1
Варенье из яблок было удивительно вкусным и душистым. Тонкие прозрачные ломтики таяли во рту, а чай освежал и дарил покой. Темные глаза Ниенны светились заботой. Курумо чувствовал себя почти счастливым. Его уроки у Скорбящий были редкими, но каждого он ждал с нетерпением. Чему она учила его? Майа вряд ли смог бы точно ответить на этот вопрос. Они много говорили: то он, то она. Его работы Ниенна всегда сначала внимательно рассматривала, потом спрашивала: почему ему больше нравится та или иная, почему именно эти он счел неудачными... — Они мертвые, — отвечал Курумо. — Но те, которые мне нравятся, нельзя назвать безупречными. Они несовершенны. — Безупречны. Совершенны. Вот эта совершенна, не так ли? — тонкие пальчики брезгливо коснулись ожерелья с сапфирами. Это был образец, созданный по эскизу Короля Арды. — Да, Сулимо счел его одной из лучших моих работ, — Курумо пожал плечами. — А ты — нет? — Эта вещь мертва. — Но совершенна, — усмехнулась валиэ. — Вот и ответ. Совершенство — это предел, больше стремиться не к чему. Впереди — ничто, покой. А живое постоянно меняется и потому совершенным быть не может. — Почему? Разве нельзя все высчитать и учесть? — Жизнь не измерить цифрами. Как бы ни была точна формула, найдется исключение. Но ты не огорчайся. Здесь твоим работам всегда будут рады. В Валиноре все так безупречно, что живое только помешает. Оно нарушит покой и разрушит совершенство, — улыбка, тронувшая нежные губы Скорбящей, была злой. — Они-то рады, а я не рад, — проворчал майа. — К тому же здесь есть Феанор… Великий! Гениальный! — его лицо исказилось. — Не завидуй! — одернула наставница. — Гениальным быть нелегко. — Я не завидую, но я бы тоже хотел добиться таких вершин. — Ты слишком разумен, чтобы быть гением. Поверь, это совсем неплохо — сохранять ясность ума, когда вокруг одни безумцы. Это тяжко, но Арде нужен и разум, а не только чувства! Снова она говорит почти как Тано. Только её слова не огорчают. — Мой разум здесь никому не нужен, — горько бросил он, надеясь услышать слова поощрения и утешения. Ниенна оправдала ожидания. Она подлила чаю, наложила полную вазочку янтарного варенья и тихо произнесла: — Здесь многое не нужно, — досада и печаль послышались в её голосе. — И мне иногда кажется, что все мои умения — лишь морок, потому что не нужна никому здесь моя сила. Заперта она навеки, и вечно лить слезы — судьба моя. Но тебе я скажу: не опускай рук, не теряй надежды! Верь в себя, и придет твой час! — Но что я могу?! — Узнаешь, — загадочно шепнула валиэ, и Курумо ей поверил. И снова стал ждать этих странных уроков.2
Как-то раз Скорбящая попросила научить её ковать. Это было так чудно и так забавно... Ниенна, прикусив губу, слушала его объяснения, попыталась повторить, и у неё ничего не получилось. — Наверно, это не мое, — опечалилась она. — Это я плохо объясняю, — вздохнул он. — Нет, дело в способностях. — Да, в способностях Учителя, а я никчемен. — В творчестве, коли таланта нет, то и самый искусный наставник не поможет. Ты отлично объясняешь! — горячо воскликнула Скорбящая. — Я всё понимаю, но повторить не могу! Руки кривые! — Нет-нет, просто потренироваться надо. С первого раза не научиться, — успокоившись, сказал Курумо. — Помнится, когда я ирхи учил… — внезапно он замолчал, потемнев лицом. — Расскажи, какие они, — попросила Ниенна. Ему было неприятно и больно вспоминать, но отказать наставнице майа был не в силах. Сначала он через силу выталкивал слова, потом увлекся. Курумо увлечённо вещал, а валиэ слушала, задумчиво рассматривая клубящиеся в углах комнаты тени. Учить майа нравилось: он понимал ирхи, а они — его. Правда, те, к которым часто приходил Тано, прогнали майа. Но другие, более свирепые и дикие, стали его учениками. Сколько он бился, чтобы приучить их к порядку, чтобы научить самым простейшим вещам. Получилось! Тогда Морхэллен был счастлив и горд: ему казалось, что он нашел своё призвание, свою цель. Слова Тано ударили со всей силы, прямо под дых. Он не ожидал такого. Боль оказалась невыносимой, разум затмился… — Я так старался, а он… Прогнал… Смотрел как на врага… — Курумо еле удержался от стона. Даже сейчас невыносимо вспоминать. — А потом моих учеников, которых я привел ему, он отдал Ортхеннеру! И они все погибли еще в самом начале… Почему он не понял? Почему? — по лицу майа текли слезы, а он даже не замечал их. — Ведь я оказался прав: валар пришли, всех убили. Если бы Тано создал армию, он бы смог победить их. Да, он — Учитель! Проливать кровь не его дело, но я был согласен убивать ради него! Почему он ничего не понял?! — Ты сам знаешь ответ, — голос Скорбящей прозвучал строго. — Ты просто не хочешь думать! — Хочу! Но я не понимаю!.. — яростно воскликнул он. — Иногда должны говорить чувства, а иногда следует дать слово разуму. Важно понимать, в какой момент. А ты не понимаешь. Вот твоя главная ошибка, — она снова налила чай. Лицо валиэ было спокойно, а глаза полны участия. — К следующему уроку запиши все, что знаешь об ирхи и о Мелькоре. — Все? — поразился Курумо. Как можно написать все, тем более о Тано? — Мне нужны только факты, а не оценки и впечатления. Майа склонил голову. Разумеется, он постарается. Только зачем это нужно Ниенне? Не вложит ли он своим рассказом в её руки оружие против Мелькора? Этого страшно не хотелось, но отказать той, что приняла его таким, каков он есть, той, что открыла ему свое сердце? Невозможно. Нереально. Невыносимо. — И снова ты не думаешь, — покачала головой валиэ.3
Все дни до следующего урока Курумо старался выполнить данное ему задание. Это оказалась на удивление нелегко. Воспоминания захлестывали, душа корчилась от боли и тоски, чувства искажали прошлое. И все же он старался смотреть назад беспристрастным взором. Насколько у него получилось, майа не понял и сам, но когда он начал рассказывать Ниенне о Тано, ненависть и обида больше не терзали его. Курумо было невыразимо грустно: Учитель уделял ему столько времени, сколько и другим, он не старался принизить и обидеть своего сотворённого, но беда заключалась в том, что сам Морхэллен жаждал быть единственным. — Я был для него всего лишь одним из многих, — печально вздохнул майа. — Нет, — ласково улыбнулась валиэ, — ты был тем, на кого он хотел бы положиться. Он думал, что ты станешь опорой… — И я этого хотел! — вскричал Курумо. — Но он не дал мне возможности! — Возможности не дают, их находят сами! — Я нашел, а он… — майа покачал головой: память обжигала, но уже не так сильно. — Ты нашел, а потом потерял. Неужели ты не понял, что не этому надо было учить ирхи? — взгляд наставницы заглядывал в самую душу. — Но Тано и Эллери надо было защитить… — прозвучало жалко и беспомощно. — Нельзя защитить, заплатив другими — жизнь потом отмстит. Нужно научить защищаться. — Но Тано не понимал этого! — Понимал, — горько вздохнула Скорбящая. — Просто время еще не пришло. Ты поспешил, мальчик… Молнией блеснуло понимание. Ирхи — дикие, необузданные, готовые любой ценой бороться за свое существование, ведь сам мир против них, все давалось им с трудом. Только принявшие Закон Мелькора жили чуточку легче. Эллери — светлые, чистые, сама земля улыбалась им. Для них пели птицы, для них плодоносили деревья и цвели цветы. Жить для них значило творить и создавать. Тяжёлые мечи были не для их рук. Они не понимали, что значит ненавидеть, их душам было противно убийство. Курумо помнил, что даже споры в Лаан Галломэ были навеяны творчеством, а не соперничеством. Эллери никогда не завидовали успехам своих собратьев, они радовались им. И еще он вспоминал, что не все были такие. Среди молодых, среди последующего поколения встречались иные. Жадный взгляд Соото, который никак не мог найти своего пути. Кажется, был кто-то еще… Разве вспомнить сейчас? А среди рожденных иртхи были и те, кому гораздо легче, чем родителям, удавалось находить общий язык с миром. Время меняло всех, превращая… В кого? В людей? Но кто они такие, люди? Почему Тано так верил в них и надеялся на них? — Они те, кто населит Арту! — Ниенна, казалось, прочитала его мысли. — Они подвластны времени, но и время подвластно им. Они могут менять и меняться. — Выбор имени и выбор пути… — Курумо говорил очень медленно, не желая принимать открывшуюся ему истину. — Нашлись бы те, кто выбрал путь воина и защитника? Так? Его собственные слова были для него погребальным звоном. — Да. Проснувшиеся были слишком слиты с Ардой. Они не могли убивать себе подобных. Два-три поколения, и все бы изменилось. Мир стал бы для них жестче, и им бы пришлось стать иными. — Но времени могло бы не хватить! — майа цеплялся за жалкие крохи оправдания, прекрасно осознавая, что в Светлом Амане никому и дела не было до Арты, пока он не вернулся от Мелькора. Это он привел войну в Лаан Галломэ, это он погубил Эллери. Он, а не Тано! И нет теперь прощения! — А нужно ли оно? — И снова валиэ прочитала его мысли, или он говорил вслух? — Эллери тебя, думаю, простили, и Мелькор тебя простит. Когда-нибудь… А вот сможешь ли ты сам простить себя? — взгляд темных глаз был подобен клинку. — Лишь дела говорят за себя. Впереди у тебя вечность — потрать её с умом. Морхэллен опустил глаза. Признать себя виноватым оказалось нелегко. Потом, оставшись наедине с самим собою, майа попытался обелить себя. Если бы Тано не нарушил волю Илуватара, если бы он не увел за собою Эллери, если бы сумел найти общий язык с другими валар, Войны бы не было. Все были бы живы и счастливы. Это Мелькор во всем виноват!4
Мальчик был очень забавный и очень сложный. Наверно, эта сложность и привлекала Ниенну. Курумо так жаждал быть правым и первым! Бедняжка! Он столкнул лавину, которая погребла многих, но валиэ его не осуждала. Все они — птицы, пойманные в силки чужой игры. Разумеется, некоторые отчаянно пытаются вырваться, лишь сильнее затягивая петли. Разумеется, некоторые стараются не понимать, что поют в неволе. Это разумно! Но Скорбящую тошнило от правильности, разумности и безупречности. Она не собиралась больше играть по чужим правилам. Она жаждала стать собой! Приручение Сотворённого Мелькора было лишь малой частью её плана. Морхэллен слишком опасен, чтобы оставлять его без присмотра. Он способен натворить немало всяких дел, пусть и натворит, но те, что нужны ей. К тому же ей было жаль этого мальчика. Как же ты оказался слеп, Мелькор! Таких надо держать при себе. И тогда они своротят ради тебя горы! Учить Курумо оказалось неожиданно интересно, Ниенна и сама многому училась, ведь раньше учеников у неё не было. Нелепый майа и сам смог бы стать отличным учителем, если бы не жаждал так творить. Правда, последнее время его больше интересовало не совершенствование собственного мастерства, а поиск ответа на более сложный и заковыристый вопрос: что делать?! — Но что делать мне? — с некоторой обидой на судьбу спросил как-то Курумо. — Над этим вопросам в некоторых мирах бьются тысячелетиями, — усмехнулась Ниенна. — Мирах? Но Арда одна, других нет, это все выдумки Мелькора! — вскричал майа. И чему он так удивляется, или опять подозревает своего Сотворившего во всех грехах? — Разве он не показывал тебе Солнце и звезды? Настоящие звезды? — Показывал, но я думал… — Курумо растерялся. Тогда он верил, а потом… Потом верить в это было больно. — А ты откуда знаешь? Он и тебе показывал их? — Нет, он показывал их Варде, но она всегда была благоразумной девочкой, — на миг черты лица Скорбящей стали острее и суше, в ней снова проявилась та странная пугающая сила, что так ужаснула его в их первый разговор в этих Чертогах. — Я ходила иными путями. Когда-нибудь и ты сможешь воспользоваться ими. — Значит, Элентари все знает и обманывает Манвэ, — проговорил майа, будто опробовал пришедшую в голову мысль на вкус. — Полагаю, из-за власти? — Верно, — Ниенна улыбнулась, как сытая кошка. Ученик делает успехи. Думать он умеет, жаль только, что так редко пользуется этим умением. — Эру очень дорог его Замысел. И он все еще не теряет надежды… Её молчание было многозначительным. — Тогда зачем он позволил Тано бродить одному? Зачем он позволил случиться диссонансу? — Курумо не понимал, как такое могущественное существо смогло так просчитаться. — Он недооценил изначальные качества воплощенного им создания. А диссонанс был запланирован, только Эру не ожидал, что Мелькор окажется настолько силен и настолько честен. Лгать наш брат не хотел, поэтому его и ославили лжецом. — Зачем тогда Эру создал Мелькора? — Он его не создавал, как и всех нас, всего лишь помог воплотиться определенным силам. Без Черного Валы создание мира было бы невозможно, как и без Йаванны, меня, Манвэ и других. Если ты, к примеру, хочешь получить бронзу, то ты возьмешь в определенных пропорциях медь, олово и прочие. А если ты хочешь сделать латунь, то к меди добавишь цинк. Так и мир. Если ты хочешь сотворить мир, населенный живыми, разумными существами, то призовешь определенные стихии, одна из которых несомненно будет отвечать… За что? — темные глаза наставницы пристально глянули в темные глаза ученика. — Жизнь? — робко проговорил майа. — Не только, вспомни о свойствах, присущих живому. — Оно в движении, оно меняется… Изменение, время… Тано?! — Ты догадался. Мы все были нужны. Мелькор был одарен щедрее иных, ибо его задачей было создание самого сердца мира и соединение всех стихий. Потому он и владеет частью всех наших Сил. — А чем владеешь ты, кроме того, что известно всем? — Курумо жаждал разгадать загадку своей учительницы. — Ты поймешь это со временем, — лукаво улыбнулась она. — Ведь гораздо приятнее самому найти ответ, чем без усилий получить готовое. На другого майа наверняка бы обиделся, но рядом с Той, что всегда в тени, ему было так легко и уютно, что он согласно кивнул. Иногда он мечтал увидеть иной её облик, но и боялся этого. Та Ниенна до сих пор внушала ужас, но еще больше притягивала. Он сам разгадает её тайны, но кем бы ни оказалась его наставница, одно Курумо знал точно: он всегда будет на её стороне. Никто и никогда не рассказывал ему столько, никто и никогда не улыбался ему с такой теплотой. А как же Тано? Разве он не любил тебя? Но он прогнал. Он не понял! Отверг. А может, это ты сам не захотел понять его? Ведь ты же видел, что та золоченая чаша была не для его тонких рук. Майа помотал головой, стараясь заставить замолчать голос, что иногда говорил ему то, о чем он мечтал забыть. «А если Ниенна и впрямь ненавидит Тано? Ты будешь с ней? Против него?» — еле слышно спрашивал голос. Становилось холодно и жутко. Он не знал. Если бы пришлось выбирать между Ауле и Мелькором, он бы выбрал Мелькора. Если бы пришлось выбирать между Ауле и Ниенной, он выбрал бы Ниенну. Но Мелькор или Ниенна? Нет, этого не будет. Он не допустит, иначе его душа разлетится на кусочки. Скорбящая для него свет в окошке, а Тано… Морхэллен сам не понимал теперь, как относится к Мелькору.