, цепляясь за тонкую кость, сползала, отваливаясь, и нарастая обратно, за считанные секунды. Кожа сползала, а за ней, спрессованные среди лекарств, копошились ядовитым запахом муравьи. Гноящаяся всё больше нога не причиняла почти никакой боли. А глаза распадались на части, распадались на составляющие, не запоминающие ни одной муки, каждый раз переживая её заново, уверенная неспособность выработать иммунитет. Эмоции перестали быть чем-то привычным, их заменили оголенные электрические нервы, но они убивали слова. Когда Джерард вошёл, Фрэнк равнодушно пялился на неподвижно вытянутую руку. По телу пробежались холодные мурашки, как физически бесполезное окунание в бочку с серной кислотой. Фрэнк поднял помутненные глаза, сморгнув, кожа больше не ползала по руке, обнажая зубки: - Доброе утро. – Джерард сухо кивнул, Фрэнк вцепился в его лицо терпким взглядом. Его глаза, казалось, были невероятно тяжелым, его взгляд провисал до прогнутых костей под их весом. Фрэнк не мог привыкнуть. Его глазное вещество казалось гноящейся дыркой из-под пули. Как заигравшийся ребёнок, идиот, насмешливые кипятком глаза Фрэнка скользили по Джерарду. Его тонкие губы вытянулись в изломанную усмешку богомола, в ответ на единственную заинтересованность, как отсутствие беспомощного страха, он наливается похотью, он превращается в скотобойню, он превращается в алчность, он превращается в неостановимую жажду. Джерард приподнял изломанную бровь, острый язык прошелся между белых, расчерченных шрамом губ, брось ему кость, и смотри, как он пляшет. Фрэнк опустил глаза, касающиеся его холодные руки, тоже, казалось, обладают способностью зрения, циничным наблюдательным взглядом, вытекающим из простреленных ослепших злобных глазниц. Фрэнк обмяк в колючих пальцах. Фрэнка забавляли выстрелы и раны и спусковые курки. Война развлекала его.

***

- Ты, блять, издеваешься? – Фрэнк почувствовал комки рвоты у стенки горла. Глаза лихорадкой воспаленно горели, изнывали и удивленно застыли в одной точке. - Даже если так, - Фрэнк потер переносицу внезапно онемевшими пальцами, - Схуя ли я должен об этом писать? Язык горчил. Хотелось проглотить его. Хотелось разжевать его в мясо. Под рёбрами колотилось что-то омерзительное. Фрэнк потёр шею рукой, будто надеясь согнать ощущение грязи. Малейшее отсутствие сочувствия не было чем-то мерзким, скорее что-то на уровне дурной привычки. Дело было в другом: под кожей прошелся кислый страх. Беспринципный страх за собственную шкуру, неосознанная готовность к бегству, позору, предательству, лишь бы не поцарапаться, лишь бы подставить кого угодно, кого-то другого, лишь бы не подохнуть. Фрэнк смахнул мушек перед глазами. Хейвуд молчаливо кусал губу, глупые жадные глаза смотрели из-подо лба, мстительный испуг пережевывался в них. Лишь бы подставить кого угодно, кого-то другого.       Её нашли к обеду, когда солнце палило во всю, и в окна на нижних этажах стал просачиваться тухлый запах гнили. Фрэнк разглядывал бесцветные фото, протянутые Хейвудом, хотелось уйти. - Почему они вообще решили, что это изнасилование? – Фрэнк, пересилив себя, поднял голову, приподнимая тонкую бровь. Хейвуд сверкнул тупыми глазками. - Смотри дальше. Следующие фото были сделаны уже в помещении. Сдернутая смятая ткань, и её желтоватое лицо, сморщенное в беспомощном отвращении. Фрэнк наклонил голову, нельзя даже было сказать, была ли она красивая, застывшая болезненная гримаса скрадывала черты лица, превращая их в месиво. Месиво. Следующее фото и Фрэнк дернулся, проглотив громкий спазм. Её ноги раздвинуты, внутренняя сторона бедер измазана застывшей твёрдой кровью. Фрэнк опустил глаза ещё раз, жалобно поджимая губу, надеясь, что ему просто показалось. На месте влагалища зияла рваная обтекаемая дыра. По краям была видна под ободранным мясом тазовая кость. Рана уходила на десяток сантиметров вглубь, были вырезаны все половые органы. Как будто между её ног была разинутая кривыми кровавыми зубами пасть, мироточащая лимфой. Фрэнк поднял глаза к потолку, фотография подрагивала между ослабевших пальцев. - Он.. он сделал это, чтобы не нашли следы спермы? – Фрэнк заставил себя опустить плывущий взгляд на Хейвуда. Спазмы рвано подступали к горлу, выкручивая желудок. - Полиция так считает. – кивнул он. Хейвуд молчал и перебирал пальцы, Фрэнк уставил невидящий взгляд в развороченную фотографию. – Ну, так что, - Хейвуд нетерпеливо защелкал потными пальчиками в бесконечном подрагивании, - напишешь? Фрэнк молча кивнул, не отрывая от фотографии взгляда. Стекающая кровь влажно блестела в дыре, марая бёдра. - Отлично. – Хейвуд сильно хлопнул его по провалившемуся под ударом плечу и вышел. Фрэнк встал, фотография упала на пол, перед глазами было темно. Его вырвало в кружку кофе, которую оставил Хейвуд. Горло кисло драло, губы были как в ожогах, Фрэнк рассеянно оставил стоять кружку на столе.

«Они хоронят нас в своих тёплых плевках».

Фрэнк застучал по кнопкам. Хотелось ободрать пальцы до крови, хотелось сломать их о собственные слова, распотрошить до кости, отрубить, перерезать, избавиться от них. «Кого мы ищем?» Фрэнк поджал губы, на вкус как кровяной сгусток, закрывая глаза, и, почти не глядя, напечатал: «АНТИ-Человека».

***

      Джерард улыбнулся, не притрагиваясь к еде. Фрэнк надкусил яблоко, по дёснам прошелся привкус железа, прокушенный язык заныл. Джерард поднял и вертел в руках зеленое глянцевое яблоко, задумчиво смотря на лоб Фрэнка. Неоновое

ГОЛОД – ВОТ СУТЬ

под ногами приобретало новый смысл. Зубы под корень замаранные кровью, развлекают, привлекают, притягивают. выдрать с корнем вплоть до головы и насквозь. Блокнот Фрэнка был изранен кривыми каракулями.

Человек без лица. Он остался жить во мне, я не могу выгнать его из-под своего языка. Я ненавижу шум насекомых. Я слышу шум насекомых.

- Что с твоим самочувствием? – Фрэнк настороженно поднял голову в ответ. Забудь о своих развлечениях. Забудь о своих играх. Помни интуитивные мурашки и то, как создаются стальные слова, перекипая в дырках из-под пуль. - Почему моя нога почти не болит? – Фрэнк слабо улыбнулся в ответ, отвечая вопросом на вопрос. Ему не хотелось говорить про начавшиеся галлюцинации. Никому не хотелось.       Острый подбородок резко опустился, голова склонилась вниз, обнажая воспаленные дыры взгляда. Тонкие губы растянулись в ржавой усмешке. Фрэнк дёрнулся, чувствуя, как непроизвольно заслезились глаза или это была кровь ржавой пулей из под взгляда мозги переклинило паникой и если бы только. Блять. - Морфий. – почти прошептал сладкий голос. Блять. Фрэнк опустил невидящий слезящийся и потемневший взгляд в тарелку. Блять! Нихуя это был не морфий. Фрэнк бешено пытался справиться с задрожавшими руками, оставаясь неподвижным. Тупица. Он хочет, чтобы ты понял. Фрэнк слизнул солёную докатившуюся до губы слезу, обжигающе. Ободранной кожей он чувствовал его кислотную усмешку. Тупица. Он хочет, чтобы ты знал. Дикий страх пронзил каждую клетку. Заболел каждый орган в теле, они выворачивались наизнанку, они менялись местами, они выдирали кожу и горели, горели пульсирующей грязью. Ублюдочное тело не слушалось. Страх бился тошнотой, но ёбаные руки, ох, руки мелко тряслись, страх болезнью запульсировал в кончиках пальцах. Пересиливая себе, Фрэнк поднял больную, лихорадочно отяжелевшую шею на встречу усмехающимся жестоким глазам. Тупица. Он хочет, чтобы ты знал. - Я так и подумал, - не показывай, не показывай, просто блять улыбнись и не показывай. Заткнись и притворяйся. Не показывай. Тупица. Он понял, что ты знаешь. Дрожащие губы Фрэнка расползлись в рваной улыбке – Я лишь хотел спросить, могу ли я как-то сообщить о том, почему отсутствую, на работу?       Это иронично, до тех пор, пока не происходит с тобой. Слова мертвы и ты бессилен, под властью одного функционирующего взбесившегося опухолью тела. потому что всегда лишь бы кто-то другой. лишь бы не подохнуть. На принятие, на осознание, на понимание времени не было. не показывай. только блять не показывай! не показывай. блять. Это цинично, когда страх выворачивает вспарывающие тело кости, до тех пор, пока он не выворачивает твои. Он хочет, чтобы так было. Он хочет, чтобы ты знал. Его улыбающиеся губы напоминали шрам. Кислый рвотный и железный запах тошноты выворачивает отгнивающую кожу наизнанку. Рот заполнен вкусом блевотный крови. Ты хотел развлечений. Гальванизированный взгляд Джерарда выедает, оставляя объедки, оставляя помои. Галлюциногены или морфин? Его жестокие непоколебимые глаза понимают быстрей, чем когда-либо сможешь ты. Выбирай, что развлечёт тебя сильнее. Фрэнк догадался, каким будет ответ по налитому сгнившей кровью взгляду. Отгнившие ткани или дезинфекция? Что угодно, лишь бы кто-то другой, чтобы он никогда его не произносил. Плевки кислотой по костям, истертым до чистого развороченного страха. Обтекают бензином на вкус, застывшей на зубах ржавой кровью слова. Выбирай, что развлечёт тебя сильнее. - Думаю, они и сами знают. Выбирай, что развлечёт тебя.