***
Скотт чувствует, как что-то струится по его шее — вязкое, густое, тёплое. Кровь? Омывает губы, щёки, лицо. Застилает глаза, затекая под плотно сомкнутые веки. Его накрывает жаром, ударяя в затылок и заполняя лёгкие огнём. Скотт вскакивает, затравленно дышит, глотая ртом воздух. Он у себя в кабинете: видимо, задремал за работой. Темнота опоясывает его, выписывая вокруг причудливые, жуткие рисунки и играя с воображением. По её воле безобидные вещи превращаются в обезображенные, извращённые подделки, а сам кабинет — в зал из аттракциона ужасов. Скотт шарит по столу, ловит выключатель на извивающемся, скрученном проводе. Щелчок. Янтарный свет заливает комнату, выводя на стенах незатейливые узоры. Ещё не отделавшись от дурного сна, Скотт оторопело замирает. На него пялится аниматроник. Полосатая кукла, напоминающая ни то весёлого арлекина, ни то печального мима. Она буквально висит над полом, как висят её широкие рукава одежды не по размеру. Чушь. Аниматроники не летают, не могут, у них нет крыльев. Но вот этот явно исключение, и будь Коутон проклят, если он не бредит. — Почему ты его защищаешь? — любопытствует кукла и добавляет поясняюще: — Винсента. Скотт разрывается между тем, что хочет спросить сильнее. Откуда ты тут взялась? Ты знакома с Винсентом? Что вообще происходит? Кто ты? От куклы его смятение не укрывается, но она не торопит Коутона и никуда не спешит. — Ты покрываешь убийцу. Помогаешь ему избежать кары и правосудия. А ведь когда-то я считала тебя приверженцем благих идеалов, Скотт. Скотт игнорирует, насколько манера речи робота копирует манеру речи разочарованного родителя, а ровный тон пестрит осуждением и терпеливой благосклонностью. То, что творится, просто дико. Абсурдно, не по-настоящему. — Какое тебе дело до Винсента? — До него — никакого. Меня заботит лишь то, когда мои подопечные — жертвы его преступных деяний — освободятся от вечной ноши, что связывает их с этим пропащим миром. — Подожди… Ты имеешь в виду детей? — Скотт страшится ответа. — Да. Винсент рассказывал тебе: неупокоенные духи. Так объясни, почему же, зная их незавидную долю, ты отвернулся от них и предпочёл взамен самого дьявола? Любые отговорки смехотворны и бесполезны. Это как по воскресеньям посещать церковную проповедь, а потом всю грядущую неделю предаваться греху. Жалко, нелепо и не заслуживает прощения. Потому Скотт остаётся нем, не рассчитывая добиться от странной куклы ни понимания, ни помилования. — Почему ты не видишь всей картины целиком? Не желаешь видеть. Дружеская связь настолько крепка, что ослепила тебя? Раньше своим трудом и принципами ты вызывал во мне искреннее уважение. Куда же они делись? Марионетка сутулится, будто под тяжестью огорчения. Но секундами позже распрямляется, и безликая маска медленно поворачивается на Скотта. — Ты не замечаешь зверя, что таится в его гнилом нутре. Зверя, что сеет за собой смерть и горе. Его поступки порочны, гадки и низки. Винсента не исправить — даже тебе не под силу переиначить его суть. Узри же истину, Скотт. Марионетка летит к закрытой двери и пролетает её насквозь, не найдя на своём пути препятствий. Скотт подрывается за ней. Когда он достигает коридора, след обрывается, туманом забирая с собой и намёк на недавнее присутствие робота. Коутон озирается. Выбирает направление наугад, надеясь не упустить куклу. Он не видит её, но каким-то чудом слышит — монотонный шёпот проникает в уши, без спроса вторгаясь в сознание. Как строгий приверженец здравого смысла, Скотт хочет перестать невольно внимать её речам. Но его заставляют слушать. Слушать справедливые упрёки, скребущие совесть заострёнными, деревянными штыками. А занозы от них мучительно ранят, вонзаясь всё глубже. — Ты был праведным человеком, Скотт. До тех пор, пока не повстречался с этим отродьем. И что в тебе взыграло? Сострадание, недостойное его? Или ты просто изнывал от одиночества и искал, к кому бы прицепиться, чтобы излить душу? Скотт свернул вправо, попав в безлюдный холл. Да где же ты…? Теперь он понимал Винсента чуть лучше. Не оправдывал и не принимал, но вполне понимал тягу того забыться в наркотической сказке, лишь бы прогнать навязчивые голоса. — Я не желаю тебе зла, Скотт. Никто из нас. Но поддерживать нашего врага, означает идти против нас. — Я никогда не забуду того, что он совершил, но я даю ему второй шанс, только и всего. — Шанс? Он обречён. Таким людям неведомо искупление. И твоя медлительность ставит чью-то невинное жизнь под угрозу. Ты ведь понятия не имеешь, ни чем он занят, ни что замышляет. — Как и ты, — парирует Коутон по-детски, но, к удивлению, Марионетка замолкает. Он идёт дальше. Переходы и повороты путаются в памяти, поскольку разум захвачен совсем иным. Скотт ещё долго плутает по Комплексу в тщетном поиске куклы. Пытается убедиться в том, что не сошёл с ума, или в том, что Винсент и в самом деле всё это время видел призраков. Забредает в кабинеты, в которых царит неестественный, слишком густой полумрак, и слоняется по коридорам, которые слишком пусты даже для десяти вечера. Он натыкается на очередное помещение. Растерянно моргает, потому что не узнаёт его, хотя и помнит строение всех блоков назубок. Номер на двери расплывчатый, не дающий толком разобрать очертаний. Цифры будто бы стёрли, размазав по пожелтевшей табличке. Скотт толкает дверь, и, как и ожидалось, та плавно отворяется. Пусто. Скотт проходит вглубь. Взглядом скользит по углам в надежде выцепить в темноте полосатый маскарадный костюм или позолоченный бубенчик, не издающий звона. Не заметив ни того, ни другого, он подавляет разочарованный вздох. Безликие, потрескавшиеся стены да голая мебель, покрытая пылью и налётом грязи, занимают всё пространство, точно стремясь вытеснить из него человека. Скотт ёжится от кольнувшего спину сквозняка. Тревога — мертвецкая, гнетущая — обнимает его, сдавливая рёбра. Скотт оборачивается, чуть не врезавшись в высокую фигуру. Винсент. При виде него Коутон млеет, не веря собственным глазам. — Винсент?! Как… Откуда ты взялся? Радость от возвращения Бишопа, пусть и внезапного, разливается по венам, согревая теплотой. Тревога никуда не исчезает, но Скотт слишком взволнован, чтобы уловить её утробные завывания. — Винсент? Винсент склоняет голову набок, сканируя Скотта стеклянными, немигающими глазами. Словно рассматривает вещь, размышляя, выкинуть ли её или полюбоваться мгновение дольше. Безумные глаза. Как у животного, не обременённого людскими представлениями о морали и чувствах. Скотт почти вздрагивает, когда Бишоп протягивает руку, касаясь его щеки. Почти отстраняется — в мыслях точно — когда большой палец трогает его скулу, поглаживая. Прикосновения, со стороны ласковые, наполняет власть, контроль и страсть причинять боль. Кажется, эти пальцы сейчас сожмут до багровых синяков. А Скотту ни оттолкнуть, ни вырваться. — Ты само очарование, — ухмыляется Бишоп. Голос его хриплый и тягучий, но у Скотта язык не берётся сравнивать его с медом. Скорее с грязной жижей. Чёрной и липкой, инфекцией пожирающей любого, кто в неё вляпается. — Почему ты молчишь, Скотти? Не рад мне? Скотта передёргивает. Винсент тянет его имя, и склизкая улыбка расползается по тонким губам. — Я так соскучился… Не всё же расчленять сироток. — Винсент! — Скотт давится воздухом. Он отшатывается от мужчины, задыхаясь от возмущения. Лицо Бишопа мгновенно омрачается. Он хватает Скотта и больно прижимает к столу, который почему-то стоит не там, где минуту назад. — Ну что же ты, Скотти? Мамочка не учила тебя хорошим манерам? Бишоп злится. Его лицо непроницаемо, равнодушно, и лишь по холодной улыбке и резким жестам становится ясно, насколько он взбешён. Он наклоняется к Скотту, удерживая его, и утыкается в шею кончиком носа. — Знаешь, почему в человеческом теле мне больше всего нравится именно шея? — спрашивает Винсент сквозь усмешку. — Потому что это его самое уязвимое место. И не только из-за сонной артерии, которую ничего не стоит перерезать. Бишоп отстраняется. Проводит по горлу Скотта ногтем, вычерчивая длинную закруглённую полосу, а после продолжает, едва сдерживая в себе возбуждённый трепет. — Шею также очень легко сломать. Или перекрыть кислород, наблюдая, как жертва беспомощно забьётся в твоей хватке. Представляешь, сколько раз человека можно вот так вот придушивать, но не давать умереть? Снова и снова. Да это станет для него настоящей пыткой. Хочешь проверить лично? Скотт жмурится, силясь отделаться от столь ужасного ведения, исказившего образ любимого им Винсента до омерзительного и неприемлемого. Нет, это не он. Не он. Не он. — Ты не Винсент. Винсент смеётся — притворно, с издёвкой. А затем неестественно прерывается и глядит на Скотта испытующе, в упор. — Я его лучшая часть. Та, которая приносит в его грёбаную жизнь счастье и подлинное наслаждение. И он напрасно старается скрывать её, чтобы случайно не ранить твою нежную душонку. Просто смешно. Но фокус в том, что бесконечно это не продлится, и тогда я выберусь наружу. Скотт пробует отодвинуться, но Винсент до вскрика стискивает его плечи, приковывая к месту. — А рассказать секрет и о тебе, мм? Ты — мой маленький, закоренелый мазохист. Мазохист, который настолько погряз в вине и ненависти к самому себе, что кайфует всякий раз когда ему разбивают сердце. — Нет, — Скотт трясёт головой, ощущая нарастающее раздражение. Возможно, Винсент действительно обрушил на него неоспоримые факты, с которыми Скотт отказывается свыкаться. Возможно, именно поэтому Скотт и злится, выставив перед собой гнев ненадёжным щитом. Но вскоре находится и меч, от чего заточенного лезвия тёмному двойнику Винсента не уклониться. — Ты прав. Я и в самом деле глуп, раз отрицаю очевидное и защищаю убийцу. Но я вижу в нём и хорошее. Ту его часть, которой не чужды забота и доброта, ту часть, которую я полюбил. Я люблю его. Двойник смотрит на Скотта как-то по-другому — долго, исподлобья, и зло, источаемое им, растёт, окутывая до остолбенения и предательской дрожи. — Забавно, — наконец произносит он, стоя абсолютно неподвижно, — даже Винсент себя не любит. Так что, если это правда, ты ещё безумнее, чем он.***
Винсент неоднократно задавался вопросом, почему он привязался к этим двоим и бродил с ними по разрушенному, затерянному городу. Ответ был банален — его не ждали ни в Комплексе, ни на базе роботов. Он обрубил все ниточки к себе. Исчез и для людей, и для аниматроников. По крайней мере пока они не поверят в его гибель или не забудут, занятые борьбой друг с другом. Так что Винсент дрейфовал на корабле без якоря, разворачивая паруса за непредсказуемым ветром. На сей раз ветром стали Генри и Шарлотта. Не совсем привычные Винсенту спутники, но выбирать не приходилось. Их «путешествие» даже умудрялось обходиться без эксцессов. До поры до времени. Аниматроники возникли внезапно, словно материализовавшись из воздуха. Вышли небольшой толпой, точно стая волков, выбравшаяся на охоту. Но Винсента волновали не те роботы, что застыли перед ним, а те, что приближались с боков, блокируя пути к отступлению. Он оглянулся, заприметив покорёженные силуэты, загородившие широкими туловищами закоулки улиц. Они загнали ничего не подозревающих людей в кольцо. Сужающееся кольцо, которое нельзя ни пересечь, ни разорвать. — Бежим, — прошептал Генри, и они рванули в здание, возвышающееся позади. Повезёт, они промчат его насквозь. А нет — придётся прятаться, пока роботы не поймут, что упустили врага. Главная дверь изрядно проржавела, не поддаваясь. Благо, она была приоткрыта ровно настолько, чтобы люди смогли протиснуться внутрь. Не став медлить, они двинулись вдоль длинных, овальных переходов. До Винсента донёсся скрежет и удары металлических тел о дверь, но оборачиваться он не рискнул. Вскоре лязг роботов стал нарастать. Аниматроники гнали людей всё дальше, вглубь, и Винсент понял — бегством не спастись. — Сюда, — скомандовал Бишоп, свернув налево. Генри последовал за ним, не выпуская руку дочери. Он сохранял серьёзность и сосредоточенность, но узкие зрачки из-под толстой оправы очков выдавали страх. Они очутились в тёмном, заваленном хламом помещении. На складе, судя по всему. Каждый сантиметр заставляли стеллажи, забитые бесчисленным количеством товара. На полу, прямо в проходе, валялась пара запечатанных коробок. Люди затаились между ними, уповая на то, что аниматроники пройдут мимо. Надежды не оправдались. Заслышался глухой топот, отбивающий ритм, будто гигантское сердце. Винсент осторожно высунулся из-за укрытия, оценивая ситуацию. Роботы разбредались по комнате, обходя стеллажи и обследуя закоулки. В проёме встал медведь, карауля — проскользнуть мимо него не было и шанса. Винсент чертыхнулся, безуспешно гадая, что предпринять. Они сами загнали себя в ловушку, словно кучка крыс, ломанувшаяся с одного горящего корабля на другой. Давай же, соображай. Неужели удача решила отвернуться именно сейчас…? Вдруг Винсент ощутил крепкую хватку на своём плече и встретился с взглядом Генри, заряжённым готовностью пойти на нечто безумное. На самопожертвование. На секунду Винсент поразился, что у столь благодушного на вид человека вообще может быть подобный взгляд. — Я отвлеку их, а ты уведи отсюда Шарлотту. И прошу, если что, позаботься о ней. Не успел Винсент удивиться его нескромной просьбе, Генри ринулся к выходу с топором наперевес. — Папа? Па…! Винсент резко притянул Шарлотту к себе, зажимая ей рот и заглушая крик. Она отчаянно мычала ему что-то, пытаясь повернуться туда, куда унёсся Эмили. Робот у дверей кинулся на вылетевшего к нему Генри, но не поймал: тот ударил его топором, всаживая лезвие в проржавевший корпус. Робот пошатнулся, отвлёкшись на оружие, но устоял. Генри, воспользовавшись его заминкой, проскочив мимо. — Эй, вы! Сюда! Аниматроники тут же подорвались вдогонку за человеком. Рядом пронеслась утка, и её массивные шаги, смешавшись с остальными, исчезли за дверью. Винсент выждал ещё немного для верности, пока гулкое эхо не растворилось окончательно. Всё. Обошлось. Бишоп отнял ладонь от губ Шарлотты, предварительно удостоверившись, что она не будет вырываться и не помчит за отцом, выдав их местонахождение. Винсент вылез из-за коробок, собираясь смотаться восвояси, но Шарлотта ухитрилась схватить его за край рубашки. — Куда ты? Нам нужно спасти папу! — она почти что не плакала, тыча в ту сторону, где скрылись роботы. — Отцепись! — Винсент попробовал высвободиться, но Шарлотта не отпускала его. — Нет, я не брошу папу! — голос у неё был некстати звонкий, и Винсент не сдержал ругательство. — Тише! Если ты не заткнёшься, нас убьют! Ты этого добиваешься? — Но… папа… — Твой папа уже не жилец. И я не собираюсь погибнуть вместе с ним, — огрызнулся Винсент, игнорируя недоумение на детском лице. Он развернулся, устремившись прочь. Шарлотта колебалась, отказываясь верить сказанному. Не осознавала, не хотела. Так и стояла, сжимая кулачки, будто намеревалась закатить истерику. Но боязнь остаться в незнакомом месте отрезвила её, неумолимо поглощая зыбкой трясиной. Она бросилась за Винсентом, точно за спасительным лучиком, что не даст утонуть во тьме. Осеннее солнце садилось быстро. Винсент едва заметил, как землю накрыли сумерки. Граница света стёрлась, и вот, подменив раскалённую звезду, за людьми наблюдали сгустившиеся тучи. Торговый центр казался неправдоподобно огромным, и Винсент невольно усомнился, а не по кругу ли он ходил? Аниматроники блуждали где-то в противоположном крыле. Винсент давно не слышал их, и это толику обнадёживало. Винсента нервировало, что малявка не отставала от него. Он рассчитывал, что она останется на складе, убитая горем, или понесётся разыскивать дорогого папочку. Но нет, она не отходила от Бишопа, как назойливая собачонка. Винсент тащил её сквозь запутанный лабиринт и надеялся, что после очередного поворота заместо тупика найдёт выход. Здесь было тускло и неуютно, а по плитке рядом с незваными гостями гулял ветер, обхаживая свои владения. Сочился из разбитых окон, заставляя ёжиться от промозглых порывов. В нос бил запах сырости, поселившейся в основании стен. Она будто обвивала здание изнутри вместе со мхом, поросшим меж потрескавшихся кирпичей. А под ботинками хлюпала вода, накапавшая через пробитую крышу. Перешагнув через лужу, Винсент неожиданно напрягся, уловив присутствие врага. — Мистер Бишоп… — пробормотала Шарлотта испуганно. Винсент сердито шикнул на неё, призывая к молчанию. Он завернул в следующую на очереди комнату — туалет. Из соседнего коридора раздался шорох. Не имея вариантов, Винсент метнулся в кабинку, утягивая Шарлотту за собой. Задвинув щеколду, он опустил крышку и залез на неё ногами. Девочка ловко забралась следом. На пороге, не спеша переступать его, замер кролик. Полуразобранный, тошнотворно-болотного цвета. Облокотившись о косяк, он вглядывался в вязкий, сырой полумрак. Винсент молился, чтобы робот прошёл мимо, не став искать беглецов, иначе им бы точно пришёл конец. Но машина не думала уходить ни с чем. Она прерывистой, тяжёлой поступью подошла к умывальникам. Винсент разглядел её сквозь тонкую щёлку кабинки, её жуткое отражение, искривлённое треснутым, замутнённым зеркалом. Винсент привык к самым мерзким и самым извращённым вещам, но даже у него по позвоночнику поползли мурашки. От аниматроника исходил неразборчивый шум, словно насекомое рокотало, перебирая своими перепончатыми пластинами. Винсент увидел его глаза. Мёртвые и немигающие, лишенные осмысленности. Вдалеке донёсся грохот вперемешку с металлическим лязгом. Кролик дёрнулся и чуть повёл мордой, очнувшись от оцепенения. Все его движения были такими — дёрганными, отрывистыми, как бывает с лагающей компьютерной программой, словившей глюк. Из-за них сходство робота с человеком стиралось совершенно. Когда же он неторопливо удалился, Винсент наконец задышал ровно, не боясь быть обнаруженным. Бишоп аккуратно, без единого звука, отпер дверь. Поставил Шарлотту на пол, действуя интуитивно и совсем не обращая на неё внимания. Опасность миновала. Шарлотта обрадовалась, что большой, страшный робот ушёл, но ненадолго. Стоило ей вспомнить Генри, к горлу подступили слёзы, обрастая тоской и утратой.***
Несмотря на усталость и эмоциональное истощение, Шарлотта шла впереди Винсента, обгоняя его. Она не до конца понимала, куда они держат путь, но не останавливаясь. Физическая нагрузка немного отвлекала, притупляя чувство утраты. Угрюмо понурившись, Шарлотта шкрябала по асфальту подошвами ботинок. Шкряб-шкряб. Винсент раздражался, сам предпочитавший ходить невероятно тихо. Ступал аккурат за ней, не выпуская маленькое создание из виду. Измотанное, сломленное моральное, потерянное. Не то чтобы дети сильно сопротивлялись, но Винсенту стало любопытно, сделает ли Шарлотта хоть что-то в своём подкошенном состоянии. Винсент представил, как она будет биться в мучительных конвульсиях при каждом ударе лезвия. Беззащитная птичка — вот в кого Шарлотта превратится. Птичка, которой сначала переломали, а затем выдрали крылья. Рука Винсента машинально нырнула в карман брюк, найдя гладкую рукоять ножа. Та удобно легла в ладонь. Прикосновение отозвалось насыщенными образами, что откликались в убийце сладостным предвкушением. Его уши уже ласкали крики, а под пальцами уже извивалась в агонии хрупкая плоть. Её никто не найдёт. Теперь, когда старикан с отвратительным именем сгинул, Шарлотта покинута и одинока. Она наивно полагается на помощь странного мужчины, потому что он её единственная надежда на спасение, будто маяк, разгоняющий тьму и не дающий нарваться на скалы. Глупышка. И не догадывается, что Винсент гораздо чудовищнее тех монстров, которых она боится. А он так близко, на расстоянии, достаточном для рывка. Скотт бы не одобрил его поступок. Винсент на мгновение замер, но тело покачнулось по инерции, и ему пришлось идти дальше. Чёрт…. Чёрт. Мысль о Скотте отрезвила, ворвалась настоящей пургой, подхватывая и унося остальные. Выцепила потребность Винсента убивать, скомкала листом бумаги в колючий шарик и выкинула прочь. Но он ведь не узнает? Убей Винсент этого несчастного, никому не нужного ребёнка, Скотт и не прознает о содеянном им. Да и вокруг ни души: свидетелями предсмертных воплей Шарлотты станут разве что опустевшие улочки да канализационные стоки, гоняющие дождевую воду. Кровавые реки, льющиеся вниз по серой дороге в забытом, безлюдном городе. Винсент видел в этом завораживающую красоту, как художник, исступлённо размазывающий краски по полотну холста. Он смотрел на Шарлотту. Её изнурённый вид и сгорбленная спина начали его бесить. — Эй, Шарлотта. Винсент окликнул её, не убирая недовольного тона, и схватил сзади. Не успела Шарлотта моргнуть, как оказалась на чужих плечах. Отсюда всё было видно, и ветер обдувал успокаивающей свежестью. — А ты выше всех, кого я встречала, — подметила девочка с восхищением, изучая обстановку со своего нового места. — Ага, как скажешь, — отмахнулся Винсент, надеясь, что чадо посидит спокойно и не вздумает докучать дурацкими разговорами, иначе он не обещает, что не вернётся к своему первоначальному плану. — А теперь помолчи, будь любезна. — Ладно, — Шарлотта кивнула, держась за голову Винсента. Фиолетовые волосы на ощупь оказались самыми обычными, но Шарлотте всё равно понравилось.