***
Девушка не вела себя холодно или странно. Она вела себя никак. Она просто не выдавала никаких эмоций. Приходила, стояла на посту, уходила. Кейт, изменившая своё мировоззрение, сказала бы только: «Оу, что с ней такое?» И как и говорила она когда-то — этот образ не шёл Мэри. Но, так или иначе, человек меняется. И меняется его взгляд на мир. Его окружение и события сказываются на его выборе. Мэр становилась более уверенной, брала в руки катану и убивала всё на своем пути, тогда как в Кейт желания убивать более не было. Только когда опасность была за углом. И чем больше Мэри убивала, тем меньше понимала, что происходит. Нездоровая тяга убивать, охлаждение к любимым делам и любимому человеку, резкое изменение смысла жизни на что-то более контрастное — всё это говорит о том, что она не просто изменилась, а изменилась крайне быстро и в не очень хорошую сторону. Достаточно молодой чёрный парень приходил к своей девушке каждый день и не в силах понять и помочь, стоял и просто смотрел, пуская скупую мужскую слезу. И не только их пара так странно друг к другу стала относиться — Гриффины-старшие перестали говорить друг с другом, близнецы вообще перестали видеться, хотя, вроде, совсем недавно так скооперировались и встали друг за друга. Казалось, с уходом почти всех людей, на плечи которых каждый взваливал свои тяготы, воздух в Атланте поменялся. И Мэр, и Гленн, и близнецы, и их мать, которая слегка не в себе, стали совсем сходить с ума. Только Гленн понимал, что он хоть и оставлен за главного — одному ему не справиться, а Хёршел как обычно просто врач и ни при чём. Ещё немного и начнётся анархия. Анархия в квадрате. Кто-то сходит с ума и мечется в своих мыслях от одной безумной до второй ещё более безумной цели, кто-то не понимает что делать и просто надеется на Бога, кто-то просто сидит и, заняв место Ким на стуле перед заколоченным окном, посылает всех своих детей к черту от бессилия и страха. Когда прошла неделя с того момента, как несколько из Атланты уехали, люди начали волноваться. Особенно Джулия, которая, вероятно, единственная не начала бредить или позволять своей крыше уехать. Беспокоилась она о парнишке, который был чуть младше неё, но в душе взрослый рыцарь и просто мужчина на белом коне. Девушка мечтала о том моменте, когда Карл вернётся. Каждый день она говорила Мэг о том, что она, кажется, первый раз влюбилась и, даже забыв о голоде, вдохновлённо танцевала на месте. Голод — всадник на вороном коне, один из всадников апокалипсиса, поглотил людей в городе. Было бы иронично, если бы не было правдой. Смерть и война уже здесь, для пущего веселья не хватает только чумы… ах, да. Но есть в Атланте вещь, которую не забрать силой, вещь, которую так хотел подарить людям Дэрил, против которой была напоказ настроена Кейт — надежда. Как бы не хотелось представить все по классическому канону — надежда есть. На спасение от настигнувшего и сводящего с ума голода, от войны, которую люди ведут сами и собой и с государством, которое, казалось, бездействует, от чумы, что стала общей проблемой и окружила со всех сторон, и, наконец, от смерти, которая убивает больше, чем просто тело. На одном собрании, которое благополучно возглавил Гленн, и на которое все люди пришли раздражёнными и бледными, прозвучала фраза: "А то мы не заметили нехватку воды!" Гленну и Мишонн стало не по себе, и как временные руководители они стали думать на пару в одну ночь о том, откуда теперь надо брать воду. — Им перестала нравится водопроводная вода. — Может это потому, что в водохранилища попадало трупов, ставших ходячими, и в канализациях, где обычно течёт вода, стало слишком много грязи, ведь никто их не чистит? Звучит как анекдот, но правда не может веселить. Еда есть, а воды как кот наплакал. Печаль. Скорбь. Пора вводить пятого всадника апокалипсиса для первых лет после самого апокалипсиса — отчаяние. Как чума, только духовная, а не физическая. Отсутствие опоры в лице Рика и Дэрила давило таким же камнем не только на Мэри, но и на многих других людей. Атмосфера напоминала роман Оруэлла «1984»: такое же подавленное состояние, страх и лёгкое сумасшествие. Каждый день проходит с трудом — томительное ожидание в купе с голодом и злобой. Сдерживаться сложно, напряжение растет с каждым днём. Однажды Мэри не выдерживает и срывается. — Меня всё это достало! — кричала она, стоя на том самом посту и практически нога в ногу с Мэгги, когда Эд пришёл две недели назад и принёс девочку. — Вы все какие-то деревянные! Вы что, не видите, что происходит, и не замечаете, что у нас нет больше еды? — У нас есть ещё немного, если мы поэкономим чуточку и будем чаще ходить на охоту… — перебивали её люди, которых она, конечно, не слушала. — Замолчи! Я третий год так живу! Надоело делать вид, что мне интересна ваша судьба! — вышедший из-за угла Томас удивлённо смотрел на неё. — Надоело притворяться такой серой мышкой и девочкой-дурочкой!— Мэгги закрывала отвисшую от удивления и ужаса челюсть руками. — Вы все мертвецы! Не давите на меня! — она закончила кричать и спрыгнула с почти трёхметровой высоты на другую сторону стены. Люди побежали к забору, Гленн и Том полезли наверх, чтобы посмотреть, куда её чёрт унесёт. Она убегала на юг, мелькав иногда между домами, и больше не показывалась. И это был последний раз когда её видели.XIII. Противоречие
4 сентября 2016 г. в 12:51
С приходом бoльшего количества людей в лагерь, запасы стали заметно скуднеть. В магазинах кончалось всё: консервы, которые, в принципе, можно было бы заменить живностью из соседнего леса, вода, которую если и доставать, то уже не в магазинах и даже не в водохранилищах, а в колодцах или пресных великих озёрах, а до ближайшего, между прочим, Мичигана — десять часов пути. Всё что у нас есть: это валяющиеся килограммы риса, макарон и кофе, на которые уже итак много кто перешёл, презирая всяческое мясо из банок с резиновым вкусом. Теперь, когда прошло столько времени, придётся начинать всё заново... четырнадцатый век, земледелие, рыболовство, охота, Робин Гуд, злое государство, миллионы голодных крестьян, которые боятся инквизиции.
Всё как мы любим. Ох уж эти мне сравнения с историей. Ну, а что в этом такого, если мы все действительно практически возвращаемся в средневековую Европу? Ещё вчера у нас были интернет, космические программы, Вояджер-1, пятничные посиделки в пабе с друзьями и наблюдение за игрой «волк и овцы», а теперь осталась охота и рыболовная сеть с дырочками.
Но надо переставать горевать о том, что мы на отшибе, и нам тут всем плохо, потому что не я одна такая, и спустя почти два года пора начинать наконец жить, а не выживать. Пусть даже ощущая на себе дыхание истории. Как-то эгоистично звучит.
Кейт уехала на днях вместе с Граймсами и Диксонами. Когда она подходила к машине, я на секунду подумала, что это последний миг когда я вижу её и вообще всех моих новых друзей. Меня радует только один факт — Дэрил уехал с ней. Я не знаю какая у них там восточная история нелёгкой судьбы и неожиданной любви, но хотя бы то, что они там вместе, меня обнадёживает. Я только сильнее волновалась, когда Кейт срывалась с места в карьер и бежала то драться, то ругаться, то объясняться с кем-то, ничего не сказав. Я волнуюсь за неё и сейчас, но меньше, чем было до этого.
В последнее время я стала замечать за собой какое-то нежелание читать книги, даже свои любимые вроде Молота Ведьм, даже если они мне попадаются, перестаю думать о глобальных проблемах и высоком — не заботит больше. Теперь нам всем надо выжить, и меня и Абигейл теперь избрали негласными духовными наставниками. Люди подходили и говорили со мной об этом — мол, почему всё так, за что нам это, за какие смертные грехи Бог карает нас и прочее. Это было интересно обсуждать с Кейти, когда мы скитались по стране окружённые опасностью. Теперь, когда напасть почти миновала, и я могу более менее спокойно спать, думать об этом, о вещах, которые привели меня в историю и в Америку, совсем расхотелось. Раньше это был смысл жизни — говорить об этом и выходить на новый уровень познания, делиться им. А сейчас… сейчас меня волнует "сколько воды у нас есть" и "не заболел ли кто". И абсолютно не стыдно. Это наша новая история, новая философия, новые поступки и новые последствия.
Теперь всё равно. И на людей тоже, отчасти. Выхожу из дома и вижу людей: кто-то ходит с детьми, кто-то играет с собаками, кто-то пытается готовить, а по большому счёту мы все ходячие мертвецы и не жильцы. Зачем стараться что-то делать для них? У них уже есть минимум. Наплевать. Делаю, конечно, но ради этикета. Воспитание такое, не могу ничего с ним поделать.
Когда мы были только вдвоём, Кейт напялила на меня рокерский прикид и сказала на всё забить, потому что уже ничего никогда не будет как раньше, я, вроде, даже подумала всерьёз об этом, но только сейчас, когда она уехала, я поняла, насколько та куртка подходила мне.
Томас портит моё одиночество своим приходом. Вообще, с его появлением мне стало казаться, что всё есть, и я могу умереть спокойно, но тут как раз случился перелом — его присутствие стало давить на меня со временем, словно у меня есть ещё какое-то предназначение, но теперь я не могу просто отрубать катаной ходячим головы на пару с невозмутимой Мишонн для разрядки, потому что он стоит на посту и смотрит, как будто я ему что-то должна.
Он не такой, каким был дома. И это напрягает.
Я помню времена, когда было страшно выйти из дома в грозу, пойти ночью по тёмной улице. А теперь всё стало бессмысленным, и я хочу забыть ту себя, какой я была когда-то. И порвать наконец с этим идиотом, который шатается за мной как хвостик. Он говорил, что волнуется за меня, но это больше на навязывание ко мне похоже, чем на искреннее волнение. Всё было хорошо, настолько хорошо, что стало мне каким-то бременем.
Я была такой дурой, когда реагировала на его появление крокодильими слезами. Прошло какое-то время и мне наскучило всё.
Что сказать, из всего того, что происходит вокруг меня — волнуюсь я только о себе и о Кейт, потому что она вправила мне мозги, и я теперь больше не серая мышка, помешанная на истории.