1
Сверкал драгоценными каменьями свод пещеры, в горне гудело пламя, по наковальням стучали молоты, переговаривались майар и нолдор. Все привычно. Только грудь сжимало обручем, не давая вздохнуть. Ауле тревожно вглядывался в сторону входа. Еще не пришел. Где его носит? Каким он придет? Курумо. Он подчас внушал своему наставнику страх, но чаще Вала Кузнец испытывал к ученику сострадание. Такой самоуверенный и гордый, такой робкий и ранимый. После возвращения Курумо был окружен почетом, он творил по заказу самого Манвэ. Ауле не обижался: ковать для Короля Мира ему не хотелось. Если бы он мог плюнуть в это надменное лицо тогда, когда ему поручили выковать цепь… Не плюнул. А еще раньше мог бы уйти вместе с братом. Не ушел. Курумо тоже хотел высказаться на суде. Не высказался. Они были похожи — майа и Вала. Они оба предали себя и тех, кто верил им. И нет им прощения. Но майа еще на что-то надеялся. До сего дня. Кузнец уже знал, что ответил Мелькор своему сотворенному. Ауле окинул взглядом учеников и быстро вышел из мастерской. В небольшой уютной пещерке у него была своя личная мастерская. Место для отдыха и раздумий и тех трудов, которые не следовало показывать посторонним. Ничего недозволенного, просто и Вала иногда должен делать глупости. Одной такой глупостью было создание огненного напитка. Поведал о нем Курумо. Искаженные использовали эту жидкость для промывания ран. Но и внутрь она шла неплохо. Согревала, окрашивала мир в более радостные тона. Иногда вместе с блудным майа он позволял себе выпить по небольшой чаше, а чаще Ауле принимал целительный напиток в одиночку. Но сейчас компания у него точно будет. Если что-то нельзя заесть, то наверняка можно запить. Чаши и огромная бутыль темного стекла ждали своего часа на массивном столе из красного гранита. Ждать пришлось долго. Курумо пришел. Странный. Не огорченный, а растерянный и озадаченный. Он устремился в свой угол и бросился перебирать забракованные им изделия. Отобрав несколько, выдвинул ящик с теми, что не понравились наставнику. Пересмотрев их, кинулся к тем, что ему нравились. Майа был очень аккуратен и всегда строго сортировал свои работы по многим признакам. Ауле этого не понимал, но чужой сотворённый всегда был слишком странен. С тем, другим, тоже было трудно, но иначе. Артано горел чистым огнем, он не нуждался ни в ком и сам был для себя мерилом всего. Ауле он быстро перестал уважать. Потом ушел к своему Сотворившему. Кователь был уверен, если бы и тот чем-то ему не угодил, он бы и его оставил. Артано мог прожить один. Курумо — нет. Но чем он занят? Вала направился к ученику. Тот все же соизволил оторваться от своих дел и посмотреть на Ауле. Почтительный поклон. Глаза, как и всегда, ничего не выражают, кроме положенных чувств. Скрытный. — Будешь? — тихо спросил кузнец, кивая в сторону своей пещерки. Курумо ответить не успел. Прибыл гонец от Манвэ. Сулимо желает видеть заказанную работу. — Надеюсь, она готова? — глаза вестника опасно блеснули. — Кто я такой, чтобы заставлять Владыку ждать? — майа был учтив, но не более. — Король Мира желает, чтобы ты сам сейчас же прибыл к нему! — Слушаю и повинуюсь! — Курумо почтительно склонил голову.2
Огненный напиток можно и одному пить. Бутыль опустела быстро, Ауле поставил рядом еще одну. Валар почти не пьянеют, но иногда можно себе позволить увидеть мир качающимся в туманной дымке. Свечи мерцали. Стены покачивались. В самом углу у входа клубился туман. Забавный такой. Похож на женщину. Точно, вот она уже вырисовывается. Серый плащ, темная прядь волос, бледное лицо, блестящие от слез глаза. Ниенна? Как она сюда попала? Зачем? И чего только не привидится. Призрак Скорбящей подошел ближе. Печально посмотрел. — Хочешь? — Ауле кивнул на бутыль. — Немного, — прошелестело в ответ. Желтоватая струя полилась в чашу. Призрачная валиэ пригубила. — Необычный букет. Кузнец рассмеялся. Он пьет с призраком Той, что всегда в тени. Чудно! — Я твоего мальчика хочу себе в ученики взять. Не возражаешь? — Какого еще мальчика? — соображалось плохо. — Курумо. Он тебя не покинет, просто будет ко мне иногда приходить, — в прекрасных глазах застыла печаль. Ауле призадумался: зачем Скорбящей Курумо? Сделал еще один глоток. А пусть учит! Она и так обделенная, одинокая, да и майа неприкаянный. — Для тебя все, что угодно! Учи! — махнул рукой кузнец. Робкая улыбка тронула бледные губы. — Ты так добр. Только не говори… никому… — Не скажу! — сказал он, глядя на туман. Туман посветлел и растаял. Вала Кователь мечтательно улыбался, уставясь на стену.3
Теплый зеленый свет. Быстрые шаги. Йаванна. Сердитая, как и всегда. Золотые волосы слегка растрепались. Венок из цветов покосился. А грудь, обтянутая шелком цвета первой травы, бурно вздымается. Щеки разрумянились, из глаз зеленые искры так и выскакивают. Какая она красивая! Цветочек его! — Все пьешь! — гневно произнесли губы, что ярче спелой малины. Какая она колючая стала. Как елка. — Елочка моя, — нежно произнёс Ауле. — С кем это ты наливаешься? — жена указала на вторую чашу веточкой клена, невесть откуда появившейся в её руках. — Ниенна вот недавно заходила, — промямлил Вала. — Ну и выпили… Немного. — Ах, Ниенна! — Кементари чуть не подпрыгнула. — Выпила с тобой. А на столе она еще не танцевала? А?! — Так она же не Несса, чтобы танцевать. Опять его елочка чем-то недовольна. — Хватит всякую чушь нести! — ветка превратилась в дубовый сук и силой ударила по столу. Чаши подпрыгнули и упали, а бутыль Ауле сумел подхватить. — На кого ты похож?! Нет, на кого ты похож? Ничтожество! — Кементари заискрилась зелёным светом. — Кто тебя огорчил, заинька моя? — Кузнец медленно отодвигался подальше от супруги. Йаванна такая страстная, того и гляди поколотит. — А кто мог меня огорчить?! — взвизгнула валиэ. — Ты бы лучше спросил, кто мог меня порадовать?! Одни бестолочи кругом. И ты такой же! Никто ничего не может правильно сделать. Просила у Манвэ дождь, так завтра праздник у Ваны. Всем бы только развлекаться. И ты туда же! Все веселишься! И нечего улыбаться! — Я не улыбаюсь, — продолжил отступление кузнец. — Не спорь со мной! Сказала, улыбаешься, значит, улыбаешься! И вечно все спорят! Как будто лучше меня все знают. И ты вечно споришь! Всем плевать на моих олвар. Всем. И тебе! А этот Манвэ! Подкаблучник! — И я тоже, — вздохнул Ауле. — Ты? — прищурив зеленые глаза, посмотрела на него Кементари. — Ты не подкаблучник, ты хуже. Если бы ты был им, на тебя еще можно было бы положиться. Она фыркнула, взметнулся зеленый подол, усеянный белыми ромашками. И Вала Кователь снова один в своей уже переставшей быть уютной пещерке.