***
До этого момента своей жизни Луи никогда всерьез не задумывался о том, что действительно происходит за стенами больниц, которые внешне выглядят очень мило и приветливо, сверкая белоснежными стенами. Если у вас есть деньги, лечение покажется сущим отдыхом, где аккуратные медсестры в чистых халатах будут три раза в день приносить таблетки, а потом отводить на разные процедуры, боль от которых редко переваливает за единицу. Все совсем по-другому, когда у вас не так-то много средств. Улыбки сразу перестают быть такими яркими, палаты чистыми и просторными, а обеды вкусными и свежими. Как бы тяжело ни было это признавать — все в этом мире зависит от денег, и ты можешь быть нежадным человеком, но все равно хотеть их, ведь иначе жизнь будет очень тяжелой и не сытой. Самым трудным в лечении Гарри было заставить его пойти в больницу. Сначала парень вообще не хотел ничего про это слышать, закрываясь в комнате и крича на Луи, за то что тот считает его больным и принуждает к лечению, в котором Стайлс не нуждался. Как бы мужчине хотелось, чтобы это было так. Гарри настолько привык к личностям, которые дополняли его, поддерживали в самые тяжелые моменты жизни, когда, кроме них, у него никого не было, что ни за что не хотел расставаться с Найлом и Зейном, он просто не представлял себя без них. Все попытки Томлинсона были тщетными, как бы мужчина ни старался донести свои слова до кудрявого, все они разбивались о железный барьер непонимания. Гарри все сильнее закрывался от него, и мужчина не представлял, как с этим справляться. Луи пришлось прибегнуть к этому, он не хотел, но другого варианта просто не было. Одним холодным декабрьским утром Томлинсон сказал парню, что у него есть сюрприз, и завязал ничего не подозревавшему Гарри глаза. Дорога до больницы была долгой, но Луи постоянно говорил с кудрявым, держал его за руку, обещал, что все будет прекрасно. Стайлс срывал голос, рыдал и брыкался, стараясь вырваться из рук санитаров, которые усадили его в специальное кресло, пристегнув тонкие запястья ремнями. Сердце мужчины в тот момент обливалось кровью, он не мог видеть страдания Гарри, но все же терпел это, так как понимал, что другого выхода попросту нет. Кудрявый должен пройти курс терапии, и не важно, сколько им обоим придется от этого страдать. Внутри Луи что-то упало, разбиваясь вдребезги, и звук от удара гулко разошелся по его сознанию, когда он увидел полный отчаяния и разочарования взгляд Стайлса, уставленный прямо на него. - Здравствуй, Гарри, - спокойно произнесла доктор Твист, войдя в палату. Парень на ее слова лишь снова дернулся, пытаясь освободить руки. Луи хватило одного взгляда в его сторону, чтобы понять то, что доктор назвала неправильное имя. - Скажешь мне, почему ты так не хочешь находиться здесь? Боишься, что будет больно? Я обещаю, если пойдешь нам навстречу — лечение будет абсолютно безболезненным, тебе даже не надо будет быть привязанным, - пообещала женщина, внимательно смотря на парня. - Нам не нужно ваше чертово лечение, - злобно прошипел Зейн, не прекращая движения руками. - Если тут и есть кто-то больной, так это вы, раз не замечаете элементарных вещей, - хамил он. Женщина на это заявление лишь улыбнулась одними губами, бросая короткий взгляд на сидящего в углу Луи, с которым у нее уже состоялось несколько бесед, во время которых мужчина подробно описал ей проблему Стайлса. На самом деле, именно она убедила Томлинсона в том, что парню необходимо лечение. - Я так понимаю, что тебя зовут Зейн, - произнесла она, снова возвращая все свое внимание Гарри. Тот на это ничего не ответил и лишь злобно сверкнул глазами. - Мне очень приятно с тобой познакомиться. Мы обязательно поговорим с тобой позже, но сейчас мне надо поговорить с Гарри, ведь он — основная личность, и для начала терапии мне надо кое-что обсудить с ним, - проговорила женщина, на что парень фыркнул и откинулся на спинку кресла. - С чего это вы, интересно, взяли, что я захочу это делать? - с нескрываемым сарказмом спросил он. - Как бы я ни любил и уважал Гарри, он еще совсем ребенок, не способный принимать серьезные решения. Я ни за что не дам вам говорить с ним, он итак напуган произошедшим, так что может снова замкнуться в себе, а я не могу этого допустить, - серьезно ответил Зейн. В этот момент Луи как-будто увидел его с новой стороны. Вместо привычного разнузданного поведения, курения сигарет и огрызаний он видел молодого мужчину, который заботился не о себе, а о том, кто ему дорог. Томлинсон бы сделал то же самое для Гарри. Доктор Твист тяжело вздохнула в ответ на это заявление, и ее взгляд резко изменился. Вместо мягкости и склонности к уговором, в нем появилась какая-то холодность и серьезность. - Ты, видимо, не до конца понимаешь, где находишься, и что тут вообще происходит. Это психиатрическая клиника, и я заверяю тебя, что тут есть приборы, способные создать еще пару личностей, не то, что вызвать одну нужную. Если ты действительно беспокоишься о Гарри — позови его, ведь мне действительно нужно с ним поговорить, и я в любом случае это сделаю, поэтому и предоставляю тебе этот выбор. Поверь, мы тут не изверги, в моих интересах находится ваше выздоровление, и если ты сейчас не пойдешь мне на встречу, то просто замедлишь процесс, и вот тогда и тебе, и Гарри с Найлом будет очень больно, - холодно произнесла она. Томлинсон в тот момент сидел, абсолютно не дыша. Его предупреждали, что возможно использование насильственной терапии, но он не думал, что это понадобится так скоро и до последнего надеялся, что все обойдется. Видимо, не обошлось. Зейн же на слова доктора чуть ли не оскалился, и было понятно, что его одолевают сомнения о правильности каждого из выборов, но вскоре выражение его лица смягчилось, на нем будто появилась тень безысходности. - Если вы сделаете с ним что-нибудь, обидите, причините боль, я обещаю, что больше ваши уговорчики не подействуют, и вы не увидите ни одного из нас, - произнес Зейн, уступая управление. Луи наблюдал этот процесс уже больше десяти раз, но все равно не смог к нему привыкнуть, на самом деле, он был уверен, что никогда не сможет. Доктор Твист же с интересом наблюдала за парнем. Это была ее работа, можно сказать дело ее жизни, поэтому Томлинсону было понятно любопытство женщины. Стайлс быстро-быстро заморгал глазами, пугливо оглядываясь по сторонам, и Луи понял, что перед ним находился Гарри. Его Гарри. - Привет, - снова произнесла женщина, и парень тут же перевел взгляд на нее, после чего внимательно смотрел несколько секунд и, наконец, кивнул головой в ответ. - Ты находишься в больнице, но можешь не переживать, тут не будет ничего страшного. Надеюсь, если все будет хорошо, мы выпишем тебя абсолютно здоровым, - на этих словах кудрявый заметно вздрогнул. - Но я итак абсолютно здоров, мне не нужно никакого лечения, - завел старую шарманку Стайлс. Женщина глубоко вздохнула и подошла к креслу и положила руку на плененное запястье парня, от чего тот был похож на испуганного мокрого котенка. - Гарри, я прекрасно понимаю, что тебе страшно, что ты потерян. Почти всю твою сознательную жизнь они были рядом с тобой, оберегали, помогли справиться с такой серьезной травмой, как смерть матери и сестры, - на этих словах парень опустил голову вниз и тихонько шмыгнул носом. - Я понимаю, что тебе кажется, будто без них ты никто. Ты думаешь, что если они уйдут из твоей жизни, ты не выживешь, но это не так. Ты очень сильный, Гарри, я знаю это. Ты сможешь справиться. Они — это всего лишь маленькая часть тебя, которая после лечения займет свое законное место. Ты станешь полноценной личностью, больше не будешь терять ни секунды. Разве не этого ты всегда хотел, м? Ты можешь быть честным со мной, Гарри, не бойся их обидеть. Скажи, разве ты никогда не хотел полностью обладать своим собственным телом? - продолжала настаивать женщина. На Стайлса было тяжело смотреть, он весь сжался и побледнел. Казалось, что в тот момент ему хотелось находиться где угодно, но только не в той страшной комнате, которая казалась только хуже из-за присутствующей в ней и говорящей ужасные вещи миссис Твист. После затяжной тишины, в звенящей тишине раздался судорожный вздох потерянного в своих чувствах и ощущениях парня. - Вы абсолютно правы, - странно спокойным голосом произнес Стайлс. - Мне действительно иногда очень хотелось, чтобы люди из моей головы делись куда-нибудь в другое место, а после никогда не возвращались. Но потом умерла мама, - на этом моменте его голос немного дрогнул, но Гарри быстро взял себя в руки. - И Джемма. Я остался совсем один. Вам никогда не понять, какого это. Когда ты можешь положиться только на голоса в своей голове, постоянно думая о том, что их и вовсе не существует, что ты сошел с ума, - все так же шептал Стайлс. Луи прежде не видел его таким — парень не затрагивал эту тему, говоря, что все в порядке, и мужчина даже представить себе не мог, что у Гарри внутри все это время хранилась вся эта информация, что он так сильно страдал. - Они будто каждый день напоминали мне что жизнь продолжается, что она все еще есть у меня. Я не знаю, что бы со мной было сейчас, если бы не было их. Мне все равно на ваши доводы и объяснения, я не позволю отнять их у меня. Ни за что на свете. Они — самое дорогое, что у меня есть, - спокойно закончил свою речь Гарри. Луи сидел и не мог пошевелиться. Он уже тысячу раз пожалел о том, что решил привести сюда парня, но в то же время понимал, что не мог знать об его истинных чувствах. Миссис Твист, казалась, тоже на мгновенье потерялась в происходящем. Было понятно, что она никак не ожидала такой речи и понятия не имела, как вести себя дальше. Несколько секунд женщина просидела, задумчиво смотря на стену, а после в ее глазах мелькнуло озарение. - Спасибо, что поделился со мной этим, Гарри. Теперь я действительно понимаю, что ты не нуждаешься в лечении, а значит ничем не могу тебе помочь, - грустно произнесла доктор. Луи внимательно смотрел на нее в тот момент, и ему показалось, что вся грусть женщины, и то, как быстро она сдалась, выглядит немного ненатурально и напущено. - Жалко только, что твой ребенок, который, как мне известно, должен родиться через пару месяцев, будет очень несчастен, - после этой фразы Гарри резво вскинул голову вверх, внимательно смотря на женщину. - Представь, какого будет ему или ей осознавать, что вместо двух родителей у него их будет четверо. Тебе напомнить, что Зейн, к примеру, курит сигареты, хотя тебе строго противопоказан никотин, а Найл пил алкоголь, что и не беременным-то не полезно. Вдруг кто-то из них плохо повлияет на малыша, что тогда? Ты разве не будешь переживать о том, что кто-то другой будет прикасаться к твоему ребенку, играть с ним, укладывать спать. Не волнуешься, что он будет считать отцом кого-то другого? - закончила свою речь доктор Твист, все также глядя на парня. Луи был готов стоя аплодировать женщине, ведь она, каким бы низким способом это ни было сделано, надавила на единственную вещь, которая действительно могла образумить Стайлса. Парень, казалось, действительно задумался о словах доктора, потому что выглядел еще более подавленно, чем до них. Его руки мелко дрожали, а слезы грозили в любую секунду начать проливаться из глаз. Томлинсон хотел подойти к парню, обнять его и успокоить, сказать, что все будет хорошо, но не сделал этого, так как понимал, что Гарри сам должен был принять такое важное для своей дальнейшей жизни решение. - Я согласен, - наконец произнес Стайлс подрагивающим голосом, и миссис Твист удовлетворенно хмыкнула, поглаживая его по плечу. Луи хотел подбежать к парню и нежно расцеловать его, но решил, что благоразумнее будет подождать до дома. - Ты принял правильное решение, Гарри, - похвалила женщина, начиная заполнять какие-то бумаги, лежащие у нее на столе. - Обещаю, что совсем скоро будешь абсолютно здоров.***
Дальше последовали долгие, полные отчаяния и слез дни терапии, после которых Стайлс возвращался домой, сам на себя не похожий. Он не разговаривал с Томлинсоном, так как был слишком уставшим и подавленным для этого. Хоть Гарри и добровольно согласился на лечение, он так и не смог до конца принять это, поэтому ужасно страдал внутри и снаружи, превращаясь в сущую тень самого себя. Если в начале терапии миссис Твист была абсолютно уверена в том, что она не продлится дольше двух месяцев, то теперь у нее возникали довольно серьезные сомнения. Зейн и Найл настолько сильно отделились от самого Гарри, стали полностью самостоятельными, но в то же время были очень близки с ним, что женщина просто не знала, как его лечить. Если она пробовала просто избавиться от личностей, то Стайлс ужасно слабел и становился эмоционально не стабильным, а если у нее возникала идея соединить их, то этого попросту не происходило. Едва соединившись, они рассыпались, словно кинутая птицам крупа, и ничто не могло помешать этому. Томлинсон уже хотел прекратить это, но не знал, как это повлияет на состояние Гарри, поэтому решил предоставить данный вопрос врачам, у которых, естественно, было куда больше опыта, чем у Луи. На самом деле, за все время, на протяжении которого мужчина был посвящен в их тайну, он научился безошибочно и всего за несколько секунд определять каждую из личностей и, что уж скрывать, гордился этим немаловажным навыком, ведь прежде ему было очень неловко терпеть осуждающий взгляд, по неопытности назвав не то имя. За месяц до того, как их малыш должен был родиться, терапию было решено отложить до тех пор, пока Гарри не восстановится после родов, ведь сейчас было очень опасно давить на его и так слишком ослабленный организм. Тем вечером Гарри выглядел довольно странно. Луи казалось, что он должен быть счастлив, но он не был. Парень просто сидел и задумчиво смотрел в сгущающуюся темноту за окном. Томлинсон тогда, не выдержав этого молчаливого напряжения, подсел к Гарри и обнял его за плечи, зарываясь носом в еще короткие кудряшки. - Знаешь, а ведь миссис Твист была права, - неожиданно заговорил Стайлс. - Я долго думал, пока до конца не убедился в этом. Я согласился на лечение не только из-за малыша, но и из-за себя. Иногда мне действительно хочется, чтобы они исчезли, и я понимаю, как это неправильно, ведь без них у меня бы не было ничего, я не в праве избавляться от них, - тихо прошептал Гарри, зарываясь носом в шею мужчины. - Солнышко, это твоя жизнь и твое тело. Я понимаю все твои переживания, но мне не хочется, чтобы ты гробил свою жизнь только из-за чувства долга перед кем-то, - успокаивающе произнес Луи. - Иногда мне так хочется быть бабочкой, чтобы расправить крылья и просто улететь как можно дальше отсюда. Быть по-настоящему свободным. - Ты — самая красивая бабочка на свете, малыш, и тебя ничего здесь не держит. Ты можешь улететь прямо сейчас, только возьми меня с собой, ведь я ничто без тебя. - Они... Они мешают мне, Лу, будто подрезают крылья... С ними я никогда не смогу взлететь. *** Луи любил их троих совершенно одинаково и постоянно, любил безразмерно, отдавая всего себя этой любви. Луи любил Зейна. Его восхищали великолепные картины мужчины, то, что с ним можно было поговорить о трудностях жизни, на которые тот смотрел через призму действительного осознания происходящего. Томлинсону нравилось, что Зейн, каким бы брутальным и холодным он ни был внешне, готов порвать любого ради дорогих для него людей. Луи знал, что мужчина тоже начинал влюбляться в него, он видел это в смягчающихся взглядах, мимолетных улыбках и горящих щеках. Томлинсон был счастлив из-за этого. Луи любил Найла. Его восхищала поистине детская непосредственность ирландца, то как тот действительно переживал за любимые футбольные команды, и мог сутки ходить скуксившись, если вратарь Арсенала пропускал очередной гол в ворота. Найл был удивительным. Одной из самых любимых вещей в нем у мужчины был смех, такой искренний и заливистый, что Томлинсон невольно начинал смеяться в ответ. Парень был действительно чудесным. Единственное, из-за чего Луи был с ним не согласен, так это выбор детских имен. Найл был первым из личностей, кто заговорил про это. Он был полностью уверен в том, что родится мальчик и в том, что его будут звать Джейкобом. Томлинсон был категорически против того, чтобы его звали в честь оборотня из сопливой подростковой саги, но Найл делал обиженное личико, и у Луи не было другого варианта, как согласиться в этом, в тайне надеясь, что парень передумает. Луи любил Гарри. Он обожал абсолютно каждый кусочек, каждый миллиметр его тела, хотя прекрасно знал, что им владели еще два человека. Томлинсон восхищался самой личностью Стайлса, и хоть сначала было довольно трудно пробиться сквозь барьер скромности и зажатости парня, они справились с этим. Мужчина не мог насытиться общением с Гарри, его приводило в восторг всего лишь нахождение в одной комнате с кудрявым, но Луи это нисколько не волновало, ведь он наконец-то смог понять, что значит быть созданными друг для друга. Гарри казался ему самым милым существом мире, когда по вечерам тихо нашептывал что-то довольно выросшему животику, мягко поглаживая его сквозь майку. Однажды Стайлс, очень смущаясь, попросил его, что девочку, если их малыш будет именно ей, назовут Энн, а Луи лишь нежно поцеловал его в ответ, шепча, что согласен на что угодно, если этого будет хотеть Гарри. Томлинсон был буквально одержим парнем, и, если честно, его нисколько не смущала эта одержимость. Луи любил их троих совершенно одинаково. Он искренне верил в это, хоть подсознание и кричало о том, что в жизни мужчины не было никого важнее Гарри, шатен отмахивался от этого голоса, и продолжал любить троих, ведь это делало парня счастливым, а больше всего на свете Томлинсон хотел именно этого, поэтому продолжал верить в то, что любил сразу троих. Совершенно одинаково и постоянно.