1
Мелодичный звон сотен колоколов — радостный, торжествующий. Лазурное небо с перламутровыми облаками. Высокие, изящные здания — белоснежные, бледно-розовые, золотистые. Ласковый теплый ветерок. По-весеннему светлая зелень, огромные шапки цветов — сиреневых, розовых, белых и золотых. Множество фонтанов, тонкие струи воды устремляются в небо и, рассыпаясь облаком сверкающих капель, падают вниз. Чарующе прекрасен Валмар — столица Валинора, город валар. Сегодня в Валмаре праздник, множество эльдар собралось на главной площади, звучат самые прекрасные песни. Сегодня Феанор представляет свое самое совершенное творение — дивные камни, в которых он сумел заключить свет Двух Древ. Сияют волшебным светом три камня — сильмариллы, восхищенно смотрят на них не только эльдар, но и валар. Король Мира Манвэ Сулимо произносит вдохновенную речь. Сверкают сапфиры в его короне, ярче сапфиров синие очи Владыки. Нет на свете никого прекраснее Повелителя Ветров, разве что жена его — Варда Элентари. Дивному бриллианту подобна красота её. Сверкают звезды в её короне, сияют звезды в её волосах, ярче звезд её прекрасные очи. Простирает она руки над чудесными камнями, звучит на древнем языке валар заклятье. — Ничто злое отныне не коснется их, ни смертная кровь, ни нечистые руки… — Судьба Мира отныне заключена в них, — камнем падают слова Намо. — Сильмариллы — самое совершенное из того, что было и будет создано нолдор, — подводит черту Манвэ. Торжеством сияют глаза Феанора — сегодня день его славы. Радостны лица его сыновей, счастье мешается с тревогой в глазах Финвэ, остальные просто ликуют, гордятся, восхищаются. Лишь печально и задумчиво лицо Нэрданел, не рада жена Феанора, но нет в её сердце и зависти, она понимает, что значат слова Манвэ «самое совершенное из того, что было и будет создано…» Обозначен предел. Подведена черта… Курумо тоже это понимает, и посему не завидует, хотя и сочувствия в его душе нет. Он не любит Феанора и даже был бы рад, что его гению обозначен предел. Был бы рад, если бы не мертвый свет камней. Наставница, как всегда, права, в совершенстве нет жизни, нет жизни и в Свете Дерев. Его острый взгляд из-под темных густых ресниц охватывает всех на площади Валмара, ничего и никого не упускает Курумо. Вот и еще одна не слишком радостная особа. Артанис стоит чуть в стороне и, в отличие от своего наивного брата, слегка хмурится. Складка на лбу делает её не столь красивой, но более живой. Прекрасная нолдиэ не глупа, она чувствует тревогу, и смысл слов Владыки Мира от неё тоже не ускользнул.2
Взгляд Курумо следует дальше. Несса с Ваной радуются, Оромэ улыбается. Намо, как и всегда, исполнен спокойствия, Вайрэ склонилась над очередным гобеленом, Эстэ полуприкрыла глаза, Ирмо погружен в мечты. Тулкас предвкушает начало спортивных состязаний, больше его ничего не интересует. Ауле косится на Йаванну, выглядящую как кошка, которую дернули за хвост. Ниенны и Мелькора не видно. Тано, разумеется, не пригласили, а наставница сама не пришла, она не любит праздники, к тому же ей обо всем расскажет Мрак. Курумо не видел ворона, но знал: он где-то здесь, в еле заметных в этот сверкающий день тенях. Легкая теплая волна вдруг окутала сотворённого Мелькора. Ниенна. Наставница. Он огляделся и не увидел её, хоть и чувствовал. Ему даже чудилось, что сейчас она смотрит на него и улыбается. Он обязательно придет к ней после. «Сначала поговори с девочкой». Курумо слышит её мысль и кивает. Снова волна тепла, и ощущение присутствия Скорбящей исчезает. Он обязательно пообщается с Нэрвен. Ему и самому этого хочется. Гордая нолдиэ подчас бывает весьма забавна. Она так внимательно слушает его рассказы, так живо расспрашивает. Вспоминать больно. Вина жжет его. Из-за него погибли эллери, из-за него погибли ирхи, которых он обучал. Но не вспоминать нельзя. Ниенна как-то сказала: «Пока мы помним — ушедшие живы. Забудем — они умрут снова». Он не хотел второй раз убивать погибших по его вине. Пусть о них знают. И помнят. Хотя бы он и Нэрвен. Рассказывая, он невольно выплескивал свои чувства, и они передавались Артанис. Глаза девушки туманила печаль, она хмурила лоб. — Ну почему так получилось? — спросила она однажды. — Таков Замысел, — хмуро ответил Курумо. — Все, что не вписывается, должно быть уничтожено. — Неправильно это. Майа хмыкнул: — Неправильно осуждать Замысел. Неправильно и опасно. Голубые глаза Нэрвен блеснули гневом. — Это слова трусов! — Это слова разума! — Курумо и не подумал обидеться, он невольно любовался раскрасневшейся и чрезвычайно похорошевшей девушкой. Гнев идет ей больше спокойствия. Возможно, потому, что на самом деле Артанис — особа страстная и горячая. «Все мы носим маски». Наставница, как всегда, была права. Но внучка Финвэ совсем не лишена рассудительности. Смесью страсти и разума, непокорности и осторожности она и привлекала Морхеллэна. — Я не собираюсь бесконечно подчиняться валар и Эру! Я не собираюсь вечно дрожать! Мы должны сами творить свою судьбу! И мой разум поможет мне стать свободной! — Блестяще сказано! — майа захлопал в ладоши. — Издеваешься? — почти надменно бросила нолдиэ. — Восхищаюсь и хочу предостеречь: будь осторожна. Здесь у всего есть уши. — Даже здесь? — Здесь я поставил защиту. — Научишь? — Попроси Мелькора. Он умеет, хотя в Валиноре ему трудно использовать силу, — Курумо вспомнил то, что некогда рассказала ему Ниенна. — Тано слишком чужд свет деревьев, он ранит его, а оковы не дают творить в полной мере. — Это бесчестно! Если его наказание закончилось, то ему должны были позволить идти куда угодно и снять оковы! — Эру не знает чести, а Сулимо не смеет нарушить его волю, — Морхеллэн многозначительно улыбнулся. — Ты тоже не сможешь покинуть Аман, и никто из эльдар. Свет не пустит вас. Все мы пленники. — Я найду путь к свободе! — белокурая нолдиэ гордо вскинула голову. — Ты со мной? — Разумеется. Ведь, кроме меня, некому будет предостеречь безрассудную девицу, — усмехнулся майа. — О, я буду очень рассудительна! — Посмотрим. Но как же Замысел и воля Эру? — Это неправильный Замысел, и посему его должно изменить! И злую волю следует отвергнуть! — Нэрвен сжала руки и уже более спокойно продолжила: — Но я считаю неразумным кому-то, кроме тебя, поверять свои планы. Нам следует все хорошенько обдумать, потом осторожно найти сторонников, а уже после приступать к действиям. Спешить в таком деле нельзя. Курумо одобрительно кивнул. В гордой внучке Финвэ он неожиданно нашел достойную соратницу. Главное — не дать ей наделать глупостей, но вроде бы она вполне разумна. Майа тихонько хмыкнул, вспомнив их беседу. Ни до чего толкового Нэрвен пока не додумалась, равно как и он сам. Возможно, им поможет Ниенна. Наставница лукаво улыбалась, слушая его рассказы о встречах с белокурой нолдиэ, и советовала быть предельно осторожным. — Ты дорог мне, мальчик, поэтому береги себя и не спеши: всему своё время.3
Заиграла громкая музыка: начинаются танцы. Вот уже танцуют Вана и Несса, следом за ними выходят в круг их майар, а вскоре присоединяются и эльдар. Нэрвен среди танцующих не видно. Майа окидывает взглядом площадь и в отдалении у пышных кустов роз замечает скромное белое платье, украшенное лишь золотым пояском. Вот и гордая нолдиэ. Спряталась ото всех, значит, хочет с ним поговорить. Курумо осторожно направляется к ней. Сегодняшнее событие следует обсудить. От творений Пламенного ничего доброго ждать не следует. Интересно, что Нэрвен думает о сильмариллах? Но еще более интересно, что думают о них Скорбящая и Тано.4
В глубоких, как море, очах стыла тоска, а на бледных губах витала легкая улыбка. Ниенна. Скорбящая. Родная душа. Его рука словно сама поднялась, чтобы стереть слезинку с её щеки. Поднялась и упала. Ему страстно хотелось прижать валиэ к своей груди, а разум требовал держаться от неё как можно дальше. Что он может дать ей? Лишь умножить тоску… — Мелькор, — полувздох-полустон сорвался с её губ. Сегодня она особенно печальна. Неужели увидела будущее — горькое и безысходное? Нет, он сделает все, чтобы недоброе не сбылось. Все, даже если ценой будут века его страданий. Вала шагнул навстречу сестре по сотворению Мира. — Ты видела камни? — Ты уже знаешь… — робкая улыбка угасла, Ниенна привычным жестом смахнула слезы с глаз. — О величайшем творении Феанора говорят все. Трудно было не услышать, — Мелькор пожал плечами. — Все было так торжественно! Речь Сулимо, заклятье Варды, поздравления, ликование… Праздник… Я на него не осталась, а тебя и не пригласили. — Мне нет места на праздниках, — жестко ответил он. Обиды не было, только гнев. — Мне нигде нет места. Здесь я чужой, а в Эндорэ дорога закрыта. — Владыки боятся, — вздохнула Скорбящая, нервно сжимая тонкие руки. — Даже с этим? — Мелькор вскинул руки, тяжелые браслеты сверкнули в зыбком свете. — Сулимо чувствует — оковы не остановят тебя. — Ты хотела сказать — так полагает Эру, — усмешка Валы была недоброй. — Ведь Манвэ послушный исполнитель воли Единого. Нашему Творцу угодны лишь прислужники. Взметнулись тени, раздался тихий вздох, Скорбящая склонила голову. — Прости! — раскаяние обожгло душу. Сестра так одинока и несчастна, а он лишь добавляет ей боли. — За что, Мелькор? — она снова улыбнулась, словно солнечный луч пробился сквозь пелену дождя. — За правду? — За то, что нарушил твой покой… — Я так устала от покоя! — с неожиданной страстью вскричала Ниенна. Глаза ее сверкнули. — Ты говоришь, тебе нет места, но и для меня его нет. Наш жалкий игрушечный мирок… В нем даже Эльдар стало тесно. Мы все устали от покоя, только не все понимают это. Здесь всему положен предел, который никогда не переступить! Сегодня своей вершины достиг Феанор. Ты думаешь, он рад, что уже сотворил свое величайшее творение? Для него смысл жизни создавать, добиваться совершенства. Но он его уже достиг! По словам Владык и воле Эру! Его величайшее творение станет его величайшим проклятием. Ниенна быстро прошлась по зале, взметнулись полы темного плаща, прижались к стенам тени. — Варда закляла камни, полагаю, от меня и по воле Эру, — задумчиво проговорил Мелькор. Ниенна резко повернулась. — Я видела мир, каким он станет, если Куруфинвэ принесет в Эндорэ свои камни, — голос Скорбящей дрожал от боли и напряжения. — Значит, он их туда не принесет, — тихо, но веско сказал Черный Вала. — По воле Эру с камнями он пройдет через заслон. И кто сумеет помешать Пламенному? — Я. Постараюсь уговорить, — Арту он так легко не отдаст, ради Мира Мелькор готов был на все. — Он не послушает тебя. — Что ж, — боль сдавила грудь. — Когда-то во имя цели Эру уничтожили целый народ… Полагаю, во имя Арты можно уничтожить одного квенди? — Вала в глубине души надеялся, что гениальный мастер все же поймет его. — Творец не должен убивать! — Но моих учеников убили, — кровавая пелена застила глаза, он до боли сжал руки. — И потеряли возможность творить, потеряли смысл своей жизни. Закона мироздания не изменить ничьей волей. Даже Эру… — неизбывной печали были исполнены её слова. — Я бы посочувствовал им, если бы смог, — прозвучало резче, чем он хотел. — Только не получается! Раскаяние тут же охватило его: зачем он говорит все это той единственной, что просила за его учеников? — Я всегда буду с тобой, что бы ты ни сделал, — Ниенна ответила не на слова, а на мысли. — Прости, что не сумела тогда спасти… Она скорбно склонила голову. Хрупкая веточка полыни на ледяном ветру. Так захотелось обнять, укрыть, согреть. Мелькор сделал шаг. Она вскинула на него глаза. Два бездонных озера боли на бледном лице. Он коснулся тонкой руки. Её пальцы были обжигающе холодными. Ниенна прижалась к нему, Вала обнял её и неожиданно хрипло произнес: — Ты лучшее, что есть в этом мире. Она улыбнулась. Сквозь слезы. Солнечный луч, пробившийся через пелену дождя. И снова он утонул в её темных очах. По залу метались тени. Тени, иные, сгущались над миром, а самый могущественный из Айнур чувствовал себя счастливым — от лучистого взгляда ясных глаз, от робкой улыбки, от того, что сердце Скорбящей билось рядом с его. Он видел будущее, он видел кровь и боль, тоску и отчаяние… Он знал: его ждут бесконечные потери и горький конец, но сейчас Отступник был счастлив. Несмотря ни на что, вопреки всему. — Я должна признаться… — робко сказала валиэ, осторожно высвобождаясь из кольца его рук, а он и не заметил, как заключил её в объятия. — Ты будешь сердиться… — На тебя? Никогда! — Будешь. Твой сотворенный… Морхеллэн… Он был так одинок. Ему было больно… Я понимаю, ты не мог иначе, но и я не могла… О чем она? При чем здесь его сотворенный? Эту ошибку уже не исправить. — Теперь он мой ученик, единственный, — виноватый взгляд, дрожащие губы, капельки росы на длинных ресницах. Сердце сжалось от боли, чтобы еще сильнее забиться вновь. — Ты так милосердна, — гнева не было, ишь благодарность. — Нет, я не милосердна, просто так было надо! Он считает себя таким виноватым, — тихо говорила валиэ. Морхеллэн виновен, но больше всех виновен его сотворивший: не сумел понять, не удержал и не сберег… И нет смысла утешать себя тем, что не знал, как валар поступят с эллери, увидев их… — Моя вина больше, — горько проговорил он. — А Морхеллэн… — Мелькор не знал, как объяснить. Он не хотел сотворенному зла, просто тепла для него в его душе не было. А фаэрни нужно тепло, особенно сейчас. Сколько же ошибок он совершил! Вала тяжко вздохнул. Ниенна сможет помочь его неудачному творению. — Как я мог его взять после всего! Мои ученики так страшно погибли… Я принес им лишь боль и смерть… Разве имею я теперь право учить?! — Но ты учишь эльдар. — Это иное, они не связаны со мной узами истинного ученичества. И наши дороги недолго будут идти рядом. А Морхеллэн… — Отступник провел рукой по лицу, словно желая стереть воспоминания, но разве их так легко сотрешь? И разве он имеет право забыть?! — А майа Намо? — спрашивать Ниенна умеет, и что отвечать? Правду? Только где она? Ему было больно и одиноко, а Суула так жаждал остаться… — У него есть свой Сотворивший, и он Владыка Закона, а не Отступник. Его никто не тронет. А Морхеллэну вряд ли позволили бы учиться у меня… Это была правда, но не вся. Тогда Вала об этом и не думал, он просто не мог его видеть. — Я больше не могу терять. Никого! Ниенна ласково коснулась его щеки. — Ты все же любишь своего мальчика. — Ох, Ниенна, — он снова обнял её за плечи. — Это же мой мальчик…5
Тени пропустили его легко. Ниенна давно разрешила ученику приходить в свои Чертоги в любое время. Майа редко появлялся без спроса, но сейчас он жаждал поделиться услышанным и обсудить с наставницей недавние события. Но из-за беседы с Нэрвен пришлось задержаться. Так же, как и у него, Сильмариллы вызвали у прекрасной нолдиэ смешанные чувства. С одной стороны она была восхищена столь дивным творением, а с другой — в них и ей виделось нечто вызывающее тревогу. А то, как валар обставили представление всему Валинору величайшего творения гениального мастера, лишь усиливало её. Беспокоило девушку и то, что Феанору установили предел, изрекши, что более ничего прекрасного он уже не создаст. Курумо разделял её беспокойство. Конечно, хорошо, что надменный эльда получил по носу, но если этому неугомонному созданию не к чему будет больше стремиться, то куда он станет выплескивать свою бешеную энергию? Впрочем, пока Пламенный наслаждался своим успехом, он даже не заметил, как Нэрданель ушла, не оставшись на праздник. Жена Феанора уже давно оставила его дом, а он, поди, и не заметил. Хотя Нэрданель в мужа чуть ли не всю душу вложила, а её творения ничуть не хуже. Неизвестно, стал бы Феанор так знаменит, если бы не Махтан, научивший его столь многому, и Нэрданель, поддерживавшая мужа всегда и во всем. А кстати, Махтана на празднике не было. Надо полагать, его, как и Тано, не позвали. Нэрвен кипела от негодования, считая, что дядюшка отплатил жене и наставнику черной неблагодарностью. Потом они, как обычно, перешли на обсуждение Тано. Даже то, что её учил Мелькор, не вызывало у Курумо раздражения. Напротив, разговоры о нем сблизили их. Разговор затянулся допоздна, но навестить Скорбящую было необходимо. Майа не торопясь шел в малую залу, где Ниенна любила пить чай. Тихие голоса заставили его остановиться. Он прислушался. Мелькор? Что он здесь делает? Морхеллэн решил было уйти, но вдруг услышал свое имя. — Теперь он мой ученик, единственный, — тихо продолжала говорить Наставница. Затаившись в тенях, майа навострил уши, страшась и надеясь услышать ответ Сотворившего. Вала долго молчал, потом стал благодарить Скорбящую. Морхеллэн удивился, он ожидал, что Тано осудит валиэ или наговорит о своем сотворенном всяких гадостей. Странно. Майа постарался слиться со стеной, надеясь, что наставница не заметит его присутствия. Ему очень хотелось услышать продолжение столь интригующей беседы. Ожидания более чем оправдались, и сердце Курумо пело от счастья: Сотворивший любит его. Мелькор просто испугался за Сотворённого и прогнал его. Тано хотел ему лишь добра, а он снова его не понял. К тому же не стоило торопиться с просьбой, Сотворившему тогда было очень нелегко. Курумо еще раньше понял, что поспешил, а теперь точно в этом убедился. Но то, что резкие слова Тано были продиктованы любовью, он и помыслить не мог. Теперь же хотелось плясать и хлопать в ладоши. Майа ущипнул себя за руку, чтобы не позволить чувствам вырваться наружу, и тихо направился к выходу. Не стоит мешать Учительнице и Тано. Если они сумеют найти общий язык, если Ниенна перестанет в глубине души обижаться на Мелькора, то Курумо никогда не придется выбирать между двумя дорогими его сердцу созданиями. И чем же Тано некогда обидел Скорбящую? Впрочем, они разберутся. Мудрость Айантэ неизмерима. Но главное, что он любим. Пусть Сотворивший скрывает свои чувства, майа не будет лезть ему на глаза. Ему достаточно лишь знать. Никогда еще Курумо не был таким счастливым, как в тот миг, когда крался по сумрачным коридорам Чертогов Той, что всегда в тени.