Иллюзия свободы

Уже неделю с лишним про Винсента не поступало никаких известий. Ни от него лично, ни от кого-то другого, кто бы принёс Скотту неутешительную новость. Томительное ожидание царапало душу. Соскабливало по кусочку, заставляя мучиться от тоски и невозможности повлиять на ситуацию. Не имея иного варианта, Скотт покорно ждал, пока судьба вынесет приговор. Либо вручит ему невидимое прежде счастье, либо растопчет, бросив утопать в вечном сожалении и ненависти к самому себе. Без Винсента одиноко. Скотт понял это лишь сейчас. Понял всё, когда его буквально ткнули в очевидное лицом. Вокруг всё по-старому, всё такое же, но будто блеклое и неважное. Лишённое прежних красок, которые Скотт воспринимал как должное, а потеряв, осознал, насколько они были цены. Стокгольмский синдром ли всему виной? Пожалуй. Привычка быть рядом и прощать самые невообразимые и чудовищные грехи? Вероятнее всего. Но сути не меняет. Даже если его симпатия нездоровая, губительная, а эмоциям, что он испытывал к убийце, воспрещалось существовать, легче не становилось. Скотту было паршиво. Работа, куда он обычно нырял с головой, чтобы ненадолго отделаться от тревоги, и та не помогала. Близилась зима. Дни тянулись серым, бесконечным полотном, копируя друг друга и с каждым разом становясь холоднее. В какой-то момент Скотту начало чудиться, что он застрял в петле, где не найти спасения. Скотт шёл по коридору, погружённый в удручающие раздумья. Достигнув кабинета, он открыл дверь, заходя внутрь. Миг, и все мысли исчезли, точно по щелчку, стоило ему заметить знакомую фиолетовую фигуру. Винсент сидел прямо на его рабочем столе. Свесив ноги, он стучал ботинками по деревянной поверхности, явно воодушевлённый предстоящим воссоединением. — Скотти! — воскликнул он. Голос по-кошачьему мурлыкал, растопленный счастьем. — Винсент! — Скотт подскочил к нему, не видя ничего перед собой помимо Бишопа. — Это правда ты? Настоящий? Не успел Винсент спросить, что он имел в виду, как почувствовал чужие губы своими. Скотт вцепился в плечи Бишопа, целуя его несдержанно и жадно, словно он мог в любую секунду исчезнуть, растворясь туманом мимолётного, мучительного видения. Затем он также резко отстранился. Прижал ладонь ко рту, опешив от собственных действий. Винсент, пребывая в немалом удивлении, повторил его движение, неверяще коснувшись губ. — Что ж, если бы я знал, что ты встретишь меня вот так… я бы возвратился раньше. Гораздо раньше. — Прости! Я просто… Я– Договорить Скотту не дали: Винсент прижал его к себе, как бесценное сокровище, обнимая едва ли не до хруста костей. — Как же я по тебе соскучился. — Где ты пропадал? — возмущался Скотт, источая недовольство, порождённое страхом. — Я боялся, что не увижу тебя, что с тобой что-то случилось, — в уголках глаз неприятно защипало. Он быстро смахнул влагу, шмыгнув носом. — Со мной всё в порядке. Сбежал от пары роботов, только и всего. И, кстати, привёл тебе… Скотт вдруг оторопел. В пустом коридоре, точно церковные колокола, прогремели шаги, приближающиеся к кабинету. Он не мог придумать ничего за столь короткое время, и всё, что ему оставалось — наблюдать с нарастающей паникой, как Джереми с Майком переступают порог. — Ты! — зашипел Майк, завидев убийцу. Кулаки сжались до белых костяшек. Шмидт было кинулся к Винсенту, но Скотт встал у него на пути, преграждая дорогу. — Не надо! — Что, блять, значит «не надо»? Отойди! — Майк попробовал отпихнуть Скотта, но тот не двинулся, руками упёршись в парты по обе стороны. — Нет, не трогай его! На выручку неожиданно пришёл Джереми, испугавшись, что завяжется драка и пострадают невиновные. Он схватил Майка за локоть, попытавшись оттащить назад: — Майк, постой… — Давайте все успокоимся. — Чёрт с два я буду успокаиваться! Винсент не вмешивался в перепалку, рискуя усугубить её. Забавно, но в прошлый раз выбираться из Комплекса ему было несравнимо проще. Когда он держал Коутона на мушке. Может быть повторить нехитрый трюк? Понарошку взять его в заложники, тогда им обоим удастся улизнуть отсюда невредимыми? Со входа внезапно раздалось нарочитое покашливание. Присутствующие синхронно переключили внимание, отвлекаясь от спора. — Эм… привет? — первым отмер Джереми, недоумённо рассматривая маленькую девочку перед собой. Та, ничуть не тушуясь перед таким количеством посторонних, разглядывала его не менее пристально. Практически сразу её любопытство сменилось огорчением. Она привстала на цыпочки, изучая обстановку у Джереми за спиной, и, приметив в отдалении фиолетовое пятно, засветилась от радости. Скотта кольнуло опасение, но, не успел он прояснить ситуацию, как девочка воскликнула: — Мистер Бишоп! И подошла прямо к Винсенту. Бишоп цыкнул, напуская суровый вид, красноречивее всяких слов. — Я что тебе велел? Ждать– — Ждать, пока ты вернёшься. Я помню. Но мне стало скучно, — Шарлотта сплела пальцы в замочек, виновато покачиваясь с носка на пятку. — Ты когда-нибудь пробовал стоять на одном месте так долго? — Что этот ублюдок хотел с тобой сделать? — вырвалось у Майка. Он в два шага подлетел к Шарлотте и взял за плечи, заставляя отойти от Винсента. Она захлопала ресницами, уставившись на него снизу вверх, а после нахмурилась в осуждении. — Он защитил меня от робота, — наконец сказала она, высвобождаясь из грубой хватки. — И привёл сюда. Если мой папа… если мой папа сбежит от роботов, он будет знать, где меня искать. Мы всегда мечтали попасть сюда. Он часто говорил мне о Комплексе… — Шарлотта насупилась, ссутулившись. Казалось, ещё чуть-чуть и она заплачет. Скотт отвлёк малышку на себя, приветливо, добродушно улыбнувшись. Присел на корточки, обращаясь к Шарлотте дружелюбно, но с достаточной серьёзностью: — Как тебя зовут? — Шарлотта, — девочка шмыгнула носом, но затем оживилась, приободряясь. Прочтя надпись на бейдже, она воспылала интересом и по-детски буйным восторгом. — А ты Скотт. Я тебя знаю! Ты рассказываешь о роботах. Проводишь уроки. — Всё верно, — кивнул Скотт изумлённо, но мимолётный взгляд на Винсента развеял смятение. — Я никогда не была на уроке… — пролепетала Шарлотта. — Там весело? — Ну, скучно не бывает, — ответил Скотт, вызвав у Шарлотты одобрительное хихиканье. — Послушай, как тебе идея познакомиться с детьми из Комплекса? Ты заведёшь себе новых друзей, и вы будете посещать уроки вместе. Шарлотта на мгновение крепко задумалась, но почти тут же кивнула в согласии. — Джереми, Майк, вы не отведёте нашу гостью в блок C? — спросил Скотт. — Да вы что тут, все с ума посходили? — негодовал Майк, окинув собравшихся злым, шокированным взглядом. — Забыли, кто перед вами? Забыли, что он сделал? — Винсент изменился. Да, то, что он совершил, непростительно, ужасно, но я даю ему второй шанс, — заявил Коутон бесстрастно, не ведясь на провокацию, чтобы не превратить ситуацию в патовую. Любая опрометчивая фраза грозилась закончиться рукоприкладством. И катастрофой. — О чём ты вообще? Убийцы не заслуживают второго шанса. Его место на электрическом стуле. Скотт поднялся, отшатнувшись назад, к Винсенту, и заслоняя его собой. — Пожалуйста, отведите Шарлотту в блок C, а о Винсенте позабочусь я. Он больше не появится на территории Комплекса, я обещаю, — сказал Скотт с отчаянной мольбой в голосе, видя, как Джереми мечется от тяжести моральной дилеммы, замерев на пороге и загораживая выход. Он надеялся, что конфликт удастся уладить мирно. Надеялся, что их отпустят и им не придётся выбираться из Комплекса с оружием наперевес. Угрожать собственным ученикам пистолетом — дурацкая затея. Особенно при ребёнке. Джереми переминается с ноги на ногу, пытаясь принять единственное правильное решение. Тяжкий вздох, и он подходит к Шарлотте, порабощённый смирением. — Пойдём, тебя заждались воспитатели. — Джереми… — шипит Майк угрожающе. — Сначала это, потом всё остальное, — отрезает Фитцджеральд, ставя точку в нерождённом споре. По выражению Майка видно — он на грани от того, чтобы сорваться. Накинуться на убийцу с кулаками, забив на просьбу Коутона, и сдать Бишопа на растерзание правосудию. Но Шарлотта опережает его шальные мысли. Она дёргает Майка за подол кофты, прося обратить на себя внимание, и смотрит вопрошающе, вынуждая последовать за собой. Только теперь Скотт понимает, что его трясёт. Прошивает мелкой, нервной дрожью, которая змеёй проползает под кожей. Когда Джереми с Майком удаляются, дрожь лишь усиливается. Вместо облегчения им овладевает тревога. А что если им с Винсентом не удастся сбежать? Что если за углом их будет поджидать охрана с оружием наперевес? Они так много пережили, неужели именно сейчас всё оборвётся? Чужие руки ложатся на плечи. Винсент. Скотт оборачивается к нему, и паника, вонзившая вороньими когтями, отступает, ослабляя удушающую хватку. — Уходим, — велит Винсент без лишних слов. И Скотту не нужно повторять дважды.

***

Здесь холоднее, чем в Комплексе, отопления явно не достаёт. Но когда Винсент запирает дверь, огораживая их со Скоттом от враждебного мира за стенами, Коутон разрешает себе выдохнуть, заряжаясь всеобъемлющим спокойствием. Обстановка заполнена густым мраком. Темнота оплетает корнями, укрывает мягкой листвой, укутывая и вводя в полусон. Она будто материальна. До неё можно дотронуться, ею можно насытиться. Скотт выцепляет в ней силуэт Бишопа, который проходит мимо — повесить куртку на крючок. И ощущает защищённость. Да, вломиться к ним не составит труда, тем более роботам, но вездесущего страха, въевшегося в каждую встречную тень, нет. Он брошен снаружи, забыт, по крайней мере до грядущего дня. Скотт смотрит на Бишопа, пытливо, неотрывно, словно познаёт его заново. Рисует картину. На сей раз правдивую и полную — уродливую, но одновременно завораживающую до безумия. Он протягивает к нему руку и тянет к себе. Вновь утыкается поцелуем в уже знакомые губы. Смелее. Дольше. От Винсента отдаёт теплом, в которое хочется окунуться и в конце концов утонуть. Скотт приоткрывает рот шире, позволяя Винсенту углубить поцелуй. Тонкие пальцы исследуют его тело, сантиметр за сантиметром, и он с упоением внимает их робким движениям. — Винсент, я же не растаю, — смеётся Коутон, но без намёка на упрёк. — Ты удивительно нетерпелив. — А ты удивительно нежен. — Может, мы заразились этим друг от друга? Потому что я тобой точно болен. — И давно у тебя чувства ко мне? — Если я начну считать, боюсь, собьюсь очень быстро, — усмехается Бишоп, и в усмешке таится щемящее, жгучее сожаление. — Прости. — М? Ты слишком часто извиняешься. — Нет, правда, прости, я был так слеп. Отрицал очевидное. — Это не то, за что следует просить прощение. К тому же тебе, — перебивает Винсент, не давая спорить. — Я сам пытался отдалиться. Не подпускать тебя, чтобы отгородить понятно от каких вещей. Но, несмотря на всё, ты со мной — это главное. И я признателен тебе. Чрезвычайно. Ты научил меня любви и заботе, какой я прежде не ведал, — говорит Винсент с подлинной искренностью. И Скотт не ставит прозвучавшие слова под сомнение, веря им беспрекословно. К тому моменту, когда они с Бишопом оказываются в спальне, его неуверенность по поводу того, разумно ли будет провести жизнь именно с этим человеком, сгорает и развеивается пеплом. Винсент прижимает Скотта к себе и обнимает за талию. Не прекращает осыпать его поцелуями, пробует на вкус, словно самый изысканный в мире десерт. — Постой, постой… — Скотт вдруг останавливает его, лихорадочно размышляя о чём-то. Винсент смотрит на Коутона в немом ожидании, не подгоняя и не выпуская из объятий. — Я могу… связать тебе руки? Винсент замирает, решив, что ослышался. Да уж, давненько он не испытывал подобного замешательства. Что уж там, весь сегодняшний день, до неверия ошеломляющий, не прекращает подкидывать сюрпризы. Бишоп прыскает со смеху, расплываясь в улыбке. — Никогда бы не подумал, что это — часть твоих предпочтений. Но я не против. Если ты, конечно, обещаешь, что не сдашь меня в таком виде властям. Фыркнув, Скотт показательно закатывает глаза. Подходящей верёвки в квартире нет, а к наручникам Скотт возвратится разве что в кошмарах. Он выбирает ремень. Вытаскивает его из брюк, фиксируя руки Винсента ему за спиной. Для Бишопа происходящее жутко непривычно. Новые чувства, которым, казалось, некуда расти, захлёстывают его, подчиняя. Сжимают сердце на миг стальной хваткой и отпускают, чтобы оно забилось учащённее. Скотт расстёгивает помятую рубашку. Винсент цыкает в нетерпении: пуговиц чересчур много, парочку точно пришили зазря. Но раздражение рассеивается, стоит Скотту коснуться оголённой кожи. Бишоп собирается коснуться Скотта в ответ, но запоздало осознаёт две вещи. Первая — ремень держит крепко. Вторая — скоро, если так и дальше пойдёт, невинная причуда Коутона обернётся для Бишопа изощрённой пыткой. Скотт проводит по обнажённой груди, оглаживая её. Он не торопится, будто бы изучая Бишопа через прикосновения. Винсент кое-как умудряется совладать с собой, подстроиться под заданный темп, пока внутри всё сводит, а голод от напряжения неумолимо нарастает. Он хочет прижаться к Скотту, вкусить желанную близость. Хочет вдоволь насытиться им, но не может. Он беспомощен. И от этой беспомощности неожиданно тянет наслаждением. Впервые ему приятно утратить контроль и вверить его кому-то другому. Пальцы Скотта ныряют в волосы Винсента. Скользят меж спутавшихся прядей и касаются виска. Надавливают, вынуждая наклонить голову вбок. Шею опаляет горячее дыхание, и след от тёплых губ навечно отпечатывается у Винсента в памяти. Скотт целует его снова и снова, и снова. Винсент едва не теряется в череде поцелуев. Ловит момент, когда зубы задевают кожу прежде, чем осторожно сомкнуться на ней. По телу пробегают мурашки. Винсент вздрагивает. — Чёрт… — выдыхает он, косясь на Скотта. Скотт повторяет то, что сделал, не разрешая опомниться. Кусает Винсента — не больно, но достаточно, чтобы прочувствовать сполна. Бишопа ведёт от его действий. Под животом приятно ноет, и он мычит, сладко жмурится. Словно прочитав мысли Винсента, Скотт кладёт ладонь ему на пах. Бишоп прогибается в спине, шумно втягивая носом воздух. Пытается сконцентрироваться на всём разом. Ощущений в избытке, но он старается не упустить ни мгновения. Пальцы исчезают под лямкой трусов, обхватывая член. Винсент прикусывает щёку, когда они начинают двигаться. От Скотта не укрывается этот жест. Он проводит по всей длине, постепенно набирая темп, пока Винсент не отзывается на ласку хриплым стоном. Скотт слегка отстраняется. Разглядывает Бишопа, заворожённо впитывая выставленные напоказ эмоции. Следит за тем, как поднимается и опускается грудь при рваных вдохах. Слушает сбившееся, неровное дыхание. Глаза непроизвольно застывают на приоткрытом рту. Скотт берёт Винсента за подбородок, и расширенные зрачки, заполненные дымкой, фокусируются на Коутоне. — Мне поцеловать тебя? — интересуется Скотт, будто специально издеваясь. — Да… Да, прошу. Коутон наклоняется, сокращая расстояние между ними к минимуму, но ничего сверх предпринимать не спешит. Винсент дёргается, чтобы поддаться ему навстречу, но его удерживают. — Скотти, пожалуйста… — бормочет он едва ли связно. Умоляет. Голос дрожит, да и самого Винсента буквально трясёт от возбуждения, подкашивая ноги. Хорошо ещё стена сзади, иначе он бы давно упал, а Коутона утянул бы за собой. — Поцелуй меня. И Скотт целует. Проникает языком внутрь, и Бишоп издаёт низкий, гортанный звук. Под рёбрами разливается обжигающее пламя, ещё чуть-чуть и кровь закипит, сжигая. Скотт замедляется, и Винсент возмущённо урчит ему прямо в губы. Желание, поглотившее их обоих, подкатывает к горлу, перекрывая кислород. — Ты решил… свести меня с ума? — спрашивает он, чудом ухитрившись сложить слова в предложение. — Возможно. От вида Винсента у Скотта невольно мелькает вопрос, доводилось ли кому-нибудь ещё заставать Бишопа таким? Растрёпанным, покорным, преисполненным слепой преданности и безмерного обожания. На вряд ли. И этот факт откликается в душе Скотта большей радостью, чем он осмеливался предположить. Движения становятся резче. Винсент стонет, не отрывая от Скотта затуманенного взгляда. Льнёт к нему ближе, вплотную. Многого не требуется — Бишоп и без того балансирует на грани. Он кончает, объятый волной экстаза. Когда его дыхание выравнивается, Скотт помогает ему избавиться от ремня. Пряжка громко ударяется об пол, но никого в комнате это не заботит. Бишоп, толком не придя в себя, хватает Скотта за локоть. — Винсент? — Что? Я должен бросить тебя ни с чем? Бишоп тянет Скотта к кровати, заставляя лечь, и нависает над ним. Дарит короткий, но страстный поцелуй. А затем расстёгивает брюки Скотта и стаскивает их, откидывая прочь. Скотт не спускает с него глаз. В бездонных зрачках отражается целая палитра. Неловкость, опаска, предвкушение. Ладонь опускается на член, сжимая затвердевший орган через трусы, и Скотт давится воздухом. — А ты ещё хотел отказаться от минета, — констатирует Винсент с весёлым смешком. — Не… Не говори этого вслух, — сердится Скотт не всерьёз, тщетно скрывая смущение. — Не беспокойся, через минуту я не смогу сказать что-либо в принципе. Скотт думает придушить Бишопа, если тот выкинет ещё одну провокационную фразу. Сердце колотится, и он не представляет, куда вообще себя деть. Винсент кусает его за внутреннюю часть бедра, вызывая у Скотта вскрик протеста. — Расслабься, Скотти. Тебе некого стесняться здесь, — говорит Бишоп, тут же целуя свежую отметину. Скотт порывается возразить, но замолкает, стоит Бишопу избавить его от нижнего белья. Лицо Коутона вспыхивает, покрываясь краской. Винсент находит его застенчивость толику забавной, учитывая, что Скотт творил с ним секундами ранее. Они словно меняются местами. — Какой же ты очаровашка. Винсент ухмыляется. Проводит языком по члену, от основания до головки, точно примеряясь. И берёт его в рот. Скотт резко выдыхает. Сминает покрывало, на котором лежит, цепляясь за него, будто за спасательный круг. Потому что ещё немного, и его снесёт. Винсент заглатывает глубже, выбивая из Коутона сдавленный стон. Скотт запрокидывает голову, пытаясь не смотреть на Винсента. Не смотреть на то, что Винсент делает. Когда же тот случайно попадает в поле зрения, Скотт понимает, что не в состоянии отвести взгляд. Он прикрывает рот ладонью. Прикусывает тыльную сторону, глуша рвущиеся наружу звуки. Винсент прерывает своё занятие и тянется к Скотту, перехватывая его запястье. — Не надо, я хочу тебя слышать. Винсент кладёт руку Скотта себе на волосы, вновь смыкая губы кольцом на члене. Скотт считывает намёк быстро, несмотря на то, что разум опьянён, словно от пары бокалов хорошего виски. Направляет Винсента, насаживает глубже, чувствуя, как орган упирается Бишопу в горло. Удовольствие подводит его к грани. Все ощущения обостряются, а реальность размывается в нечёткую дымку. Скотт крупно вздрагивает. Стискивает спутавшиеся пряди и давит на затылок сильнее, не сдерживая стонов. — Винсент–! — вскрикивает он и изливается Бишопу в рот. Конечности пронизывает конвульсивная дрожь, и Скотт откидывается на подушку, тяжело дыша. — Мне так нравится, как ты выкрикиваешь моё имя, — мурчит Винсент, слизывая белую субстанцию с губ. Скотт садится на постели. Снимает оставшуюся одежду, поёжившись от сквозняка в комнате, и собирается залезть под одеяло. Раздаются шаги, и Скотт внезапно выпрямляется натянутой струной. — Не уходи, — вырывается обречённо. Винсент оборачивается к нему, и обольстительная кошачья улыбка, приправленная умилением, занимает своё законное место. — Я никуда не ухожу, не волнуйся. Скотт наблюдает, как Винсент копошится в шкафу, выуживая из-под груды вещей плед. Наблюдает, ни на миг не выпуская из виду. Он боится его отпустить. Боится снова потерять, иначе жизнь превратится в кошмар наяву, а одиночество сожрёт быстрее, чем роботы уничтожат человечество. Принесённый плед Винсент стелет поверх одеяла, укрывая Коутона. Устраивается рядом и заглядывает Скотту в глаза, не сомневаясь в том, что мог бы любоваться ими вечно. Но тут он замечает грусть и щемящую безысходность, заточённую в карей радужке. — Скотти, что-то случилось? — Ничего, я просто… — Скотт тушуется, прерываясь. — Тебе не страшно? Вдруг это последний день, который нам остался? Остался людям. Мы столько всего пережили, но не выиграли войны. Не предотвратили конец света. Аниматроники так легко вторглись в Комплекс, хотя Директор клялся, что он неприступен. А на деле — карточный домик. Не более. — Скотти, послушай, — Винсент касается щеки Коутона, нежно поглаживая её большим пальцем. — Если даже этот день последний, я буду безмерно благодарен, зная, что провёл его с тобой. И я останусь рядом до конца, что бы ни произошло, какую бы участь нам ни уготовила судьба. Скотт пододвигается к Винсенту, позволяя заключить себя в объятия. Они согревают и убаюкивают. Винсент шепчет на ухо о том, как сильно любит его, и о том, что всё будет хорошо, отгоняя мысль о неизбежной погибели и смерти цивилизации прочь. Завтра наступит новый день. Он принесёт либо забвение, либо щепотку счастья, что Винсент со Скоттом разделят на двоих. Куда повернётся стрелка, никто не предскажет. В одном Скотт уверен наверняка — сейчас, в это сладостное мгновение, они свободны.